Георгий Пряхин. Беседа с историком и журналистом Дмитрием Волиным. "Для Раисы Горбачевой это была миссия!.

30 лет назад, 20 августа 1991 года в нашей стране вышла книга супруги президента СССР Раисы Горбачевой «Я надеюсь… Автобиографический рассказ построен в форме ее диалогов с писателем Георгием Пряхиным, который с 1988 по 1990 год работал заместителем заведующего отделом ЦК КПСС, а затем — консультантом президента СССР Михаила Горбачева. Публикация осталась практически незамеченной из-за государственного переворота в августе 1991 года. Эти события вошли в историю как путч.

Наша встреча с Георгием Владимировичем, который сейчас является главным редактором издательства «Художественная литература», состоялась в его рабочем кабинете на Новой Басманной. Это историческое место - литературная Мекка, где ранее располагался «Гослитиздат» и где – во времена, когда в особняке располагался Дом приёмов МИДа, - наверняка бывал Сталин, а позже и Горький, Пастернак, Есенин и Шолохов. Здесь встречали Ромена Роллана, Луи Арагона, Лиона Фейхтвангера и других зарубежных литераторов – особняк долго действовал и использовался как Дом приемов МИД.  Этот дом является памятником истории и культуры ХIХ века и связан с именем архитектора Романа Клейна, который много лет назад перестроил его и украсил лепными кессонированными потолками, живописью на стенах и расписными плафонами. Клейн также является архитектором главного здания ГМИИ им. А.С. Пушкина.

За чашкой чая Георгий Пряхин рассказал о подготовке книги, Раисе Максимовне, предпочитаемом алкоголе Горбачева, поездках в Париж и почему его выбрали писать одну из последних речей для предпоследнего генерального секретаря ЦК КПСС Константина Черненко.

— 20-го августа 1991 года в издательстве «Книга» вышла книга Раисы Максимовны Горбачевой «Я надеюсь…». Именно в этот день семья Горбачевых была заблокирована Севастопольским полком войск КГБ СССР на объекте номер один «Заря», как формально называлась президентская дача в Форосе. На что надеялась Раиса Максимовна, создавая эту книгу?

— Книга задумывалась в конце 1990-го года - начале 1991-го. Уже тогда нарастало негативное отношение и к Михаилу Горбачеву, и к его супруге. Раиса Максимовна хотела объясниться и по возможности защитить мужа. Кстати, все деньги, которые она получила за эту книгу, она передала институту, специализирующемся на заболеваниях у детей крови и, в частности, лейкемии. Я при этом присутствовал. Являвшийся в те годы президентом Международной общественной ассоциации «Гематологи мира – детям» Александр Румянцев может более подробно рассказать об этом направлении благотворительной деятельности Раисы Максимовны. Сейчас он – главный детский гематолог Минздрава РФ, президент ФНКЦ детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Д. Рогачева. А Институт детской гематологии и трансплантологии в Петербурге по праву носит имя Раисы Горбачевой.
 
Когда книга Раисы Максимовны вышла в свет, чувствовалась некоторая нервозность. Я слышал о том, что и набор якобы даже рассыпали, но, тем не менее, это издание вышло. Что касается меня, то никаких репрессий я не ощутил. Хотя точно знаю, что в моей машине стоял жучок-маячок. Впрочем, полагаю, что это было не только у меня.

— Вы можете рассказать о том, как пережили августовский путч, предпринятый самопровозглашенным Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП), президент СССР и члены его семьи?

— На мой взгляд, Раиса Максимовна перенесла заточение в Форосе куда более болезненно, чем Михаил Горбачев и вся их семья. Может, потому что она была более уязвима, более честолюбива. Эти события буквально сокрушили ее - у Раисы Максимовны начала отниматься рука. Мы встречались с ней после возвращения из Фороса и, должен признать, она приехала оттуда совершенно больной, надломленной. Это была уже другая Горбачева.

Раиса Максимовна, конечно, очень ждала тираж своей книги, для нее это была последняя попытка высказаться. И – быть услышанной. А то, что книга «Я надеюсь…» пошла по всему миру — это ее грело. Я бы не сказал, что она этим упивалась, но ей действительно хотелось оставить свой след и быть понятой своим народом.

— По вашему мнению, не запоздала ли книга о Горбачеве, фактах его биографии и личных переживаниях? К 1991 году Михаил Сергеевич уже шесть лет как был у власти.

— Шесть лет на фоне сегодняшних двадцати - согласитесь, что это не много.

— И все же?

— Раиса Максимовна очень многое сделала впервые. Первая из всех первых леди, так называемых цариц, вышла из тени своего мужа. Она первая рискнула поправлять своего мужа, — это касалось, в частности, произношения, ударений в словах. Причем делала это и прилюдно. Горбачева первая стала не тенью, а личностью. И в этом, безусловно, огромная заслуга в первую очередь самого президента СССР, который позволил в России, в нашей полуазиатской стране, своей жене так, с раскованным достоинством, себя вести. И, конечно, это акт самодостаточности самой Раисы Максимовны.

Как бы к ней не относились тогда и сейчас, ей всё же удалось прорваться к своему народу. И не столько книгой, сколько, увы, своей смертью. Она оплатила все своей смертью, своими мучениями. Сейчас, кстати, отношение к ней кардинальным образом меняется.

Никто из первых леди в Советском Союзе книг не писал. Более того, и сами руководители в большинстве своем воспоминаний не писали. Идея книги запоздала — здесь не поспоришь. Кстати, в книге Раисы Максимовны были заинтересованы разные издательства, в том числе и Эндрю Нюрнберг, который потом издавал книги Бориса Ельцина. Он приходил ко мне, предпринимал попытки перекупить книгу, но его усилия были не по адресу, я не имел права решать эти вопросы.

- Так отчего же книга вышла так поздно?

- Мне кажется, что задержка, была, как говорится, детерминированная. Она была вызвана обстоятельствами. Горбачевы долго не решались на это. Не решались, во-первых, потому что это не было принято. Кроме того, честно скажу, что когда я получил предложение участвовать в создании книги, я почувствовал, что Горбачев планирует уходить (с поста президента СССР – прим. Kremlimhill). Раиса Максимовна понимала, что если она выпустит такую книгу - это может быть воспринято, что они сдаются. Кстати, идея книги принадлежала не мне – прекрасному человеку, Герою Советского Союза, главному редактору журнала «Новый мир» Владимиру Карпову, который, к слову, печатал когда-то мои первые произведения в «Новом мире».

Это его инициатива, и я эту идею, изложенную в письме, донес до Раисы Максимовны и до Михаила Сергеевича. Честно скажу, я очень настоятельно продвигал именно Карпова. Но Раиса Максимовна весьма настойчиво и недвусмысленно попросила меня быть редактором.

— А как возникла идея, что именно вы будете ее собеседником и фактически соавтором?

— В общем-то, «самотёком». Дело в том, что я работал в аппарате, правда, недолго. Я и в ЦК недолго работал - некоторое время был заместителем заведующего идеологическим отделом…
 
— Два года?

— По-моему, даже меньше. И у меня было поручение, в том числе такое деликатное - в поездках за рубеж и по Советскому Союзу подстраховывать Раису Максимовну, готовить для нее справочные материалы. Она ведь была по-преподавательски словоохотлива. Иногда нужно было сделать так, чтобы это было как можно уместнее. Это не самое сложное дело, но достаточно тонкое. Сопровождал Горбачеву и находился как бы в ее шлейфе. И у нас с ней сложились свои человеческие отношения, тем более, что мы были земляки. Думаю, что отчасти и по этой причине выбор пал на меня. Кстати, в Ставрополе я иногда видел Горбачева на разных высоких собраниях, но Раису не встречал ни разу. Я работал тогда в краевой молодежной газете.

Однажды Раиса Максимовна и пригласила меня в ЦК на такой разговор. У нее был в ту пору помощник, очень хороший человек. Слава Богу, он жив и сейчас.

— Виталий Гусенков?

— Совершенно верно. По-моему, в его в кабинете она и обратилась ко мне: «Я настоятельно прошу вас стать моим соавтором». Слова прозвучали не в приказном тоне - это было пожелание, но пожелание внятное. После этого мне пришлось объясняться с Владимиром Карповым. Он обиделся не на шутку и даже публично как-то заявил: «По-хорошему я не должен подавать тебе руку, но все-таки подам». Позже нам удалось сгладить эту ситуацию, мне удалось убедить его в том, что я не вынашивал коварных планов воспользоваться его идеей и вынырнуть из-под плеча.

Над книгой мы с Раисой Максимовной работали зимой 1990-го года. После своей служебной работы я приезжал на их дачу в Раздоры.

— Вы работали преимущественно на общественных началах?

— Поначалу да. Но когда книга уже была готова, со мной был подписан договор. Было это в Кремле, где едва ли подписывался когда-либо другой аналогичный договор. Разве что между Грозным и Курбским на совместное издание их знаменитой переписки (смеется).

Помню, тогда проходила экскурсия по Кремлю для королевы Испании Софии, которую проводил комендант Московского Кремля Михаил Барсуков. Меня пригласили на это мероприятие, хотя я не был знатоком Кремля и, тем более, не знал досконально королевский протокол. Мне не приходилось ранее бывать столь тесно в королевских кругах. Когда экскурсия завершилась, Раиса Максимовна меня задержала и сказала, что пришло время подписать договор. Согласно договору, моя фамилия оставалась, но было указано, что я официально отказываюсь от дальнейшего участия в переизданиях. Я об этом не жалею. У этой книги счастливая судьба, она издавалась во многих странах, причем не только при жизни Раисы, но и сейчас.

— Сколько вам удалось заработать, если не секрет?

— Цифру, наверное, не стоит называть. Скажу одно — по тем временам то была неплохая сумма в долларах. Когда впоследствии меня сняли со всех постов и пришлось даже кур заводить на даче, мы с супругой и семьёй во многом и выживали на них. Эти деньги лежали в тумбочке, и ими распоряжалась моя жена. В семье их называли «Раисины деньги».

Я получил их через Всесоюзное агентство по авторским правам. Так что, как я и говорил, начало было общественное, но вознаграждение я получил, за что благодарен Раисе Максимовне.

— Автор перевода книги на английский британец Дэвид Флойд, вспоминая свою работу, говорил, что книга ему понравилась, но с оговоркой, что «там много Пряхина». Как было принято решение выбрать именно такой жанр беседы?

— Мне рассказал об этой реплике Флойда переводчик и нынешний соратник Михаила Горбачева Павел Палажченко. Знаете, я все-таки отношу себя к серьезным писателям. Наполнять «семейный альбом» глянцевыми историями - не писательское дело и даже не журналистское. Это не по мне.

Мне хотелось, чтобы издание стало в большей степени явлением литературным, нежели политическим или кулуарно-комплементарным. Поэтому я долго думал, как Раисе Максимовне об этом сообщить. «Книга будет не просто интервью, она будет с моими отступлениями, мыслями, ремарками. Если вам подойдет такой формат – буду рад такой совместной работе, если нет - наше сотрудничество не будет продуктивным», - сказал я Раисе Максимовне.

Она согласилась. У нас были достаточно демократичные отношения, она понимала, что необходимо равноправие, в противном случае ничего не получится. И я написал вступление, потом одну главу, вторую. Ей понравилось. Много лет спустя, когда Раисы Максимовны уже не было в живых, Михаил Сергеевич мне признался, что в ЦКовских кругах, тоже говорили, что для этой книги стоило подыскать другого человека. Это тоже намек на то, что «Пряхина слишком много». А еще Горбачев сказал: «Только сейчас я понял, какой правильный был сделан выбор жанра. И поэтому, в том числе, книга стала такой читаемой».

— Она до сих пор читается с большим интересом.

— Кстати, мне буквально месяц назад пришло письмо. Одна молодая и, судя по всему, состоятельная женщина написала, что прочитала книгу Раисы Максимовны, и спрашивает, не мог ли бы я сделать с ней подобную книгу. Я ответил, что могу порекомендовать автора, кто сделает эту работу за меньшие деньги, чем я. У меня – это дорого. Она задумалась. По-моему передумала.

А тогда в нашей стране подобная литература была своего рода инновацией.

— Раиса Максимовна была требовательным заказчиком? Как строилась ваша работа? Бывали острые моменты?

— Я бы не сказал, что она была заказчицей.

— Собеседником?

— Не только. Когда мы беседовали, никакого обслуживающего персонала рядом не было. Она сама и чай приносила, и кофе, и печенье. А вот рюмку, кстати, ни разу не предложила. Я бы не считал, что она была требовательная - скорее скрупулезная.

Иногда мы сразу, сходу писали, а порой я оставлял ей вопросы, к которым ей предстояло подготовиться. К следующей встрече она писала ответы, причем зачастую не в тетрадях, не на каких-то листах официальных, а порой и на салфетках, и на каких-то небольших страничках. Она делала записи, пока занималась домашними делами. У нее ведь были внуки, дочка.  Писала она очень правильным, праведным слогом. Периодически мы   сражались с ней за каждое слово. Что было не по-писаному, по-людски. Это не помешало мне однажды попросить ее: «Раиса Максимовна, пожалуйста, сохраните свои листки, чтобы потом никто не посмел сказать, что я полностью написал эту книгу».

И Горбачева хранила свои записи, но потом до меня дошли слухи, что они сжигали многие документы, письма и вроде бы эти листы тоже попали в костер. Это печально, поскольку они могли стать материалами для переиздания книги Раисы Максимовны.

Она была предельно откровенна. Честна. В частности, я и знать не знал, например, о том, что у нее есть не очень благополучный брат...

— Человек пьющий.

— Выпивающий. Это она сама сказала. И честно выделила эту фразу. И для меня это было совершенно шокирующим откровением. Много после вокруг этого брата разговоров и наговоров было, что они его, дескать, в психушке заперли. Да, он многое пережил, но, может быть, Раиса Максимовна таким образом брата спасла. Он недолго пережил сестру. Она с болью говорила о нем, и в этот момент уж тут точно никак не красовалась. Это была горькая личная тема.  Страшно русская – потому она и пошла на такую откровенность.

Раиса Максимовна показывала мне письма ей, например, от Бенуа. Она хранила обращения и от простых людей, некоторые из них мы использовали в книге.

Раиса Максимовна была как Терешкова, только в политике. Она открыла путь и Ирине Хакамаде, и даже, думаю, той же Валентине Матвиенко тоже. Жизнь Раисы Максимовны – алгоритм, продиктованный не только каким-то тщеславием женским. Она воспринимала жизнь как миссию.

— Мне бы хотелось процитировать воспоминания Валерия Болдина, главы аппарата президента СССР, который вспоминал, что «супруги наперебой ругали Пряхина за неумение писать, за наивность, политический узкий кругозор и необходимость за него все переделывать». Как бы вы прокомментировали это высказывание?

— Они точно ничего не переделывали за меня, абсолютно. Я догадываюсь, почему появились такие слова. С Валерием Ивановичем у нас были непростые отношения в том числе и потому, что он опасался моего продвижения по служебной лестнице. Тут играло роль земляческое происхождение. Болдин боялся, что благодаря этому мы с его патроном станем ближе. Может быть, на это и надо было делать ставку, но мне это не приходило в голову. Хотя тот же маршал Куликов, земляк, жесткий и старорежимно верный, думаю, в роли министра обороны был бы куда более полезен Горбачеву, чем простак Язов, чем-то приглянувшийся ему на Дальнем Востоке. Кстати, именно Болдин пытался меня как-то отодвинуть, сместив на пост главреда газеты. А вообще, конечно, ему наверняка больше бы импонировали казённые, железобетонные тексты в духе его собственной журналистики – ну, да Бог ему судья.

— Да-да, Болдин писал, что Горбачев хотел выпускать газету «Красная площадь» и якобы он предложил вашу кандидатуру на пост главреда, но президент ее отверг.

— Нет, это не совсем так. Валерий Иванович наооборот хотел меня сдвинуть на какую-то детскую газету, типа «Пионерской правды».

— Даже так?

— В газете «Красная площадь» я чувствовал бы себя прекрасно. Но Горбачевы доверяли Болдину всецело, это касалось и книги, выбора издательств. Все это было в руках Болдина, который много лет назад пришел к Горбачеву - в те годы секретарю ЦК по сельскому хозяйству - из сельского отдела «Правды». Ну, да, повторяю, Бог с ним...  Царствие ему небесное.

— То есть то, что пишет Болдин, стоит делить надвое?

— Да, так и есть.

— Когда книга была готова, хотела ли Раиса Максимовна внести какие-то правки, коррективы, переписать отдельные фрагменты?

— Я, честно говоря, опасался этого. Тем более, когда случилась драма форосская, я переживал, что она начнет все менять. Но Раиса Максимовна по этому поводу не сказала ни слова. Возможно, она опасалась, что задержится издание книги или, может, на тот момент у нее уже были другие терзания. Но она, безусловно, очень остро, тяжко перенесла эти события.

Раиса Максимовна всегда сопровождала Горбачева, а он сам, по-моему, весьма остро воспринимал наши тогдашние катастрофы, всегда туда стремился. Можно предположить, что посещение Раисой Максимовной Чернобыля и ее лейкемия взаимосвязаны. А Форос усугубил ее проблемы со здоровьем. Во всяком случае, когда я увидел супругу президента после Фороса, это уже была свеча на ветру.

Книга вышла в двух ипостасях — одна лапидарная, и была чуть-чуть более торжественная, что ли, версия, которая вышла ограниченным тиражом. А издания на Западе осуществлялись без меня, этого я не касался.

— Презентации книги при жизни Раисы Максимовны не было?

— Да. Полноценная большая презентация состоялась в Горбачев-Фонде, когда Раисы Максимовны уже не было.

(18 сентября 2000 года в Горбачев-Фонде состоялся вечер памяти, где участникам вечера была представлена новая книга «Раиса. Воспоминания. Дневники. Интервью. Статьи. Телеграммы» - прим. Kremlinhill).

Это была презентация даже не этой конкретной книги, а второго издания. На мероприятии присутствовала Людмила Путина, тогда первая леди. Я вёл эту встречу, хотя и был уже отставной козы барабанщиком. А в 1991-м году никаких презентаций не было.

— Работая над книгой в резиденции президента СССР, вы ни разу не застали там Михаила Сергеевича?

— Мы работали в Раздорах, а не в Ново-Огарево. Действительно Горбачев ни разу не присутствовал при этом. Пару раз, наверное, он звонил по каким-то делам Раисе Максимовне. При мне она мужу не звонила, никаких руководящих указаний не давала, как сочиняют некоторые, полагая, что она чуть ли не руководила Кремлем. Я ничего подобного не наблюдал абсолютно.

Бывал в их библиотеке. Помню раскрытую книгу - «Борис Годунов» Пушкина, ее читала Раиса Максимовна. Знаете, порой задним числом вспоминаешь какие-то детали и думаешь: может, и правда, какая-то взаимосвязь была, предчувствия? Она четко ощущала дуновение беды и над страной, и над их семьей. Беда уже касалась её волос.

Работу над книгой мы закончили перед Пасхой. И на прощанье, в последний приезд, она подарила мне красивую вещицу - золоченое, с финифтью, в стиле Фаберже, пасхальное яйцо. «Постарайтесь сохранить его, это подарок Патриарха".

— Вы как-то упомянули, что сопровождали Горбачевых в поездках за рубеж и по Советскому Союзу. Может быть, вам запомнились какие-то эпизоды, связанные с Раисой Максимовной?

— Первое – она, конечно, невероятно готовилась к поездкам. Как школьница, как преподаватель к первому уроку. Помню, как перед посещением музея Прадо в Испании изучила все каталоги. Не подходя близко к полотнам она уже называла картину и художника. И потом огладывалась на меня: правильно, неправильно? Она считала, что я, особенно в очках, знаю больше, чем она. На самом же деле, я зачастую не ведал и того, что ей удалось накануне почерпнуть из каталогов.

Еще запомнилась, как во время встречи Большой семерки в Париже, в которой участвовал Горбачев, мы отправились в Буживаль...

— Это было в 1989 году?

— Да. У жен там была своя программа - их повезли на экскурсию в историческую резиденцию супруги Наполеона, Жозефины. А разъезжаться почему-то все стали по отдельности. И мы с Раисой и ее помощником Виталием Гусенковым тоже уехали. Гусенков прекрасно говорит по-французски. Мы отправились в Буживаль, где жили Иван Тургенев и Полина Виардо. Кстати, в музее на даче Тургенева я увидел точно такой же шкаф, как у меня в детстве дома стоял. После экскурсии решили зайти в кафе. Там Раису Максимовну узнали, к ней подошла молодая женщина.

- Я так рада вас видеть, я вам очень благодарна. Дело в том, что мой муж зарабатывает на вашем муже, - заявила француженка.

- Каким образом? – вскинулась Раиса Максимовна.

- Он на него пишет карикатуры...

- Шаржи. Шаржи! – поправляет Гусенков.

Все рассмеялись, всем очень понравился этот момент.

Еще знаменательный эпизод произошел в Париже. Михаил Горбачев встречался с президентом Чехословакии Вацлавом Гавелом, и беседа как будто не задалась, президенты не могли прийти к согласию то ли по вопросам прав человека, то ли в экономических вопросах. После встречи Горбачев спускался с лестницы и я оказался у него на пути. Он достаточно резко высказался о Гавеле, и Раиса Максимовна заметила: «Миша, не надо так говорить об этом человеке»
 
Последнее, что могу я рассказать, это опять же связано с Парижем, улицей Гренель, где находилась резиденция посла СССР во Франции. Раису Максимовну во время поездок по Франции, сопровождала одна и та же молодая охранница, Изабель. У них сложились какие-то свои отношения и однажды Изабель отвела Раису в сторонку и что-то ей сказала – по-английски.

Когда мы писали книгу, Раиса Максимовна вспомнила этот момент. По ее словам, Изабель ей шепнула: «Мадам, по долгу службы я вижу много высоких особ. Я переживаю за вас... Вас предадут. Многие люди, из тех, кто сейчас окружают вас, улыбаются вам, вас предадут и отвернутся от вас...». Раиса Максимовна мне это рассказала, я не преминул в книгу вставить. Но она потом всё же смягчила этот фрагмент в книге.

Конечно, мне запомнилось и прощание с Раисой Максимовной. Проводить ее пришла огромная толпа людей, среди которых было большинство женщин. Которые раньше ее особенно недолюбливали.

— После 1991-го года вы с Раисой Максимовной практически не общались?

— Мы встречались на каких-то праздниках, днях рождения Горбачева. Но деловые отношения нас не связывали, я в те времена совсем другими делами занимался. В какой-то момент Раиса предприняла попытку написать еще одну книгу – про тех, кто их сдал. Два или три кусочка из этой неслучившейся книги были напечатаны в газете «Трибуна», у Толи Юркова. А вскоре состояние Раисы Максимовны стало стремительно ухудшаться. Когда она болела, я был в Германии по своим заботам и постоянно следил за сообщениями о состоянии ее здоровья. Был там по своим делам, в другом городке.

— Не в Мюнстере?

- Нет, хотя после и в нём побывал.

— А с Горбачевыми был на тот момент помощник, прекрасный знаток немецкого языка Карен Карагезьян. Многие люди тогда показали себя очень достойно по отношению к чете Горбачевых: это и Карагезьян, и Палажченко, и охранники, которые были с ними до последнего. В общем, для многих это была своего рода проверка на вшивость. Надо признать: Михаил Сергеевич – достойный вдовец. А это в России большая редкость. И большой человечный урок.

— Во время нашей встречи вы рассказали о женщине, которая пожелала, чтобы вы вместе написали книгу о ней. А получали ли вы аналогичные предложения от именитых соотечественников?

– Пожалуй, нет. Но я редактировал, например, книгу английского журналиста и писателя Джонатана Айткена о Нурсултане Назарбаеве.

– Я знаю, что вы участвовали и в так называемых «отхожих промыслах» -  написании речей наших руководителей.

– Это да. Благодаря этим промыслам и оказался потом на телевидении.

– Это был 1984-й год?

– Да, где-то так. Обычно в сидениях в Волынском участвовал кто-то из «Комсомолки», например, Борис Панкин. Но то ли все в отпусках и командировках были, то ли что-то еще случилось и выбор пал на меня. С «приглашением» ко мне пришла заведующая кадрами газеты Ирина Ивановна Троицкая. Я на тот момент был то ли ответственным секретарем, то ли замом, точно не помню.

– В «Комсомолке»?

– Совершенно верно. И она порекомендовала мне купить костюм. Самое забавное, что чем выше поднимались мои должности, тем дешевле становились мои костюмы...
Руководил этим мероприятием бывший помощник Черненко Аркадий Иванович Вольский, ныне покойный, к сожалению. Он меня принял, очень хороший был разговор. Аркадий Иванович и поведал о такой вот детали из первого дня Черненко-генсека.
Для генсеков существовал отдельный лифт, и тогда в нём не было охранников – сидела одна старушка. И вот входит в этот лифт Черненко, и старушка понимает, что – это новый генсек. Здоровается с ним и говорит: «Ну что, Константин Устинович, жулики снова головы поднимут?» И тот, обиженный, пересказал после этот казус... своему помощнику. А помощник с улыбкой «уведомил» – меня, журналюгу, которого видел впервые в жизни. Во времена были!

– Но тогда же и цензура была.

– Вот именно. Так меня пригласили в Волынское, писать речь Черненко для встречи с рабочими завода «Серп и Молот». Я оказался там очень востребованным по одной причине: у Черненко была эмфизема легких, и он мог говорить только короткими фразами. А я проявился крупным специалистом по коротким предложениям. Помните: краткость – сестра таланта. Я всегда добавляю: сестра есть брата нету… Познакомился с работниками машиностроительного отдела ЦК, мы стали общаться, и они узнали, что у меня четверо детей, а зарплата весьма скромная. И вот в Волынское приезжает Владимир Севрук, который находился на второй ступеньке сверху в иерархии идеологического отдела ЦК. А «ребята» на него наседают:
- Твой парень сидит в «Комсомолке». Неужели у тебя нет места поприличнее, с хорошей зарплатой?
- Да есть, конечно, но он туда не пойдет.
- А куда? – встреваю.
- Политобозревателем на Гостелерадио. Все отказываются или не подходят.
Ну, я и рискнул: была – ни была!
А там и правда зарплата на порядок выше. Так, благодаря участию «машиностроителей», я и получил новую работу.

— Как бы то ни было, «Комсомольская правда» все-таки — это школа школ. Я считаю, что отчасти и благодаря ей вы сложились как личность.

— Да, я полностью ей обязан, конечно. Я там работал с Борисом Панкиным, с Левой Корнешовым, с Виталием Игнатенко, Валерием Ганичевым…

– Возвращаясь к работе над речами генсеков, расскажите, пожалуйста: Черненко на читки приезжал?

– Нет, в этот раз у него такой возможности уже не было. Но на заводе он побывал. К слову, Черненко, на мой взгляд, не такая плоская фигура, как многим представлялось. Во всяком случае, никакого «имущественного следа» за ним нет. Скажем, он был генеральным секретарем, а его сын работал — помощником Ермаша в Госкино. А ведь Черненко при желании мог найти для него куда более теплое место, но не сделал этого.
В Волынском с нами куковали Саша Гаврилов, которого уже нет в живых, Рейнгольд из журнала «Коммунист», по происхождению датчанин, большой умница, Косолапов Ричард.

– Когда короткий период правления Черненко завершился, вы начали работу с Михаилом Сергеевичем?

– Нет, не сразу. Но со временем я вновь оказался и в Волынском, а потом и в Серебряном Бору, тоже – на «правописании».

– Как строилась ваша работа?

– Непосредственно с Горбачевым раза два общался, и это был не рабочий момент, а скорее своеобразная приемка. Работал там с Наилем Биккениным, этаким цековским старейшиной и мудрецом, Егором Гайдаром, Славой Никоновым. Все было очень демократично. Спорили, горланили.

– Биккенин журнал «Коммунист» возглавлял?

– После – да. Народ у нас был живой, острый на язык, за словом в карман не лезли. Чинопочитания никакого, даже перед секретарями ЦК, когда они приезжали. Работали и над программой партии. Бились над уставом. Помню, что имел отношение к тому, что убрали обязательность атеизма для коммунистов.

– А Михаил Горбачев приезжал туда?

— Я его один-два раза видел мельком. У него был более «серьёзный» круг общения.

— Он давал какие-то основные тезисы для речей своим непосредственным помощникам?

— Да. Там бывал и член политбюро Вадим Медведев, Владимир Долгих, Валентин Фалин, отраслевые секретари. Я в свое время помогал 2на общественных началах» члену Политбюро, первому заместителю председателя Совета Министров СССР Гейдару Алиеву. Это было во время посещения Барнаула, где он должен был выступать на вручении ордена Ленина Алтайскому краю. И Алиев попросил меня написать абзац про русский народ, про его историческую роль в подъёме страны. Это был его очень серьёзный личный посыл – неплохо  бы помнить о нём сегодня и в Азербайджане, и в России.

— А с Горбачевым как все складывалось?

— С Горбачевым отношения и потом продолжались, и продолжаются сейчас. В настоящее время, правда, встречи по известным причинам всё реже. А так, мы иногда приходили и приходим к нему – я, Александр Дегтярев — историк, мой друг, - учёный-экономист Олег Ожерельев.

Помню его 85-летие. Я к нему подхожу, он в «Европейском» один гостей встречает. Тогда он и проронил: «У меня такое впечатление, что я сейчас живу за себя и за Раису...» Сейчас на встречи особо не зовут: не до того, наверное.

— Ходили сплетни, что Раиса Максимовна Горбачева одевалась у модельеров с мировым именем, а на украшения тратила деньги из государственного бюджета…

— Одевалась она стильно, по фигуре, но особенно по нынешним временам, вовсе не вычурно. Алмазов и бриллиантов я не видел.

– Бижутерия?

– Скорее да. А обшилась в Доме моделей на Кузнецком мосту. Была демократична во всём. Что называется, из народа – помнит, почём фунт лих.
Когда Горбачев выступал в Стэнфорде, его супруге поступило предложение съездить в Сан-Франциско. Нам выделили охранника, машины, мы поехали. У меня машина попроще, у Раисы Максимовны – подороже. Первый магазин, в который нас привел бушевский охранник, был вино-водочный. Продавщица, увидев Раису Максимовну, аж под прилавок упала. Раиса Максимовна попыталась привести ее в чувство: «У вас «Московская» водка есть?» «Есть, есть!»

Потом подошли к трамвайной остановке, а там трамваи все яркие, расписанные, у нас тогда-то все было серое. Из трамвая выскакивает вагоновожатая, то ли мулатка, то ли негритянка с совершенно экзотическими волосами. Они познакомились, разговорились. Раиса Максимовна похвалила ее прическу, а та счастливо отвечает, тараторит: «Я тебе сейчас покажу своего парикмахера, может, он и тебе прическу сделает». Горбачева от души рассмеялась.

Что бы ни плели сейчас, она умела находить язык с простым народом. Но почему-то чаще – с тем, который там, а не здесь...  Тут своя драма и, боюсь, не только Раисы Максимовны, но в какой-то степени и «простого» народа тоже. Нельзя демонизировать одну только Горбачеву и все сводить к этому. Ведь все шло по нарастающей, сложились неблагоприятные экономические обстоятельства. Вообще не стоит никого демонизировать. И никогда. Всё усугубляли объективные и субъективные экономические и геополитические процессы, деградации. В частности, сговор саудитов и американцев, по обрушению нефти… Много чего было, но отчего-то все абсолютизируется в кейсах в одном лице.

— Потому что и власть в СССР была абсолютная.

— Да-да, абсолютная. Совершенно верно. Абсолютно.

— Она была такой при царях, при генеральных секретарях, и сейчас такая.

— И сейчас такая. Во главе один человек. Что ни говори, а та же Раиса Максимовна тогда как-то разбавляла этого «одного человека».

- Вы упомянули, сына Черненко, который работал в Госкино и его никуда не продвигали. А у Горбачева был младший брат, который до полковника в Генштабе дослужился.

- Брат его рано умер, говорят, выпивал.

— Ну, это неудивительно — страна-то пьющая. Когда Брежнев предложил своему соратнику по политбюро Андрею Кириленко провести пленум по проблеме пьянства, тот подумал и сказал: «Думаю, не стоит. У нас народ пил, пьет и будет пить».

— Вспоминаю и такой эпизод во время поездки в те годы на Чернобыльскую АЭС. После визита Михаила Горбачева на четвертый энергоблок мы с первым помощником Горбачева академиком Иваном Фроловым и Анатолием Лущиковым сели в премьерскую «Чайку» Виталия Масола. У него на столешнице, вынимавшейся между двумя сиденьями, уже  стояла литровая бутылка водки «Древнекиевская» и закуска серьезная. Масол говорит: «Хлопцы, треба выпить». Мы выпили и помчали в Киев со страшной скоростью, чтобы скорее выскочить из зоны поражения.

Вскоре в нашей «Чайке» зазвонил телефон. Это был начальник охраны Владимир Медведев: «Георгий, когда приедем, приходи на ужин к Михаилу Сергеевичу и Раисе Максимовне. Приглашают.». А я после этой литровой бутылки! Нажимаю стеклоподъемник, открываю окно — высовываю голову и на скорости 140 километров в час вытрезвляюсь до самого Киева. Все тогда выпили. Кроме Раисы Максимовны... Напрасно Михаил Сергеевич брал ее в Чернобыль.

— Кстати, а что любит Михаил Сергеевич?

— В поездках, после завершения официозов, он почему-то предпочитал армянский коньяк, который назывался «Отборный»... Когда Горбачев выступал, Раиса Максимовна  сидела неподалеку. Я где-то писал, что если он как канатоходец, то она для него была как канат. Переживала за него страшно. И старалась все время быть рядом. Раиса Максимовна и в Башкирию поехала с мужем, когда там взорвался магистральный газопровод, совпавший с прохождением через место взрыва двух переполненных пассажирских поездов. Мне кажется, либо она заполучила где-то эту чёртову лейкемию, либо болезнь активизировалась из-за нервного стресса. Вообразить себе невозможно, что она там пережила, в этом Форосе, где находилась вся её семья.

— Основатель и бессменный председатель Российского детского фонда Альберт Лиханов отмечал в интервью, что у него сложилось впечатление, будто она болела давно. Поэтому старалась уделять внимание детскому лейкозу.

— Он прав. Мне очень импонирует, что академик Румянцев помнит об участии Раисы Максимовны и при любом удобном случае добром поминает ее имя.

— Я думаю, что и Горбачев, и Раиса Максимовна, может быть, если и не по поступкам своим, а по масштабу личности опередили время.

— Не могу с этим не согласиться. По идее Михаилу Сергеевичу Горбачеву надо было приходить к руководству страной после того же Григория Романова (несостоявшегося преемника Андропова). Знаешь, почему? Страной тогда ещё должен был управлять фронтовик — человек, способный принимать резкие решения.

— Хотелось бы вернуться к газете «Красная площадь». Чем был примечателен этот проект?

— Планировался президентский холдинг «Воскресенье», который объединит газету «Красная площадь», журнал «Форум», детскую бесплатную газету «Тропинка», которая выходила до 1918 года в России. Указ о моем назначении президентом этого холдинга подписал Горбачев.

- Я подписываю указ о твоем назначении. Ты согласен? – спросил у меня.

- Конечно, согласен. А почему спрашиваете?

- Понимаешь, Георгий, кого сегодня куда-либо ни назначаю, все отказываются.

Да, к тому моменту все, кроме меня, дурня, понимали, что он, можно сказать, на выходе. Зарплату мне положил хорошую - 2 тысячи рублей, это, напомню, 1991 год. Шах (Георгий Шахназаров – прим. Kremlinhill) тогда издевался надо мной: «Слушай, у тебя зарплата вторая в партии, сам Горбачев получает 2200». Но получить её я не успел.

— То есть, по-вашему, Михаил Сергеевич знал, что уходит.

— Знал. И окружение это знало. Поэтому и спросил, соглашусь или нет. Отказывались те, кто присягнул Ельцину.

— А вам у Ельцина не предлагали должности?

— Я мог стать министром печати.

— Вместо Полторанина?

— Да, после Михаила Полторанина. До Михаила Лесина. Прошел все собеседования, был у Сергея Степашина, у Валентины Матвиенко. Степашин сказал:

- Расскажите о себе то, чего я не знаю.

- Я, вообще-то, из Буденновска.

- Вот это отлично.

Мы попрощались. «Если через два дня не будет указа, значит, прощаемся до осени.  Осенью, надеюсь, буду более свободен в своих решениях», - бросил мне Степашин.

Через два дня ничего не происходит и через три дня. Звонит Валентина Ивановна, она была вице-премьером: «Георгий, не получается...». Оказывается, родня подсказала Отцу, что меня не стоит назначать.

—    Какая же основная причина?

— Думаю, все дело в том, что работал у Горбачева.

—  Потом вы работали в издательстве «Воскресенье», где, в частности, вышла замечательная книга воспоминаний бывшего министра иностранных дел СССР Бориса Панкина «Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах».
 
—И Панкина, и Вадима Медведева... Когда был юбилей — 200-летие Пушкина — мы издали его собрание сочинений, 26 томов. Нашему издательству, которое называю «холдингом, который не состоялся»,  помогали Рем Вяхирев и Виктор Черномырдин. За многотомное издание Борис Ельцин вручил мне медаль Пушкина. Во время церемонии я тихо спросил его: «Вы меня помните?» Он говорит: «Помню, только не выступай!» А я и не собирался.

— А почему не выступай?

— Ну, наверное, думал, что захочу с ответным словом высунуться. Мало ли, что ляпну.

— Больше с Ельциным контактов не было?

— Меня определили в Совет по культуре, Володя Шевченко похлопотал. В какой-то момент я должен был поехать на заседание Совета в Петербург, но что-то случилось, то ли я опоздал, то ли мне нужно было ехать в аэропорт, а я приехал к автобусу... Когда не появился на заседании, меня оттуда исключили.

— Если не ошибаюсь, вы успели и с Валентином Юмашевым поработать.

— Верно. Юмашев имел отношение к моему назначению директором издательства «Художественная литература». Так что, «поправил» жену – задним числом.

— В позднесоветский период вы курировали СМИ по идеологическим вопросам.

— Да. И был более-менее свободен и никого не душил. Помню, на меня произвело огромное впечатление письмо Бориса Николаевич Пастухова, который был послом в Дании. Он написал письмо в ЦК партии с просьбой перевести его на должность посла в … Афганистане. Это была исключительная  редкость – из Дании в Афганистан в то время... Да там и сейчас, похоже, несладко. Уже был вывод войск, и почему-то это письмо попало ко мне. Считаю, очень мужественный поступок Бориса Пастухова.

— Наши войска уходили из Афганистана при Пастухове — он и готовил это.

— Конечно.

— Мне кажется, то, что мы практически бескровно оттуда вышли  - это же и его заслуга.

— Безусловно. И разумеется, логический шаг Горбачёва. В духе его миротворческой парадигмы в целом – во имя сбережения своего народа. Дай Бог только, чтобы народ хотя бы иногда вспоминал об этом.

— Мне довелось посмотреть фильм Виталия Манского «Горбачев. Рай» в кинотеатре «Октябрь» на Новом Арбате. Зал был набит битком. По фильму видно, что острый ум у Горбачева сохранился до сих пор, несмотря на возраст и болячки.

— Да, у него с этим полный порядок.

— И юмор остался.

— И самоирония, да. Он мне признавался: «Ты знаешь, Георгий, я умудрился недавно навернуться с лестницы на даче». Это несколько лет назад было. Другой бы «вождь» никогда никому не рассказал, что упал с лестницы. Все-таки мудрые люди — те, которым свойственна самоирония. Ирония всем присуща, а вот самоирония — только мудрым.

Беседовал Дмитрий Волин

Наша справка:
Журналист, историк политики позднесоветского периода (1953-91) Дмитрий Волин
родился в Вологде в 1977 году. Учился в вузах страны на рубеже веков: в 1994 году начинал на историческом факультете Вологодского Государственного педагогического университета, а в 2001 году закончил кафедру Общественных движений и политических партий России (бывшая кафедра истории КПСС) исторического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова. Затем учился в аспирантуре Института сравнительной политологии РАН (ныне – Институт социологии РАН), автор диссертации на тему «Концепция харизмы и российский политический процесс».
Сам Дмитрий Волин так характеризует свой исследовательский  профиль:
«Меня всегда очень интересовала история послевоенного периода СССР, которую можно изучать в ходе общения со свидетелями той эпохи. Это привело меня в журналистику. С 2012 года работаю старшим редактором информагентства ТАСС, где вне поручений публикую эксклюзивные интервью со свидетелями и участниками позднесоветского периода Отечественной истории».
Дмитрий является также создателем и ведущим портала «Кремлевский холм. Страницы истории», где накапливаются материалы о борьбе за власть в советском Кремле. Прежде всего, здесь публикуются эксклюзивные интервью со свидетелями и участниками ключевых событий советской истории второй половины XX века, начиная со смерти Сталина, и до рождения суверенной России. Здесь можно найти воспоминания о том, как принимались ключевые решениях во время таких масштабных событий второй половины XX века, как смерть Сталина, хрущевская «оттепель», XX съезд КПСС, кризисы в Венгрии, Чехословакии и Польше, война в Афганистане, перестройка и распад Советского Союза. Еще одно направление блога — это публикация документов и фотографий из личных архивов, статьей и очерков, посвященных этому периоду жизни страны.
Присылать свои замечания, поправки, предложения и источники можно на электронную почту dmitry.volin1977@gmail.com