Письмо № 43. Игорь Огнев. Личный космос художника Лисинова

Вместо предисловия: этот очерк Игоря Огнева, члена нашего Клуба, практиканта рабочего отдела в далекие 60-е, а затем экономического обозревателя журнала "ЭКО" академика Аганбегяна, потом собкора ненашевской "Советской России", еще позже "Известий", а теперь - свободного публициста, часто публикующегося в журнале "Знамя", других столичных изданиях, - так вот этот очерк о художнтике из Смоленска опубликовать так и не удалось. Казалось бы, что крамольного в рассказе о талантливом живописце? Но, как выясняется, рассказы о таких людях нынче никого уже не интересуют. Если бы на рекламных условиях... А просто так? Да еще так серьезно? с размышлениями о миссии художника, о его терзаниях и поитсках? Нет, извините, не берем... Прежде художника топили идеологическими придирками. Теперь свобода: твори, что хочешь. Но на рынок не заступай, там своя конкуренция. Короче, Игорь прислал очерк, прося помощи в опубликовании. А помощи не удалось найти. Печатаю этот очерк здесь, у нгас на клубном сайте. Пусть остается документом эпохи. Может ведь получиться и так, что потомки спохватятся (верится, конечно, с трудом, но кто знает, что понадобится будущему!), тогда наша публикация даст им знание о времени и жизни мастера. P.S.  ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ, ИЗ-ЗА МАЛОМОЩНОСТИ НАШЕГО САЙТА, ПРИВОЖУ ЗДЕСЬ ТОЛЬКО ОДНУ РЕПРОДУКЦИЮ КАРТИНЫ ВСЕВОЛОДА ЛИСИНОВА. ВСЮ ЕГО КОЛЛЕКЦИЮ МОЖНО УВИДЕТЬ НА ЛИЧНОМ САЙТЕ ХУДОЖНИКА, КООРДИНАТЫ КОТОРРОГО - В КОНЦЕ ПУБЛИКАЦИИ).

Людмила Семина

СПУСТЯ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Прошло двадцать с лишним лет, а я всеми фибрами чувствую поток эмоций из его полотен. На пейзажах Всеволода ничего особенного не происходит, они  почти безлюдны. Но – странное дело! Вереницы тихих домиков, дорога, мощеная древним булыжником, спокойно плывущее облако –  обыденные приметы патриархального Смоленска - все эти детали, перекочевав на лисиновские полотна, вдруг начинают жить особой жизнью, обретая невиданные качества и свойства. Картины неумолимо  втягивают вас вглубь холста  динамикой линий, цветовыми ритмами, контрастами и еще какими-то неосознаваемыми особенностями живописи.
Художник выходит в мир  
Позже я прочел мнение Брюно Венсандо, французского  искусствоведа: «Сияние Лисинова - выходит за границы России и простирается по Франции, Германии, США, где музеи его покупают, художественные галереи его выставляют, частные коллекционеры изыскивают… Принципом его творчества являются работа над цветом и деление света. Эстетизм отмечен полным мастерством штриха,  мощностью жирного контура до совершенного изящества рисунков…  Всеволод Лисинов - это стиль, это знак великого художника, созидание мира которого  все узнают».
С  Брюно Венсандо, доктором литературы, преподававшим в смоленском пединституте, Лисинов познакомился в 80-х годах.   Знакомство  вылилось в дружбу, которая продолжается до сих пор. Брюно высоко оценил смоленского художника, составил из его работ свою коллекцию, одну из крупнейших во Франции, а в 1988 году  пригласил Лисинова в Париж. Поездка вдохнула в того новые силы, обогатила впечатлениями. А в 1990 году  московская искусствовед и поэтесса Светлана Дарсалия, эмигрировавшая в США, пригласила Всеволода в Лос-Анджелес, где он пробыл три месяца.
- У Светланы  был  знакомый - миллионер, - рассказывает Всеволод. -  На Беверли-Хилз  устроил для Светланы галерею. Удивительно, но в Америке, в отличие от других поездок, я себя хорошо чувствовал, хотя  готовился к худшему. Наверное, ощущал, что нужен, что интересен.  Сделал там раза в три больше, чем дома за такое же время.   
С помощью Светланы и её друзей в Америке оказались почти все работы Лисинова раннего периода. Впервые они демонстрировались   на выставке «Русское искусство XX века», штат Миннесота,  устроенной известным московским коллекционером Людмилой Кузнецовой.  
Смоленск и немецкий Хаген города-побратимы. Общество дружбы с немецкой стороны в начале 90-х возглавлял доктор Рейнхольд Буш. И в очередной приезд в Смоленск он познакомился  с Лисиновым. К 10-летию побратимства городов немцы, при поддержке своей торгово-промышленной палаты, настояли на организации выставки Всеволода в Хагене. Когда смоленские чиновники от культуры заартачились -  почему Лисинов? - немцы поставили ультиматум: иначе они не участвуют в празднествах. А в 1998 году доктор Буш, в своей клинике  в центре Хагена, выделил целый этаж под вторую выставку работ Лисинова. Выставка работала несколько лет.   
Всеволода упрекают за то, что он не подталкивает чиновников от культуры интересоваться своим творчеством и поддерживать его. А, по-моему, должно быть ровно наоборот: чиновникам бы следовало любопытствовать, что нового написал художник Лисинов, и, по меньшей мере, быть его менеджерами и дилерами, коли в небольшом городе таких людей нет. В немецком Хагене годами работала  выставка Лисинова. «Если бы весь Смоленск  украсить вашими картинами, то наступила бы настоящая весна и на улице, и в душах людей. Спасибо Вам за радость!» - написала в книге отзывов об одной из выставок Лисинова смолянка Макарова С.А.  Но властям эта простая мысль в голову не приходит…                                               
Как-то философ-литератор Розанов, разглядывая фрески Рафаэля, заметил: «Первоклассное в живописи… требует свободы не только политической, но и вообще всячской свободы.., доходящей до безумия, до безрассудства». Не из этой ли свободы личной прорастает свобода всей культуры?

ПАЛКА, ПАЛКА, ОГУРЕЧИК...

Каждая зарубежная поездка что-то добавляла к стилю художника. Однако Всеволод уже родился с искрой божьей. Как многие, рисовать  начал в детстве: солнце, каракатиц. «Палка, палка, огуречик, получился челдобречик, - цитирует Всеволод знакомую  строчку и смеется: - Почему-то я так и говорил:  «челдобречик». Но  сохранились и другие рисунки шестилетнего мальчика, например, горящий дом, из которого выбирается человек. Рисовал бессознательно. Трактовка пришла позже: это образ его жизни.
Рисовать начал в Саратове, где родился в мае 1945 года. В 1951 году  отца отправили в китайскую командировку. Хотя Фудзи далековато от предгорий Тянь-Шаня, но вот и священную для японцев гору,   китайскую свадьбу, восточные вазы, весну с распевающими райскими птичками фантазия Севы перенесла на бумагу. Иной мир сильно трансформировал гибкую психику.
Когда  семья оказалась в Омске, отец, поняв, что мальчик талантлив, привел в дом заводского художника, чтобы тот дал сыну несколько профессиональных уроков. Посмотрев рисунки Севы, художник сказал: «Мне  его учить – только портить. У вашего сына очень самобытный талант». И смастерил  ему мольберт, который Лисинов хранит до сих пор как талисман.
В Лисинове бродит букет пяти кровармян, грузин, поляков, русских и украинцев. Сам тому свидетель, как Всеволод, даже без яростных споров и полемики, а просто увлекшись поразившей идеей, приходил в экстатическое состояние. В  темно-карих глазах вспыхивали желтые факелочки, руки неистово жестикулировали, лицо то разгоралось, то бледнело, хохолок редких волос над огромным лбом начинал собственную  жизнь. И Сева становился прекрасен. Как залп эмоций выливается красками на полотна – этот божественный  акт и для самого художника остается загадкой, ну, а для сторонних наблюдателей –  подавно.
Вслед за очередным назначением отца, семья переехала в  Новополоцк. Учится  в Витебский худграф Всеволод ехал как на встречу с возвышенным. Тем сильнее потрясла его атмосфера. Большинство преподавателей, а за ними и студенты,смотрели на искусство как на вещь сугубо утилитарную, с помощью которой можно и следует зарабатывать.  Всеволод недоумевал: как можно святое  променять на  ерунду!? Ужасным испытанием оказался и быт. Ребята изъяснялись матом, от которого у Всеволода уши вяли. Другое поразившее открытие: секс, которому товарищи предавались походя.
На втором курсе по телевидению смотрели похороны Джона Кеннеди. Всеволод так впечатлился, что предложил ребятам надеть черные траурные повязки. Нарисовали американский флаг, да так и явились на занятия. Преподаватели всполошились, ребят стали прорабатывать по комсомольской линии, а Всеволода -  засыпать по разным предметам. Как-то приехав домой на выходные, заявил: надо уходить. Отец этого не понимал и страшно переживал.

ПРЕДТЕЧИ

Однако у всякой медали две стороны. Двухлетняя очная учеба открыла Всеволоду Шагала, а потом и атмосферу, которую создали художники-авангардисты в Витебске. Но чтобы подражать Шагалу – такого желания он не ощутил. Зато увидел у него главное: раскованность. Студентов  тренировали ходить по одной половичке, а Шагал показал: можно рисовать совсем иначе.  
Еще на первом курсе Лисинов купил книги Джона Ревалда о постимпрессионизме, а потом и об импрессионизме. Всматриваться в отличные иллюстрации художников этих направлений – было наслаждением! Вычитал и про Малевича, который, работая в Витебске одновременно с Шагалом, пропагандировал, что искусство должно иметь утилитарные формы – на репродукциях тарелок Всеволод увидел супрематические росписи Малевича и его учеников.  

"ГОРОДСКОЙ СУМАСШЕДШИЙ"

Внезапно  в 1966 году скончался отец. Всеволод к тому времени  перевелся на  заочное отделение. На заводе помнили отца, и взяли сына помощником оператора установки крекинга. Он старательно  крутил вентили и гайки. Скука была смертная.  
Вскоре не стало и мамы. Совершенно убитый, Всеволод работу бросил, ел через день-два, жил на книги, которые сдавал букинистам. Бомж и бомж со стороны. «Если бы не рисовал – не знаю, что со мной было бы», - признается Лисинов. Случился юбилей Шота Руставели, произведения которого нравились с детства. Всеволод подумал: почему бы не сделать серию иллюстраций к  «Витязю в тигровой шкуре»? Сделал. Их увидел один чиновник из городского управления культуры и предложил выставить вместе с двумя-тремя другими художниками.
Работы Лисинова выделил председатель областного союза художников и устроил, было, его на работу в местный филиал  творческих мастерских. Но буквы у Лисинова  получались криво-косо. Мог рисовать только то, что внутри  сидит. На короткое время  устроился рабочим сцены во дворец нефтяников. Балетмейстер предложил расписать стенку на сюжет в духе XVIII века. Всеволод  в каком-то безумстве четыре дня, без сна и еды, творил бал: в центре - кавалер в камзоле, кружевах, при шпаге, вокруг -  королевский балет, дамы в бархате и кринолинах. Бабочки летают, колонны, серебро, золото…  
Рассказывали, что начальство было страшно недовольно:  почему ангелочки голые? И вообще, что за антисоветчина?  Но «Королевский балет» окончательно заложил декоративный стиль первого этапа творчества.
Внезапно позвонил новополоцкий друг, перебравшийся в Смоленск: без тебя скучно. Всеволод приехал раз, другой. Город нравился, и Лисинов стал смолянином. Познакомился с будущей женой Татьяной, тогда – студенткой иняза.  
- Увидела Севу, - вспоминает она, -  и подумала: как его в таком хипповом виде домой приводить? Но потом поняла, что одевается он так, поскольку живет на пять рублей в неделю, да что друзья подкинут. А когда увидела его живопись – поразили тона, очень необычные.  Я поняла, что Сева – не позёр, что это его естество, и оно рано или поздно пробьется. Мне исполнился 21 год, и я была готова идти за ним, куда угодно.   
 
СОВЕТСКИЙ ВОДОПРОВОДЧИК КАК СУПЕРЗВЕЗДА АНДЕРГРАУНДА
 
Вскоре родилась дочка, а вот с работой не везло. В театре кукол, правда, продержался около пяти лет, но его декоративный стиль, чуждый соцреализму, а также строптивое упорство не слушать советы чиновников от культуры выставили Всеволода на улицу. По случаю Лисинов устроился в теплопункт: около девяти лет включал-выключал насосы, обеспечивая жильцов теплом. Вопреки пожеланиям коллег - заклятых «друзей», Лисинов в подвале не загнулся: там начался новый этап его творчества.
- Первые наброски  портретов новых товарищей-слесарей сделал в  1981 году, а цикл начал складываться в конце 1982 года, - рассказывает он. - Холстов не было, писал на бумаге, предварительно  грунтуя.
Для него этот этап важен и тем, что  Лисинов вырвался за пределы своего Востока (куда, кстати, он  вернется). Но вот что нужно отметить. Хотя на лицах его персонажей не заметна печать возвышенного, они не смотрятся и обозленными. Да, некоторых художник написал со стаканом в руках, в котором плескался явно не квас. Вот слесаря терзают девицу, которая терзаться совсем не прочь. Однако на Западе именно этот подвальный цикл приняли восторженно –  в нем увидели «фигу» власти и советской действительности, хотя о социальной критике художник не помышлял.     За «подвальный» цикл Лисинова причислили к андеграунду. Почему?
- Сам не знаю, - смеется Всеволод. –  Меня и к соцарту приписывали, но я против этого течения, сам по себе, никогда не примерял то или иное направление.
Параллельно Всеволод продолжал и декоративную живопись в восточном стиле. Герои древнегреческих мифов и нимфы, созданные  единым росчерком изысканных линий словно сошли с персидских миниатюр. В 1979 году Марио Монтефорте, мексиканский доктор искусствоведения, пораженный яркими тонами лисиновских полотен, нашел в них сходство с рисунками майя.    
«Он приверженец реализма, - написала о творчестве Лисинова искусствовед Лариса Журавлева. - Но в его реализме нет слащавости Шилова, прилизанной святости Глазунова, упрощенной политической плакатности Шутова. Его реализм биографичен, это его кожа. Начни ее «сдирать», менять в зависимости от конъюнктуры -  человек будет кричать».

СМОТРИ НА САД, НЕ ЗАМЕЧАЯ ЧИСТОГО СТЕКЛА

Почему подобные художники становятся изгоями среди коллег, особенно – в небольших городах?
В середине XIX века, говорит Наталья Вострикова, смоленский искусствовед, импрессионисты показали,  что форма, ранее избранная  академистами – да, великими художниками! -  некий обман. Ведь в природе не существует горизонта, четких линий,  характерных для академизма и реализма. Есть только впечатления от света, воздуха. Нет и чистых цветов – только их смешение. Это показало развитие оптики.
Тему, затронутую госпожой Востриковой, еще в 20-х годах прошлого века талантливо обосновал блистательный испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет. Его эссе «Дегуманизация искусства» важно и потому, что русскому искусству куда как больше, нежели европейскому, исторически присуща социальность. Достаточно упомянуть творчество передвижников. Однако рассматривать искусство со стороны социального эффекта, - говорит Ортега, –  это попытка изучать человека по его тени. Новое искусство, очевидно, обращается к особо одаренному меньшинству. Отсюда – раздражение… Человек массы подозревает свою несостоятельность, которую стремится компенсировать возмущенным самоутверждением перед лицом произведения. Однако, пишет Ортега, радоваться или сострадать человеческим судьбам есть нечто отличное от подлинно художественного наслаждения. Дело в том, что художественное творение является таковым лишь в той степени, в какой оно не  реально. Человек, изображенный на портрете, и сам портрет  – вещи совершенно разные: мы интересуемся или одним, или другим.
Ортега предлагает:  «Пусть читатель вообразит, что в настоящий момент мы смотрим в сад через оконное стекло. Глаза наши должны приспособиться таким образом, чтобы зрительный луч прошел через стекло, не задерживаясь на нем, и остановился на цветах и листьях… Сделав усилие, мы сможем отвлечься от сада, и перевести взгляд на стекло. Сад исчезнет из поля зрения, и естественно, что останется от него  – это расплывчатые цветные пятна…  Стало быть, видеть сад и видеть оконное стекло – это две несовместимые операции».
Отсюда понятно, почему искусство XIX века было столь популярным. Особенно – в России.  Его подавали массе в той пропорции, в какой оно становилось уже не искусством, а частью жизни, которая всегда  реалистична. В СССР, к тому же, искусство оградили колючей проволокой соцреализма, который тоже был частью нашего бытия: с проволокой и Гулагом.
Создать нечто, не копирующее «натуры», но  обладающее  определенным содержанием- это предполагает дар более высокий.  Но «реальность», замечает Ортега, постоянно караулит художника, дабы помешать его бегству. Сколько хитрости предполагает гениальный побег!»
Не только, замечу, хитрости –  Всеволод дорого заплатил, отвоевывая право писать так, как его кисть пытается выразить сидящее внутри «моё». Этот путь Ортега называет «волей к стилю». Думаю, Лисинов свой стиль нащупал, хотя продолжает искать все новые повороты и тропинки.Когда я всматриваюсь в пейзажи Всеволода, я чувствую, как всполохи, динамические линии и плоскости красок физически отрывают меня от Земли и уносят в Космос. Многих коллег Лисинова это пугает. Очутиться в космосе, пусть и художественном, вымышленном -  значит, обречь себя на постоянное одиночество. Лисинов  сам его выбрал, этого выбора не страшится и – находит единомышленников. «Судя по картинам, кажется, что художник живет на другой планете, а эта выставка – привет землянам из космического зазеркалья. Удачи Вам, инопланетянин!» - написал в книге отзывов об одной из выставок Лисинова смолянин Белоусов.
Так, постепенно, Лисинов осознавал, что творческое одиночество вознаграждается щедро, хотя и не сразу. Когда в Новополоцке, расписывая сцены королевского бала, изнемогал физически, он веселился душевно, находясь в гармонии с самим собой. Вот и Ортега пишет: «Если и можно сказать, что искусство спасает человека, то лишь в том смысле, что оно спасает его от серьезной жизни и пробуждает в нем мальчишество. Символом искусства вновь становится волшебная флейта Пана, которая заставляет козлят плясать на опушке леса».  
 
КРАСНЫЙ РУЧЕЙ КАК СИМВОЛ РОССИИ

А в  живописи Лисинова наметился новый поворот. Однажды гуляли по Смоленску с приятелем-литератором, который привел к старинной улице Красный ручей: посмотри!
- Передо мной внезапно отрыласькрасота, она осталась во мне и уже не уходила, - вспоминает тогдашние эмоции Всеволод. – У меня и раньше мелькала мысль писать пейзаж, но толчка не хватало.  
Помню и я  свою первую встречу с этим уголком. Кривая деревенская улочка, местами покрытая асфальтом, местами сохранился древний – Бог знает какого века – булыжник. Вьется по дну глубокого оврага, какими изрыт весь Смоленск. По обеим сторонам Красного ручья – затрапезные домишки. Однако эффект в том, что овраг этот почти в центре города. Подходишь по высокому холму к круче: слева маковки  кафедрального Успенского собора с многочисленными присоборными постройками. Сам веселенький собор, кстати, Лисинову не нравится, ему больше по душе храмы скромнее и древнее, но место роскошное:  внизу блестит Днепр, отделенный от шоссе древней городской стеной;  за рекой амфитеатром поднимается северная часть города.  
Красный ручей напомнил Лисинову, что живет он в России, эти домики похожи на неё, отсылаю к литературе XIX века, очень русской природе и местности. Красный ручей Всеволод изображал много раз, с разных точек и ракурсов. Кстати, он не пишет на пленере. Я не раз наблюдал его  охоту за деталями будущих сюжетов: снимае телевиком  травинки-тычинки, причудливые переплетения веток и узоры листьев.
Фиксация травы с помощью фотоаппарата – реализация детских воспоминаний: мальчиком Сева любил рассматривать и травинки, и  ползающих среди них букашек. Мальчику было близко до травы, а, подняв голову, он видел огромное небо. Спустя годы, хотелось вернуть эти ощущения с помощью телевика. Вроде бы отстраненная технология не разорвала связи художника с природой.  
- Наверное, яркими тонами я неосознанно компенсирую дефицит радости в нашей действительности, - предполагает художник. – Выплескивается внутренняя напряженность.
Лисинову  близок Ван Гог. Хотя великий голландец писал с натуры, но его живопись на натуру не слишком похожа. Ван Гог трансформировал натуру в себе. И Всеволоду нужна раковина, только в ней он и может творить. «Когда прислонишь раковину к уху, – шумит прибой. Так и мне нужно уловить шум природы в себе», - говорит он.  

ЦВЕТ - КОРОЛЬ!
   
Лисиновское  мировоззрение почти сразу, как только взялся за краски, вылилось в цвет. Сам Всеволод считает, что так трансформировались его детские занятия музыкой, которую он любит всю жизнь. Начиная новый пейзаж, он редко его прорисовывает.
- Почти все художники сначала краски разводят, потом их смешивают, - делится Всеволод своей «кухней». – А я беру одну краску и прокладываю по разным частям картины как мозаикой или цветными стеклышками. Потом прокладываю следующий цвет. Если какого-то тона  много - уравновешиваю другими. Всю цветовую гамму  анализирую, когда картина выписана. Сначала надо найти образ пейзажа, почувствовать его. Я ищу гармонии, равновесия, а не рассудочности.
Где-то я вычитал, что вкус к платью и цвету выражает бессознательную и очень глубокую часть души человека. Поэтому, когда  начинаю приставать к Лисинову с вопросами, он часто отвечает: это сложно объяснить. Да и то – правда, он не психиатр.
«Он понял, - еще процитирую Ларису Журавлеву, -  что русская природа не цветоносна, она и трети палитры не включает в себя. Лисинов использует всю палитру цветов, причем пишет в большинстве ярким цветом. Поэтому ультрамарин, кадмий, краплак, зелень парижская и другие краски «умещаются» на небе, на мостовой; светлая сторона улицы – белое с желтым, а противоположная – в тени, сочетая сиреневое, фиолетовое, черное (всякий другой художник написал бы этот фрагмент другим цветом).  Лисинов понимает возможности цвета так, как его понимали мастера древности, импрессионисты раннего авангарда. В этом сила и отличие Лисинова от других художников, ибо понимать, что живопись есть цвет – редкий дар».
Композиции пейзажей  Лисинова  просты. Все повороты возникают внезапно, во время работы. Вот, например, старуха с ведьминской полуухмылкой, блуждающей по смертным губам, а рядом – храм. Понимай, как хочешь. Ведь старуха вылезла из-под кисти сама собой…
И, тем не менее, одиночество, воспринимающее сигналы подкорки, – замечательное состояние перед мольбертом. Правда, если ты всю жизнь пишешь в стол, а в случае с Лисиновым – на верхушку шкапа, где его полотна пылятся и громоздятся годами, – такое одиночество не вдохновляет, а угнетает.
Конечно, живопись во все времена любила малая часть населения, но сегодня эта доля еще меньше. И уж совсем мало почитателей столь яркой живописи, как лисиновская. «Основная характеристика провинции  – стабильность, боязнь любых потрясений, - считает искусствовед Наталья Вострикова.  - А нестандартное искусство – потрясение всегда. И воспринять  его, пережить не всякий готов.  Поэтому если появился яркий, но нестандартный художник, – лучше его прижать, чтобы не баламутил общество небольшого города».

ДЕЛАЛ ЛИСИНОВ...

Уже несколько лет Всеволод основные силы тратит на повторение  своих старых работ на компьютере. «Зачем?» - спросил я.
- А ты присмотрись, - ответил он, – это не копирование, это новое прочтение старых сюжетов. Новый колорит, другая цветовая гамма.
Я сравнил старое и новое исполнение вроде одного сюжета и, правда, не нашел схожести. Всеволод не ходит по кругу в одной плоскости, он поднимается по спирали, отыскивая новые решения. Нет искусства без ремесла, как нет и гения без прилежания. Лессинг в свое время дивился, отчего греческие скульпторы иссекали под своими статуями подписи: «делал» а не «сделал».  А потом пришел к выводу: все – ангелы, а еще не Бог. Греческое искусство было вечным усилием, а не законченным делом.  Потому и Фидий, и Пракситель – все они только «делали», а не «сделали».
Вот и Лисинов «делает», то есть совершенствуется всю жизнь. В том числе – с помощью новых технологий. Союз художника с компьютером  возник вроде бы случайно. Всеволод захотел по плохой фотографии  восстановить роспись стены, уничтоженную в Новополоцке. Попробовал сделать при помощи программ, превращающих черно-белые фото в цветные. Не понравилось. И тогда  стал рисовать с помощью планшета и графического редактора. А вот это пришлось по душе.  Но возможности фотошопа, например, заливать сплошные плоскости, не использовал, рисовал только рукой.
У Лисинова появилось еще несколько причин возвращаться к старым сюжетам и тем более – выполнять это на компьютере. Во-первых, юношеские надежды на то, что в будущем появятся хорошие материалы и картины, которые казались незавершенными, удастся повторить в новом качестве, – эти надежды не оправдались. Нищенские пенсии и его, и жены Татьяны позволяют еле сводить концы с концами. Хватает, смеются они, на суп из топора. О холстах и красках пришлось забыть. Вот и выручает фотошоп.
Во-вторых, Всеволод всё чаще задумывается о судьбе своих работ. Недавно скончался знакомый одинокий художник, и его картины оказались на свалке. Этот кошмар не дает Лисинову спокойно спать. А в компьютерном исполнении все работы  долежат до лучших времен. Правда, наступят ли эти времена – тоже вопрос…  Но его, как страшный сон, Всеволод гонит от себя. И, повторяя старые сюжеты, пишет новые пейзажи. Все чаще, кстати, уходя в пуантилизм, что у него отлично получается.
- Вот, посмотри, - предложил Сева. Он извлёк из недр компьютера один из последних пейзажей, многократно увеличил листочек дерева, и я увидел, что, вроде бы  одноцветный, на самом деле он выписан крошечными прямоугольничками (pixel’ями – сокращение от слов picture element), которые переливаются немыслимыми оттенками от голубого до зеленого. (Напомню, что, например, французские пуантилисты, тот же Поль Синьяк свою «Сосну», писали точками). Боже, подумал я, это какой же адский труд!
… После той, двадцатилетней давности, выставки я уже не мог жить и без картин Лисинова, и без самого Всеволода. Мы подружились, я знаю много фактов и деталей его жизни, но до сих пор для меня остается загадкой, откуда в этом небольшом – метр с кепкой, как шутят на Руси, – застенчивом человеке генерируется могучая энергия, неукротимые эмоции и страсти. Прости, Сева, за неуклюжее  сравнение, не могу избавиться от него, увидев на той выставке двадцатилетней давности один твой пейзаж. Посреди  бесконечно длинной зимней улочки, упрямо наклонив лобастую голову, идет  одинокая собака. Хотя картинка типично русская, но почему-то эта улочка в моем представлении обрела смысл Пути в трактовке восточной философии, а мой друг Сева переселился в одиноко бредущего пса, всю жизнь не сворачивающего с этого Пути,который судьба определила ему однажды…
… Китайское Тао – путь, дорога. Существо Тао Конфуций трактовал как правду и неизменную силу. Тао «бесконечно, неисчерпаемо, возвышенно, блестяще, беспредельно и вечно». Раз выбрав этот путь, не сворачивает с него Всеволод. Идти по такой дороге, «не стараясь угодить», тяжко. Но, поднявшись с постели, каждое утро он отправляется на привычную прогулку, чтобы вернувшись сесть к … хотел написать – к мольберту, нет, за компьютер. Времена и инструменты меняются, но прежним Путём идет художник Всеволод Лисинов.
На сайт Всеволода Лисинова можно попасть, набрав в поисковике имя и фамилию художника. Его e-mail: vsevolod-lisinov@yandex.ru