Борис Панкин. Об августовском путче 1991 года и об утраченных альтернативах исторического развития

Интервью Бориса Панкина для РИА Новости19 августа 2016
Прошло 25 лет после августовского путча ГКЧП 1991 года. Одни из его свидетелей или участников пересматривают свои оценки тогдашних событий в стране, другие остаются верны занятой некогда позиции и по сей день. Борис Панкин в 1991 году стал единственным действующим послом, который открыто выступил против ГКЧП. О том, как и почему он принял такое решение, каким образом августовские события повлияли на дальнейшее развитие в России и на Западе и что было бы в случае победы путчистов, дипломат,  журналист и писатель Борис Панкин рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости Людмиле Божко.
- Борис Дмитриевич, в августе 1991 года вы стали единственным послом СССР, который открыто осудил августовские события - ГКЧП 1991 года. Вы помните этот день? Как вы решились на это?
- Помню этот день и эту ночь. И хочу особо подчеркнуть, что да, как выяснилось потом, я был единственным послом, но не единственным дипломатом, потому что это заявление, о котором мы говорим, со мной вместе подписал мой советник-посланник Александр Александрович Лебедев, который сменил меня потом на посту посла России в Чехословккии, позднее – Чехии, когда я был назначен министром иностранных дел. Когда я приехал в Лондон, уже после обрушения Советского Союза, там тоже был один дипломат, который выступил против, и посол, который поддержал путч, уже собирался его уволить, но в это время был уволен сам.
- А как вы решились все-таки?
- Да теперь я к этому и подхожу. Дело в том, что  это наше вместе с Лебедевым заявление, вернее, мысль об этом заявлении дозрела в тот момент, когда мы пристально наблюдали все по телевидению - CNN и так далее – и когда мы увидели, как танки идут по Садовому кольцу, как танки входят в подземный переход, к нему бросаются люди и гибнут под гусеницами . В этот момент мы посмотрели друг на друга и руки наши потянулись к перу.
- И все-таки интересен тот самый момент, когда вы смотрели кадры по телевидению и принимали решение. Как все это сложилось у вас в голове?
- Ну можете себе представить, если вы видите такую жуткую картину и понимаете, что это и почему это происходит, понимаете, что пути к мирному решению ожидать не приходится, что путчистами принято уже такое решение, которое может и дальше повлечь массу жертв. Они двигались прямо, эти танки, к Белому дому. Словом, Лебедев пошел связываться с чехословацкими журналистами, а я сел за письменный стол. Вот перед вами мои каракули, у меня жуткий подчерк, это реальное заявление. И мы дозвонились до моего коллеги времен "Комсомольской правды", главному редактору "Млада фронта".Это  был Мирослав Елинек , теперь покойный, – один из рыцарей, как мы говорим, Пражской весны. Он прекрасно говорит по-русски, мы дозвонились до него и прочитали: "Советский посол Борис Панкин, советник-посланник посольства Александр Лебедев выражают протест против варварских действий сил ГКЧП против мирного населения и законных властей Союза ССР и России. Те, кто обещал спасти страну от гражданской войны, ввергают в нее народ. Посол и советник-посланник продолжают рассматривать себя как чрезвычайных и полномочных представителей законно избранного государственного руководства страны, возглавляемого президентом СССР Горбачевым. Мы все еще надеемся, что здравый смысл возобладает и общими усилиями великая страна будет отведена от края пропасти, у которой она находится. Этой цели служит и наше настоящее заявление".
- Был ли у вас какой-то план Б?
- Нет, никакого плана Б не было. Мы не приняли этот путч с самого начала. Разъясняли неконстуционность ГКЧП и в политических кругах ЧССР, и в дипкопусе.
Просто нарастала реакция, и когда все, о чем сказано выше, было увидено, то эмоции выплеснулись наружу в виде этого заявления.
- Как показывают опросы, сегодня почти половина россиян считает, что после августа 1991 года страна пошла в неправильном направлении. О готовности защищать демократию в случае повторения тогдашних событий заявляют только 16%. Не пересмотрели ли вы свои оценки августовских событий?
- Нет, оценку августовских событий, оценку ГКЧП я не пересмотрел. Но, естественно, при взгляде на то, что вообще происходило в этот период – перестройка, дни ГКЧП и дальнейшие три месяца, которые отделяют, как я выражаюсь, первый путч от второго путча в Беловежской пуще, иначе я его не называю, - многое видишь, что-то было неправильно, отчего и почему так было, как бы надо было.
- А что было неправильно?
- Что касается самого путча, то здесь, к счастью, все разрешилось легче, чем можно было ожидать. Я думаю, что те многие  тысячи людей, которые собрались вокруг Белого дома и встали на защиту конституции, на защиту действующего правительства и Горбачева, они поступали искренне, искренне верили в правоту своего дела. И вот эти искренность, вера и решимость сыграли решающую роль, потому что стрелять по народу, конечно, было немыслимо даже для членов ГКЧП. Тем более, повторяю, что это были не какие-то писаные злодеи, это были деятели нашего нового  общественного строя, крупные представители власти, которые за время перестройки тоже многому научились и в чем-то, быть может, изменились. Так что их хватило только  на то, чтобы сделать такой вызов, упрятать Горбачева под арест и объяснить это состоянием его здоровья. Здесь, кстати,  вкуса они не проявили, потому что они буквально повторили то, что когда-то Брежнев и компания сказали в отношении Хрущева. Хрущев был смещен практически как не справившийся с работой Первого секретаря ЦК КПСС, объявлено же было, что по состоянию здоровья он не может дальше находиться при исполнении служебных обязанностей. И здесь – тот же самый трюк.
- Борис Дмитриевич, все же есть люди, которые говорят сегодня, что Россия пошла после этого в неправильном направлении. Что бы вы им сказали?
- Я бы им сказал, что России неправильное направление задали Ельцин и его команда, которые еще задолго до путча и тем более до Беловежской пущи начали сепаратистскую активность. Первое « возникновение» Ельцина и выступление его на пленуме ЦК КПСС,  в 1986 году, кажется, где он обрушился на Горбачева в основном за то, что его жена вмешивается в служебные дела мужа, было лишь первой ласточкой. И дальше все шаги были направлены на то, чтобы, в общем-то, взять власть в целом в стране. Поскольку это не удавалось, то взяли власть в отдельно взятой республике, причем в самой большой из них. Посмотреть по событиям с 1989 года, то так и получается. Верховный совет РСФСР был трансформирован, затем были объявлены суверенитет и независимость. От кого независимость? Это же нонсенс полнейший. Будучи избран президентом РСФСР Ельцин непрерывно требовал отставки Горбачева. Ельцин сыграл решающую роль в подавление путча, но после него окончательно стал на путь развала СССР.
В мои  три месяца в роли министра иностранных дел СССР я присутствовал на всех заседаниях Госсовета, который был объявлен руководящим органом Советского Союза, и видел поведение Ельцина, поведение целого ряда других лидеров – первых секретарей ЦК партий, которые конвертировались в президенты. Причем избирал их народ, еще не отучившийся послушно голосовать за тех, кого ему укажут.
- Какой был бы верный путь для России?
- Верный путь был бы такой – если бы, одолев ГКЧП, обновив руководящие кадры, Горбачев и Ельцин пожали бы друг другу руки и вместе начали бы рассматривать и имеющиеся ошибки, и планы на будущее. Я вам приведу такой пример. С мая 1990 года по август 1991-го я был послом в Чехословакии. Мне посчастливилось подружиться с Александром Дубчеком. Мы оказались почти земляками. Я родился в 1931 году в Киргизии во Фрунзе, а он в это время десятилетним мальчиком был там со своими родителями, которые были политическими иммигрантами. И когда меня назначили послом, он как раз был в Москве, я к нему приехал, и мы очень подружились. И он мне рассказывал всю историю 68 года, в чем-то каялся, о чем – то  сокрушался. И тут с визитом пожаловал Ельцин, тогда еще председатель Верховного Совета РСФСР, но с большими претензиями на то, чтобы его принимали как главу всего государства. Это был конец 90-го или начало 91-го, не помню сейчас, но до избрания Ельцина президентом РСФСР. И вот Дубчек, он был в это время председателем Национального собрания, то есть, так сказать, коллегой, партнером Ельцина и даже выше его рангом, потому что Ельцин был председателем парламента республиканского, а тот председателем парламента  всей страны, приял на себя нелегкую миссию угомонить  ершистого гостя.У меня появились сомнения, понимает ли Ельцин, кто с ним разговаривает, кто такой Дубчек, легендарный человек. Он его рассматривал как какого-то надоедливого старика, которого к нему приставили, вместо того, чтобы с ним занимался Гавел. Ну Дубчек все это вытерпел, и когда поехал провожать Ельцина, попросил меня: "Борис, сделай как-нибудь так, чтобы мне до отлета Ельцина как-то остаться с ним наедине". Я в аэропорту увидел, что есть VIP, а у него еще и филиал - сверхVIP. Туда я их запустил, минут 10-15 они там пробыли вдвоем, потом вышли, мы пошли провожать Ельцина к самолету, и, когда они уже взлетели, я у Дубчека спросил: "Александр, о чем же вы с ним говорили?" - "Я ему сказал, что нужно, чтобы вы с Горбачевым были бы вот так. (Панкин соединил руки в рукопожатии – прим.ред). Если будет вот так, то все будет в порядке".
- Вот так – это вы показали "дружить" жестом?
- Да, дружить и работать вместе. Вот это, собственно говоря, и мой ответ на ваш вопрос. Это не гарантировало успеха, но, во всяком случае, это был тот путь, на который надо было вступить. А вместо этого вот что началось. Я скажу, что Ельцин во время путча, взяв под юрисдикцию РСФСР деятельность всех существовавших министерств, отключил от финансов все союзные ведомства. Я прилетаю из Мадрида, где проходит конференция по Ближнему Востоку, это был ноябрь 1991 года, где палестинцы, и евреи, и арабы впервые за многие, многие годы сели за один  стол. Эту конференцию запустили, были  со-председателями Советский Союз и США. На рабочем уровне - я и Джеймс Бейкер, госсекретарь США. Такое ответственное, мирового масштаба  дело,  а мне идут шифровки от сотрудников МИД: "Борис Дмитриевич, возвращайтесь скорее, нас тут ликвидируют". Я вынужден был извиниться перед Бейкером и на день раньше вылететь в Москву. Можете себе представить – МИД без средств к существованию! Я немедленно прямо из аэропорта в МИД, звоню Ельцину. А надо сказать, что Ельцин ко мне относился, так сказать, терпимо, потому что я его хорошо принимал, когда был послом в Швеции (он туда опальный приезжал к нам), в Праге он видел, как я с уважением к нему  решал головоломки протокола. Да, а до этого Ельцин с трибуны Верховного совета сказал, что союзный МИД надо сократить в десять раз. Звоню ему, а он: "Да, да, да, такую команду я дал в отношении всех ведомств, но к МИД это не относится. Тут Геращенко погорячился, я ему скажу". То есть это была разрушительная работа. Потом Беловежская пуща как с неба упала. Кто им давал полномочия?
Когда Беловежская пуща о себе заявила, то еще существовал ведь Съезд народных депутатов СССР Начался сбор подписей за то, чтобы собрался съезд и дезавуировал бы эти вот заявления, которые сделаны неконституционным путем. А я в это время уже был послом в Лондоне. Там была делегация узбекских депутатов, они говорят "Борис Дмитриевич, мы знаем, там собирают подписи с требованием созыва Съезда. Пожалуйста передайте, что мы, такие-то, тоже ставим свои подписи". Я это все записал, передал и написал: "Посольство разделяет мнение депутатов».
- Если вернуться назад, знал ли сам Михаил Сергеевич Горбачев о готовящемся путче?
- Я знаю, что такие версии существуют. Но я не верю в это.
- Американцы, говорят, предупреждали тоже.
- Предупреждать можно о чем угодно. В целом, конечно, это был опрометчивый шаг - то, что Горбачев в такой критический момент, когда только-только согласовали этот документ, который я не приветствую, уехал отдыхать. Это ошибка. Но это не сговор.
- А какой документ они согласовали?
- Документ о создании Союза суверенных государств.Тот самый, который напугал путчистов будущих.
- Значит, вы не согласны и с версией, что сам Горбачев стал инициатором ГКЧП?
- Ну это тем более… Сейчас столько слухов, столько сплетен, зуд переоценок и юбилеев. К каждому юбилею – переоценка человека или события..
- Ускорил ли августовский путч распад СССР?
- Ускорил, конечно. Он подтолкнул события.
- Если бы не августовский путч, просуществовал бы Советский Союз?
- Конечно, просуществовал бы.
- В каком виде?
 -  В те три месяца, между двумя путчами,  Госсовет обсуждал новый закон о создании Союза суверенных государств, создание экономического союза, политического и так далее. Экономикой как раз занимался Григорий Явлинский. Этот документ был практически готов к подписанию. Он закладывал основы оптимальные, на мой взгляд – и самостоятельность предоставлял необходимую, и в то же время сохранял единство страны. Но потом президенты, бывшие генсеки, разбежались по своим столицам, там на них воздействовали националистически настроенные силы, или даже бюрократия партийная, которая успела перекинуться в другую сторону, видя, что компартии уже нет и надо как-то жить и выживать. И брали свои подписи обратно.
- Просуществовал бы Советский Союз больше в противном случае – год, два?
- Ну почему, он бы до сих пор мог существовать. В радикально обновленном виде. Не режим, а страна.
- Был бы это правильный путь развития?
- Конечно, правильный. Ельцинская линия – они борьбу за демократию подменили борьбой за независимость. От кого независимость? От кого РСФСР требует независимости, когда она является самой крупной, самой мощной силой внутри Советского Союза?
Будь Горбачев и Ельцин вдвоем, к чему призывал лидер Пражсой весны Александр Дубчек,  – и силы, стоящие за ними, дали бы позитивный результат. Во всяком случае, хуже, чем случилось после распада Советского Союза, не было бы.
- После путча, после августовских событий бытовало мнение о том, что теперь мы будем ближе к Западу. Как вы считаете, оптимизм имел под собой основания?
- У нас к Западу было такое идеалистическое отношение. Вполне понятно, потому что, живя в Советском Союзе со всем тем, что не только я, но и вы застали, мы смотрели на Запад как на землю обетованную и рассчитывали на сотрудничество и на помощь. Конечно, в чем-то голова закружилась и у Горбачева, и у Шеварднадзе, и у Ельцина в еще большей степени. А теперь стало ясно, что жизнь она суровая и интересы надо свои соблюдать, тогда тебя и другая сторона будет уважать.
- Сегодня много говорится о конфликтах, мы говорим о расширении НАТО. Можно ли сказать, что это каким-то образом эхо тех августовских событий?
- Это эхо вообще того периода – и перестройки, и августовских событий, и событий Беловежской пущи. Дело в том, что, когда совершались эти шаги еще при Горбачеве - и роспуск Варшавского договора, и роспуск СЭВа, и вывод войск, - все это воспринималось положительно, вот такая наивность была. Ну я могу сказать, что я ее тоже разделял, но я в эти годы был послом и от меня мало что зависело. Такой был идеализм. И давались заверения, «из-за бугра», что делаются и будут делаться ответные шаги. А что касается НАТО, то такие заверения давались и мне между этими двумя путчами. Я тогда в день по два-три министра, своих коллег, принимал на Смоленской. Особенно часто были (министр иностранных дел ФРГ в 1974-1992 годах Ганс-Дитрих) Геншер и Бейкер. При очередной  нашей  с Геншером встрече,  он сказал, что на нас очень сильно давят восточно-европейские новые режимы (но тогда они еще не были ни в Евросоюзе, ни в НАТО). Так вот, говорит, очень сильно давят, хотят вступать, а мы этого не хотим. Так откровенно сказал. Думаем, продолжает, что НАТО, как военная организация, должна быть трансформирована в военно-политическую. Размышляя над этим, мы пришли к выводу создать Совет североатлантического сотрудничества, куда бы могли войти и Советский Союз, и другие страны Восточной Европы. То есть немножко размыть такую откровенно дву-полярную систему. И успокоить Восточную и Центральную Европу. И Геншер говорит: "Вы первый, с кем мы по этому поводу советуемся. Я говорю от имени себя и от имени Бейкера". Я ответил, что принимаю к сведению. Позвонил Горбачеву, рассказал ему. Мы договорились и приехали к нему в Кремль с Геншером. Это был конец октября где-то. Он все это рассказал Горбачеву. Горбачев колебался, но  согласился и такое пока устное решение было принято. Потом, когда я уже уехал в Лондон, и ельцинская пора наступила, переговоры продолжились, и был создан Совет североатлантического сотрудничества (North Atlantic Cooperation Council, NACC – ред.), но у наших восточно-европейских и центрально-европейских братьев уже аппетиты разгорелись – им уже этого было мало. Они продолжали давить. Я как раз в это время в 1994 году переехал из Лондона в Стокгольм, был представителем "Общей газеты" Егора Яковлева, которая находилась в оппозиции ельцинскому режиму, поэтому я за всеми этими событиями следил, писал о них. Хаотичность российской политики, внешней политики при Ельцине и при Козыреве давала внешнему миру поводы для беспокойства. Например, после 1994 года где-то на одной встрече Ельцина спрашивают: "Как вы насчет того, что такие-то страны восточно-европейские хотят вступить в НАТО?" – "Ну и пускай вступают. У нас все независимы, все свободны. Мы никаких возражений не имеем".
Представляете, президент новой Российской Федерации такое заявляет. Сенсация. Там вокруг него ахнули, внушили ему, что он неправильно сказал, и уже следующее какое-то публичное выступление в другой стране, и он говорит: "В НАТО?  – ни в коем случае, мы категорически против".
 - Скажите, кто же все-таки стал победителем в холодной войне?
- У меня на это такой ответ: победителей в холодной войне не было. От ликвидации холодной войны выиграли, в общем-то, все разумные люди и все разумные и цивилизованные страны и режимы. Наши ортодоксы говорят сейчас: отдали то, уступили то и пятое-десятое. Буш-старший заявлял: "Это я победил в холодной войне". А я говорю, что окончание холодной войны - это второе освобождение Европы. И это освобождение Европы было совершено по инициативе Советского Союза с началом его перестройки. И если бы не было перестройки, не было бы реформ внутрисоветских, не было бы соглашений, то и занавес железный до сих пор бы висел, и Берлинская стена бы стояла.
Это не иллюзия, была возможность установить мир на равноправной основе, без войн, без военных столкновений, на основе сотрудничества – эту возможность утратили. Мы говорили об ошибках Советского Союза, новой России, но немало таких же ошибок , не менее серьезных, наделали и на Западе: вместо того, чтобы прийти на помощь, поддержать, старались как можно скорее воспользоваться слабостью и выхватить то, другое и третье. Вот так, как с НАТО получилось. Дали заверения, а потом довели НАТО – чуть ли не Молдавия вступает. Никто не  выиграет  от этого...