“Пылинки времени” (2011 г.). Павел Шишкин. «ПЫЛИНКИ», НЕ ПРОПАВШИЕ ВО ВРЕМЕНИ

Несколько раз садился за отклик на дважды уже перечитанные  «Пылинки времени»,  и всякий раз то телефонный звонок, то неожиданный визитер отвлекали и заставляли переключиться на другое. До тех пор пока не оказался один в купе поезда, неспешно стучащего колёсами, и не замелькали за окном знакомые и, чем ближе к северу, все более печальные пейзажи. Видимо так уж мы, журналисты, устроены, что в дороге и думается, и пишется, да что там, и живётся нам легче.

Есть в книге Бориса Дмитриевича эпизод, когда молодым совсем журналистом «Комсомолки», не имея даже редакционного задания на командировку, садится он в эшелон с отправляющейся на целину молодежью, а выходит через несколько часов уже в Арзамасе и из комнаты дежурного по станции диктует по телефону репортаж в номер. Для многих  блогеров и журналистов «новых медиа» поступок  малопонятный. Для самого же Панкина во-многом определяющий. Из этого его интереса к людям, мотивам их поступков, наверное, почти все, написанное им впоследствии. Из этого - десятки блокнотов, которые в итоге стали книгой « Пылинки времени» и сохранили его дыхание,  исконную речь и неоднозначность. Книга Панкина одна из самых честных об эпохе, начавшейся в пятидесятых годах прошлого века, уже потому, что по большей части говорит с ее страниц  не автор, (он, хочешь не хочешь, человек пристрастный). Панкин дает говорить своим героям.  От кого-то остается одна фраза, от кого-то десяток, порой никак между собой не связанных, но именно за счет этой причудливой палитры возникает яркий и точный портрет времени. Оно ведь у каждого из нас свое, даже если на календаре и одинаковая дата. И время колхозника из-под Сердобска сильно отличается от времени столичного чиновника.

В «Пылинках» Борис Панкин не следует строгой хронологии, листает свои блокноты в произвольном порядке,  плывет по волнам своей памяти, отдаваясь, порой  на волю течения и потому не сразу  можно понять, он сейчас играет со временем или оно с ним? Смотрит он на него умудренным человеком  из своего шведского дома или еще  порывистым юношей с того поезда, в котором ведь был счастлив, как, может, никогда потом?

Сколько надежд было у людей на те поезда, сколько искренней веры! Есть ли на свете что-нибудь печальнее несбывшихся наших иллюзий?  Книга Панкина и про те надежды, и иллюзии тоже. Но это не брюзжание о том, что сахар раньше был слаще, а вода мокрее. Скорее, разговор с оставшимися в том времени героями и с самим собой,  очередная попытка разобраться: почему и в какой момент все вдруг пошло и до сих пор продолжает идти не так.

Сам Панкин не дает прямого ответа, но, мне кажется, его знает.

Его «Пылинки» - это портреты не только разных людей, они и собирательный портрет нескольких стран. И речь не об Англии или Швеции. Вращаясь среди политиков, культурной богемы, сумевший не оторваться от своих корней, Панкин не мог не видеть, что единый на словах Союз все меньше и меньше является таковым на деле. Разными были не только материальные возможности. Разными были цели, ценности, морально - нравственные ориентиры. Существовали страна чиновников, страна высших слоев интеллигенции, страна обычных трудовых людей, и жизни их шли как-то параллельно,  соприкасаясь разве что по праздникам. 

Не этот ли разрыв на самом деле и привел к развалу некогда могущественной державы? Главная беда была не во внешней политике и не в проблемах экономики - они лишь следствие отрыва верхушки от человека. Не от народа, а именно от человека.  На уровне народа все ведь были вроде счастливы, а вот каждый в отдельности - почему-то не очень. Печально, что урок этот для современной  культурной и политической так называемой элиты остался непонятым. Причем независимо от партийных пристрастий.  В России власть с оппозицией сильнее всего сближает неуважение к собственному народу и отрыв от реальной жизни.

Неслучайно Борис Дмитриевич цитирует, к сожалению, подзабытого ныне поэта и мыслителя Давида Самойлова: «Ничто больше не сближает нашу правящую проходимскую элиту с нашей страждущей интеллектуальной эссенцией, чем презрение к народу». Самойлов  Панкину явно близок, хотя тесно знакомы они не были, не случайно он на страницах книги неоднократно обращается к его мыслям, так же, как и к другому великому русскому отшельнику Максимилиану Волошину. На разных концах XX  века оба они большую часть жизни прожили, словно следуя заповеди Бродского: «Коль уж суждено в империи родится, лучше жить в провинции у моря».  Не ей ли подспудно руководствовался и сам Борис Панкин, когда, отойдя от большой политики, уехал в такую же провинциальную в мировом масштабе Швецию, к холодному морю, подальше от суеты империй.

В сегодняшних провинциях благородству и мудрости уютнее, нежели в столицах. Здесь легче дышится,  яснее думается. Отсюда дальше видится, куда бы ты ни смотрел - в прошлое ли или в будущее.

А в империях с тех пор немного по сути своей изменилось, и сам Панкин это прекрасно понимает.

Чиновничьи некомпетентность и чванство выросли в разы, деятели культуры еще дальше стали от народа, а сам народ по-прежнему… Нет, не безмолвствует, живет своей жизнью, с удивлением взирает на персонажей мелькающих в телевизоре и по-прежнему говорит на таком же ярком, сочном, образном, языке, как герои Панкина: комсомолец Лебеденко и его жена Надя, водитель из Симферополя и массажист из Кисловодска, двоюродная сестра Бориса Дмитриевича Женя, чье письмо опубликованное в 90-е годы стало для многих откровением о жизни страны лежащей за МКАДом.  Говорит, но только мало кто кроме него самого речь эту слышит и уж тем более бережно записывает в блокнот. Для Панкина же именно эти люди - его подлинный ближний круг, именно они важны ему и интересны.

Несколько лет назад мы встретились с Борисом Дмитриевичем  в  любимом им Сердобске, и меня удивило, что он ничем практически не выделяется из местной среды.  Мы гуляли с ним по центру городка, и видно было,  насколько ему здесь комфортно. Тут он был дома. Был своим.

А вечером, вспоминая детство,  Панкин рассказывал:

- У нас были козы, овцы. Потом появилась корова, я помню, как вел ее через гору к нам домой. Чистил хлев, поил, кормил, мне это доставляло удовольствие. Это все и сделало меня в итоге человеком. Я горжусь собой тогдашним. И когда вспоминаю то время, думаю, что это была именно та жизнь, которую бы я хотел прожить все свои годы.

Возможно, именно это и позволило ему, несмотря на головокружительную карьеру, остаться по выражению любимого им Самойлова «честным и добрым», не потерять связь с реальной жизнью и страной, и сейчас пусть и издалека продолжать негромко говорить с нами через свои книги о прошлом, настоящем, пытаясь при этом предостеречь от многих ошибок в будущем.

                                                    *  * *

— Мы живем сегодня в не очень литературной и давно уже не самой читающей в мире стране. Вы же продолжаете писать книги. Кому и куда все это пишется?

—  Всегда находится читатель-друг, умный и глубокий. Для него и пишу… Надо сеять разумное, доброе, вечное, насколько ты в силах это делать, и обязательно найдутся те, кто соберет урожай.

(Из интервью Б.Д. Панкина “Пензенской правде”)