Письмо № 26. Борис Панкин. О потерянной культуре и наросшем культе дурновкусия. Из выступления на Х съезде Союза журналистов России

Такое событие, как всероссийский съезд журналистов, поневоле влечет  к обобщениям. Тем более, если из девяти прошедших уже съездов ты впервые присутствуешь на этом, десятом.

В 60-е годы был очень популярен фельетонист Леонид Лиходеев, неподражаемый мастер этого исчезнувшего, увы, со страниц сегодняшних СМИ жанра. Был он сотрудником «Литературки», но отвергнутые там из-за их остроты работы приносил в «Комсомолку».

- Борис Дмитриевич, - любил он повторять, когда в моем кабинете мы поджидали сигнальный экземпляр уже подписанного мною номера, - запомните,

- что бы не случилось, все будет наоборот.

Запомнился этот и еще один его афоризм:

 - Хуже всего, когда хорошо делают то, чего вообще на надо было делать.

Годы идут, ушел вместе с ними и Леня Лиходеев, но мне все больше кажется, что эти два его мотто можно было бы поставить эпиграфом к ненаписанной еще повести о том, что же с нами произошло хорошего и плохого за последние четверть века, то есть с начала перестройки.

О хорошем здесь уже было много и хорошо сказано.

Я - об издержках. И немалых.

Долгожданная свобода - и дарованная властью, и вырванная из ее рук усилиями таких прорабов перестройки как Егор Яковлев, Юрий Черниченко, Виталий Коротич, Михаил Ненашев, Иван Лаптев и другие, ударила многим  как, извините,  моча в голову. Все на свете было переосмыслено, открыто или разоблачено, свергнуто с пьедестала или водружено на него, выкрикнуто либо прошептано так, что на весь свет было слышно. Все мы в той или иной степени отдали дань словесной лихорадке, горячке, которая сотрясала страну. Вспоминаю заголовок собственного мини-эссе на знаменитой странице "трех авторов" в егорояковлевских "Московских новостях": "Время и бремя посягать". Заголовок говорит сам за себя.

Не заметили, как с водой выплеснули ребенка.
Борьба за свободу слова для всех обернулась со временем  вседозволенностью для себя и затыканием рта другим. Инако - от тебя мыслящие стали именоваться  уже не диссидентами , а нерукопожатными.
Здесь выступал сегодня Николай Сванидзе. Много правильных слов сказал о свободе печати и праве на собственное мнение для  каждого, но я своими ушами слышал, какими словами поносил он на «Эхо Москвы»  несогласных с ним слушателей.

Бессодержательные аллюзии вроде «Политическая проституция меняет профессию» заменяют мысль, а пафос – аргументацию.

Или вспомним совсем недавний прямой эфир с Зеленским на канале «Россия- 1». Пресловутые Джигурда и Волочкова чуть горло друг другу не перегрызли в споре о том, кто из них, в компании с Анисиной и Басковым, и раньше и искусней другой пары разделся  на глазах у камеры. Кому принадлежит право первородства, а кому чечевичная похлебка.

Родился новый журналистский стиль, с его полублатным языком, пренебрежением к фактам, спешкой прокукарекать, неумеренными поношениями и натужными восхищениями, которые и в этом зале сегодня звучали, вымученными заголовками-каламбурами, этим наваждением газетных полос и сайтов интернета.  Дня не прошло со времени Бостонской трагедии в США, где прогремели взрывы во время традиционного марафона, а уже промелькнул аншлаг: «Добегались до  теракта». 

И не будем тешить себя иллюзиями. Этот стиль продиктован не идеологией, к примеру, либеральной, левой или националистической. Он навязан рынком, и на нем говорят, им пишут и козыряют представители всех политических воззрений - от высоко интеллектуальных и свободолюбивых Хакамады или Латыниной, того же  Сванидзе до главного редактора журнала «Однако» или обозревателей «Газеты РУ»; да и политики, начиная с самого верха, платят дань этому дурному вкусу.

Читательские дискуссии, которыми даже в авторитарную пору славилась «Комсомолка» (только что вышла очередная книга с письмами ее читателей 60-х годов), превратились в перебранку, а на каналах телевидения - и в рукопашную.
В ранние девяностые, которые многим и сегодня представляются эрой полной свободы, вчера еще бюджетные, но уже вырвавшие право писать, говорить и показывать, что захочется, старые и новорожденные СМИ стали добычей дикого, откуда не возьмись, племени олигархов, которые дозволяли ставшим их собственностью всё, кроме посягательства на репутацию и интересы их владельцев. Вспомним циничное заявление Чубайса: как нет свободы? У нас каждый орган печати свободен поносить кого угодно, кроме своего хозяина. Но того разнесет кто-нибудь другой. В результате ни один из них от  разоблачений не застрахован. Все равны.

Но английская присяга требует: правду, только правду и всю правду. Олигархи приходили и уходили, хозяева, единоличные и коллективные, менялись или сохранялись, а принцип оставался. Собственность, будь то индустриальный гигант или скромное средство массовой информации, - это рынок, а у рынка свои законы. В погоне за рейтингом мы тешим себя мыслью, что удовлетворяем вкусам и интересам аудитории, а на самом деле создаем их, точнее, не создаем, а заимствуем из-за бугра и в доводимом до абсурда виде насаждаем.

Вспомним  еще раз Лиходеева. Отстаивая в годы перестройки свое достоинство, которое часто попиралось в советскую пору казенными организациями, журналисты попали в еще более унизительную, чем это было в советские времена, зависимость от своих редакционных боссов. А сами боссы в той же, если не в большей, зависимости находятся от своих невидимых хозяев. Все это нам не так давно популярно разъяснил, выступая на факультете журналистики один из замов министра связи и массовых коммуникаций РФ Волин, который несмотря на бурю протестов по поводу его откровений  в студенческой журналистской аудитории, преспокойно продолжает сеять разумное, доброе, вечное, но только на свой лад.
В результате имеем то что имеем. И у меня, к примеру нет рецептов и кардинальных мер, как из этого положения выйти, хотя я и осознаю, что дело швах.
Есть, впрочем, один старомодный совет, обращенный и к самому себе, – стараться, как призывал Солженицын, во что бы то ни стало жить по совести, а не по лжи. В конце-то концов, мы все знаем правильный ответ на вопрос Маяковского: что такое хорошо и что такое плохо. Это гораздо шире, чем те или иные политические или идеологические воззрения.
Полезно взглянуть и  окрест себя. Далеко не  все, что мы заимствуем из-за  рубежа, плохо, как стали у нас снова твердить, шарахнувшись в противоположную  сторону после  бездумного увлечения всем и вся западным. Возьмем, например, институт омбудсмена, который наиболее полно зарекомендовал себя в Швеции и который я, например, начал продвигать еще в Советский Союз с первых лет своего посольствования в этой стране. Что ни говори, а институт уполномоченных  по правам человека и  по правам детей уже укоренился в нашей жизни. Не настало ли время обратиться к институту пресс-омбудсмена, который тоже был рожден в Швеции? Мне уже доводилось писать о нем и в «Российской газете», и в профессиональном журнале для медиа «Среда», и в моей книге «Шведский дом и его обитатели». Упустить такой счастливый для продвижения этой идеи случай как съезд журналистов было бы непростительно. Почему я и попросил слово.

Этот институт был учрежден в Швеции по инициативе и силами и средствами самих журналистов с единственной целью: вступаться за честь и достоинство  тех, кого СМИ могут незаслуженно скомпрометировать, умышленно или ненароком. То есть защищать права не пишущих или читающих, а персонажей публикаций, тех, о ком говорят.

Швеция была первой страной, которая приняла акт о свободе печати(1766год).

Сейчас шведское законодательство в этой сфере самое либеральное. К числу немногих ограничений относится лишь подстрекательство к мятежу и госизмена, что полтора века уже не вставало в повестку дня. Даже порнография не наказывается по шведским законам, за исключением особых случаев (но это не означает, что она поощряется). Не потому ли тронутые таким доверием шведские журналисты - в лице своих органов печати и информации, а также различных добровольных объединений - сочли за благо позаботиться о самоограничении и системе мер относительно тех своих собратьев - индивидуальных или коллективных, - которые способны соблазниться и злоупотребить доверием.
Здесь еще в 1916 году создали Кодекс журналистской этики, здравствующий и поныне и обязательный для всех юридических и частных лиц, подвизающихся  в этой сфере.

- Требования этического кодекса сдерживают нас больше, чем перспектива судебного разбирательства, - можно услышать от журналистов и редакторов. Другие говорят: не в законе и не в кодексе дело, когда мы отказываемся публиковать ту или иную статью с соблазнительными подробностями частной жизни. Порядочность останавливает. Один из пресс-омбудсменов,  с которым приходилось беседовать, говорил мне: «Кодекс журналистской этики для меня и мой маленький закон, и Библия».
А в 1969 году было учреждено Бюро омбудсмена по прессе для широкой общественности.

Два примера его деятельности. Когда журнал для сплетников «Вижу и слышу» посредством фотомонтажа изобразил кронпринцессу Викторию в более чем легком одеянии фотомодели, королевский двор обратился не в суд, а Бюро пресс-омбудсмена. Тот рекомендовал виновникам письменно ответить на августейший протест и послал затем извинения редакции принцессе, которая их приняла. Журналу было рекомендовано на своих же страницах поместить эту рекомендацию пресс-омбудсмена и впредь придерживаться только того, что они видят и слышат, а не фантазировать. И главное - думать.

В другом случае массовая вечерняя газета изобразила известного тележурналиста чуть ли не умирающим от спида. «Я чувствовал себя так, словно меня изнасиловали», - писал он пресс-омбудсмену. Под удар была поставлена карьера, семейная жизнь, все... Через две недели газета на полполосы поставила извинение на первой странице: «Прости нас, Марк».
Статистика показывает, что в случае конфликтов суда в Швеции стараются избежать не только обидчики, но и истцы. Это не случайно. Судьи, с молоком матери впитавшие уважение к свободе слова, в  тех случаях, когда дело доходит до суда, лишь в одном из трех случаев решают в пользу истца. Пресс-омбудсмен как человек этой среды к промашкам коллег относится более сурово.

Не буду занимать ваше время рассказом о порядке и процедурах работы шведского пресс-омбудсмена. Если СЖ этим институтом заинтересуется, он может изучить его на месте. Кстати, во многих  странах омбудсмены существуют и в редакциях. Мой сын Алексей, который сидит в этом зале, работая несколько лет назад редактором раздела «Мнения и комментарии» газеты «Известия», по согласованию со своим главным редактором, исполнял как раз обязанности такого редакционного омбудсмена. И был даже наделен правом публично признавать ошибки редакции.

Уверяю вас, что если бы такая функция существовала в «Московском комсомольце», опубликовавшем статью о «политических проститутках», не потянулась бы рука депутата Исаева к Твиттеру, где он позволил себе еще больше, чем редакция «МК». Не было бы последовавшей склоки, позорящей все участвующие в ней стороны. А хуже всего, что болезненным рикошетом она ударила по всему медиасообществу. В результате, когда смотришь  на сегодняшние взаимоотношения власти, прессы и ее аудитории с позиций собственного журналистского, редакторского и дипломатического опыта, всё чаще хочется спросить: не сами ли мы виноваты в том, что, в конечном счёте, именно нас начинают третировать соответствующим образом? В конце концов, по ту сторону «стенки» находятся такие же люди, как и мы. Они не лучше, но и не хуже нас с вами.