Наталия Моржина. Стихи

Родилась в Красноярске, выросла в подмосковном Калининграде (ныне Королёв). Окончила факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Работала в «Советском спорте», «Комсомольской правде». Редактор благотворительного фонда «Русфонд». Стихи пишет с детства, школьницей начала публиковаться в городской газете, стала победителем городского творческого конкурса. Член Союза журналистов Москвы с 1986 года.

Здесь представлена подборка ее стихов, опубликованных весной 2014 года в литературном альманахе «Новый Енисейский литератор» (Красноярск) (№ 2/2014 (42) и в детском альманахе-приложении к нему "Енисейка-2014".

РОСТОК

Глуповатый весенний восторг

перед каждой оттаявшей кочкой

и росточком, прекрасным заочно:

ты силён,

незнакомый росток!

Мне неведомо имя твоё,

твой характер и предназначенье,

но твоё нетерпенье и рвенье —

не подъём, а, скорее, полёт!

Дорогой, беззащитен и слаб

ты стоишь средь осевшего снега.

Солнца луч — это миг для побега

из пожухлой дремотности трав.

А потом? А когда свечереет?

Холод заново землю скуёт.

Как ты выживешь, как уцелеешь?

Ты скукожишься, оцепенеешь

иль отважишься, наоборот,

пережив эту льдистую немочь,

на рывок,

на скачок,

на восторг?!

И швырнёшь в небеса (дерзок, мелочь!)

свой победный зелёный листок?

Будь удачлив, отважный росток…

ЛУННЫЙ ВОСХОД

В низине рыдала и выла собака.

Луна, из бездонных космических вод,

кровавая, лезла от хлада и мрака

на тихий, уютный земной небосвод.

Одно за другим загорались окошки

домиков дачных. И всё — день угас.

Собака в низине стонала. А кошки

с небес не сводили прищуренных глаз.

Домишки осели, притихли безмозгло.

Низина темнела, туманом полна.

На наш обжитой небосвод,

к нашим звёздам,

чужая, огромная лезла луна.

***

Что за деревушка? Ветошь, прах…

В чаще спряталась, своё забыла имя.

Тихи пустоглазые дома,

брошенные даже домовыми.

Сгнил порог, и отсырела печь.

Пыльный чугунок ржа догрызает.

На ослабшей лавке не прилечь.

А в углу, где ни икон, ни свеч,—

трупик куклы с тусклыми глазами.

Мы с трудом взобрались на чердак,

оглядели хлам в пыли и мраке.

Что с тобой, деревня? Как же так —

ни огня, ни квочки, ни собаки…

Лишь болота вкруг — да небеса.

Дикость трав. Где церковь, где погосты?

Выветрились запах, голоса,

а в живых остались только звёзды.

***

В неверном свете ночника

теряют остроту движенья,

и медлит сонная рука…

И медлит сонная рука,

не веря отраженью.

Вас, зеркала, не обмануть

ничем — ни поступью, ни статью.

Я двести раз пускалась в путь,

испытывая то восторг, то жуть,

однако путником не стать мне.

Зачем же мне была дана

уверенность в своём призванье?

Чей зов летел из мирозданья,

тревожа душу и сознанье?

Чьим я дыханием полна?

***

Я о вас стосковалась,

как тоскуют сирени о вьюге.

Мой непрожитый день

вашим мягким огнём озарён.

Только вы не волнуйтесь:

не соперница я для супруги.

Имя тает моё

среди множества прочих имён.

Может быть, этой лаской

вас невольно лишаю покоя?

Я совсем не хочу

нарушать ваши ровные сны.

Если я и решусь

вам присниться осенней порою,

то, клянусь, для того,

чтоб вам легче дождаться весны…

НА ЛЫЖАХ

Вдоль ручья с апельсиновым светом,

вдоль ручья со студёной водой,

мимо чёрных дубов неодетых,

мимо тени от них голубой,

через медно-зелёные сосны,

сквозь хрустальный берёзовый сон —

на закат!

Этот вечер морозный —

за какие заслуги мне он?

На закат!

То свободно летела,

то едва пробиралась, скользя,

в храме веточек обледенелых:

эту вязь потревожить нельзя.

Этот шифр, эти руны и тайны

человеку постичь не дано.

Чёрно-белой зимы не бывает.

На закат! Он уже остывает,

навсегда растворяется, тает…

Не зима, а цветное кино.

                     НОЧЬ В КРЫМУ

И пробил час. И краски стихли.

И ночь окно заволокла.

Растаял кустик облепихи

в том вареве, чьё имя — мгла.

По неотчётливым дорожкам

прокрался, не роняя след,

на мягких лапах, осторожно,

зеленоватый лунный свет.

Была я тенью, невидимкой,

а кроме — ни одной души…

Лишь цвиркал кто-то нелюдимый

В той остывающей тиши.

НАКАНУНЕ СНЕГОПАДА

Пахло чудом: клевером — и снегом

(то есть бредом).

С тёмных мостовых

поднимались в пасмурное небо

сотни тысяч вздохов снеговых.

Мы идём

по будущим метелям,

только этого мы не осознаём.

Мы идём

к своим каким-то целям.

Курим, спорим,

охаем, поём…

Но о чём бы мы ни говорили

и какой вокруг бы ни был час,

на каком бы вы автомобиле

в этот час не обгоняли нас,—

пахнет чудом.

Теми облаками,

что в ночи неслышно опадут.

В белой ласке

растворятся камень,

тротуары, люди и уют…

***

Тёплый снег,

влажный снег,

невсамделишные хлопья.

Городок сопит во сне,

как набегавшийся хлопец.

Помню фонарей рядок,

их сияющие лица.

А велик ли городок?

Ах, столица…

ИГРА В ПРЯТКИ

В горле прячется ангина,

в норки прячутся хвосты,

а под ногти — пластилина

разноцветные пласты.

Кто же там ползёт в берлогу,

трепыхая лопухи?

И за шторой тоже много

всякой страшной чепухи.

Кто забился под кроватку,

два часа едва дыша?

Мать в кошмаре, в слёзы бабка:

отыщи-ка малыша!

Солнце прячется за тучки,

днём сидит в колодце ночь.

Знайте про такие штучки,

если вы растите дочь!

КАК ПАПА

Я вырасту скоро

(хоть это непросто!),

я буду огромный, как папа,

и взрослый.

Я кашу готов есть

не ложкой — лопаткой,

чтоб вырасти сильным и смелым,

как папа.

Готов чистить зубы

и делать зарядку,

и даже в песочнице

будет порядок!

Когда ж пожелают

спокойной мне ночи

(а спать в это время

ребёнок не хочет),

то папа подсядет,

тихонько споёт,

и всё в моей комнате

честно заснёт.

Уснёт даже город

за синим окошком.

Уткнусь я щекою

в большую ладошку,

с которой не страшно

ни ночью, ни днём,

которая сладит

с дождём и с огнём.

Я, сонный, не буду

капризничать, плакать.

Ведь я же мужчина!

Как папа.

Как папа!

СТАРЫЙ ДОМ

Половицы шаткие,

шорохи и тени.

То ли мыши шастают,

то ли привидения...

ВЕСНА

Старик-сугроб — в весенней хвори:

и грузноват, и грязноват.

Все ручейки помчались к морю,

все перелётные — назад.

Не льдинки — россыпи алмазов!

В ладонь не лучик — солнца слитки!

Как два счастливых мокрых глаза,

синеют лужи у калитки.