04-д НАШИ УТРАТЫ - ИННА РУДЕНКО

НАШИ УТРАТЫ

13 декабря 2016 года мы потеряли Инну Руденко.Прощание состоится 15 декабря: отпевание в 11:30 в Богоявленском кафедральном соборе (Елоховской церкви) на Спартаковской улице, 15 (м.Бауманская); похороны с 14 до 15 часов на Троекуровском кладбище (участок 1, захоронение 168); поминки в 16:30 в Большом зале Центрального дома журналистов на Никитском бульваре, 8-а (м.Арбатская).

Обзор наших откликов на кончину своего великого друга собраны в разделе Память на мемориальной странице Инны Павловны. Отлики будут идти еще долгое время, раздел будет пополняться новыми признаниями в любви к Инне Руденко. Взяла из коллекции Юрия Лепского лучший, на мой взгляд. портрет Инны Павловны (фотокорреспондент РГ Олег Прасолов). И позволю опубликовать здесь свое стихотворение памяти ИП...

Людмила Сёмина

БЕЛЫЙ ГИАЦИНТ

В удушливом смраде приближенной смерти
у гроба свеча гиацинта белела.

И в горестной тех похорон круговерти
всё ощутимей над тленом довлела
его аромата несмелая нота.

Она потаённо, без яви полёта,
печаль разбавляла незримо-воздушно
и ярость от горя чуть-чуть укрощала,
тогда как гирлянда венка равнодушно
остов постамента собой украшала.

Без этих духов тризна вышла б казённой,
тем более служка шаблонно талдычил,
и головы близких сникали казнённо,
 и слёзнный поток становился привычным.

И гнёт преждевременной страшной утраты
на душу ложился могильной плитою.
И души винились пред кем-то стократно,
что жизнь их осталась, по сути, пустою.

Живого цветка канделябр восковой -
как знак восклицанья в минуту безмолвья,
как длящейся жизни сигнал вестовой,
как страж у последнего изголовья,
меж прошлым и будущим провожатый,
невольный сочувствующий соглядатай, -
стоял на посту он отважным солдатом...

И выиграв скромный со смертию бой,
сиял в полутьме негасимой свечой.

ПРИЗНАНИЯ В ЛЮБВИ ИННЕ РУДЕНКО

Борис Панкин:
Будет горько и трудно без нее&
Напоминание самому себе о возрасте должно бы было смягчить остроту потери, но сердце отказывается верить  в нее.
Умерла на 86 году жизни Инна Руденко, кому Инна, кому Инна Павловна. Та, кого обожали сменявшие друг друга на «Шестом этаже» поколения журналистов "Комсомолки", читали и почитали миллионы читателей газеты, которой она отдала без малого 60 лет. Двадцать из них мы работали вместе, а до этого еще учились на факультете журналистики МГУ, где я ее и встретил впервые. Услышал, проходя по факультетскому коридору, звонкий девичий голос, заглянул на собрание коллег курсом младше и увидел девушку с толстенной русой косой чуть ли не  до щиколоток. Звенящим от гнева и сострадания голосом она защищала от упреков в стиляжничестве и преклонении перед иностранщиной  парочку лоботрясов- однокурсников в вызывающе узких брюках и  в с широченными плечами твидовых пиджаков.
Каждому свое на роду написано. Ей выпало с тех еще немыслимо далеких лет защищать в большом и малом притесняемых, облыжно обвиняемых, непонятых, словом, стоять  вечным часовым на страже ее величества Справедливости. Венцом этой нон-стоп борьбы стал по общему признанию памфлет «Долг», вроде бы в защиту одного человека, воина – афганца Саши Немцова,  а на самом деле всех, кто был незаслуженно обижен, предан, попран. Люди и принципы. 
Об этом и многом-многом другом уже сказано в первые же часы после ее ухода, скажут еще, но есть горькое утешение в том, что все, что о ней думают, как любят ее соратники и поклонники, она, уже тяжело больная, успела прочитать при жизни, в совсем, кажется, недавно выпущенной "Комсомол  к ее юбилею книжке – альбоме. 
Наше первое знакомство с Инной  перешло в дружбу, которой тоже уже полвека. И сегодня ее смерть личное человеческое горе для моей семьи, для моей жены Валентины, ее близкой подруги, тоже журналистки, для сына Алексея, который проходил свою студенческую практику у «тети Инны», как он, почти уже 60-летний мужчина до сих пор зовет, увы, звал свою первую в профессии наставницу.
Будет трудно жить без нее.
 
Владимир Снегирев:
Завтра прощанье с Инной Павловной Руденко.
Мы работали на одном этаже много лет, но только в самом начале нового века отчего-то сблизились. То ли я стал умнее, то ли она мягче.
Я стал регулярно захаживать к ней в гости, благо, это было удобно: ее квартира располагалась в самом начале Тверской улицы, рядом с Белорусским вокзалом.  
В соседнем магазине покупал коробку конфет и бутылку водки. Иногда привозил яблоки из своего сада. Инна, отворив двери, всегда так радостно всплескивала руками, словно пришел не сослуживец, а Дед Мороз. Она тогда только что перенесла довольно сложную операцию.
-Вам можно? – показывал я свою бутылку.
-Можно, можно, - смеялась она. – Доктор разрешил и пить, и курить.
Где она таких докторов находила?
Инна провожала меня на крохотную кухню, где было накрыто скромное угощенье: украинская колбаса с чесноком, грибочки. Я доставал свои дары. Мы садились друг против друга и начинали беседовать.
Эти разговоры были важны для меня.
Говорили о том, как изменилась жизнь – что безвозвратно потеряно и что получено взамен. Вспоминали «Алый парус» и своих коллег по той старой «Комсомолке». Перебирали героев ее публикаций. Иногда жестко спорили.
Инна вспоминала, как прорабатывали ее после каждой опубликованной статьи. Она тогда возглавляла отдел учащейся молодежи.
-Меня по каждому поводу куда-то вызывали, требовали объяснений, воспитывали. Однажды не выдержала, пошла к главному редактору Панкину, положила ему на стол заявление: «Прошу освободить меня от должности члена редколлегии, редактора отдела». Панкин: «Это что за истерика такая? Ты книжки читала, экзамены сдавала? Тогда должна понимать, что происходит. А происходит борьба нового со старым. Иди и борись. Это наша задача». Такой вот детский разговор произошел.
Панкин сейчас, вспоминая то время, говорит: мы гордились тем, что были мальчиками для битья.
…Мы говорили о журналистике, о том, как сильно изменилась она в последние годы. И тут Инна стояла на своем. Вспомнила, как она в середине 90-х вернулась из Праги, где работала собственным корреспондентом журнала «Новое время».
-Меня не было в стране четыре года. А какие это были годы? С 90-го по 95-й. И вот я вернулась, и мне главный редактор говорит:
-Инна Павловна, вы понимаете, что вы приехали в другую страну, в другую газету? И что ваше умение складывать слова сейчас никому не нужно.
Я так робко отвечаю:
-А почему мне сказали, что в прошлом году больше всего откликов пришло на статьи Пескова?  
Он мне в ответ:
-Что касается Пескова, то животный мир не изменился.
Вот так. Потом мне передали и такие его слова: «А о чем Руденко у нас будет писать? О том, как перевести старушку через улицу?»  
Это было неправдой. Во-первых, я всю жизнь писала на нравственно-социальные темы. Я всегда ставила проблему или человека с проблемой в контекст времени. Это меня интересовало. Я сказала главному: «Давайте попробуем. Просто приживалкой я быть не хочу. Не получится – уйду».
Тогда даже близкие мне люди говорили: другая жизнь, другие проблемы, другой язык, и ты должна полностью измениться, чтобы соответствовать новому времени. Но полностью измениться я не могла.
Это был для меня очень трудный период. Очень трудный. Я, как героиня Горького Ниловна, бочком-бочком ходила по коридорам. Сегодня, если я могу чем-то гордиться, то это тем, что у меня есть читатель, я завоевала читателя, ничуть при этом не изменившись, не поддавшись ни на одну «желтую» тему.
-Инна, - спросил я, - а вас не посещает горькое чувство, что прожитая жизнь состояла из иллюзий?
-Нет. И тебе скажу, почему. Во-первых, в отличие от многих других людей, которые себя ставят высоко, я о себе невысокого мнения. Я дочь бухгалтера и винодела.
-И ностальгии по прошлому у вас нет?
-Нет. Как говорит Боря Панкин, «во что я верил, в то и верю». Так же и я могу сказать. Все догмы и заклинания скользили мимо моих ушей. А вот равенство, братство, человечность – это остается, это осталось. Мы не в тот социализм верили, который сверху навязывался, а в тот, который сами строили, в «Алый парус».
-Вы прямо, как Нина Андреева, никогда не поступались принципами.
-Ты знаешь, я считаю, что политическими принципами как раз поступаться можно. Надо! Потому что со временем ты что-то узнаешь: достаточно, скажем, прочесть скрытые от нас ранее «расстрельные» письма Ленина, чтобы изменить к нему отношение. А «Архипелаг Гулаг»? Сначала мы улучшали эту систему - социализм, потом мы поняли, что она не улучшаема, наши взгляды изменились… А вот этическими принципами поступаться нельзя.
…Она опять доставала из мятой пачки свою «Яву», вкусно затягивалась.
-Я тебе еще раз хочу сказать, что меня всегда больше всего интересовал человек. Когда Танька Агафонова говорила, что она едет на Кубу или на Северный полюс, я ее не понимала. Мне были интересны не экзотические места, а люди, их судьбы, их страсти.  
…Однажды Инна Павловна сказала мне, что она никогда не выступала перед студентами и вообще избегала любой назидательности. Она сказала, что робела перед незнакомой аудиторией.  
Хорошо, что, придя домой, я записывал эти разговоры. Возможно, когда-нибудь, опубликую. Возможно, молодые ребята, мечтающие о журналистике, прочтут и проникнутся.  А кто-то (вдруг) захочет повторить ее путь.

Игорь Коц:
Ушла Инна Павловна Руденко. Это было написано к ее недавнему юбилею. Она читала и смеялась своим неповторимым, заразительным, единственным на весь мир и шестой этаж смехом. .
Дорогая Инна Павловна!
Я совершенно не  помню нашу первую встречу.  Наверное, она случилась где-то между штурмом Белого дома и штурмом Грозного. Тогда знаменитые   киллеры ежедневно  отстреливали других знаменитых киллеров.  А «толстушка»  еженедельно выстреливала сенсационные расследования  из жизни людей и зверей. Золотой век свободной журналистики! В кипении демократических страстей мне, редактору-информационщику,   было не до знакомств с легендами 6-го этажа. А Вы, недавно вернувшаяся из Праги,  неприкаянно бродили  по этажу как  призрак из прошлого, где, казалось, беззвозвратно  остались Ваш «Долг», «Непобежденный» Бочарова и поэтические шедевры Шумского.
И тут меня назначили  Вашим куратором.
Отныне свои заметки  Вы стали засылать  в номер через меня. И мгновенно превратили мою жизнь в ад. То, что Вы не вписывались в новое содержание газеты (вздыхали даже некоторые мэтры), было еще  полдела. Но Вы, привыкшая к полосным «гвоздям», не вписывались в объем формата А3! Теперь могу признаться: самым страшным для меня было согласовывать с Вами не правку, а сокращения…
Сначала летали искры. Однажды едва не полетела пепельница. Потом  мы подружились.
С той поры прошло двадцать лет. Я давно уже Вас не курирую. А  Ваши  обзоры писем и Беседы с Инной Руденко  по-прежнему украшают «Комсомолку».  Да я ведь, Инна Павловна,  и не был  никаким куратором. Это Вы меня  окуривали удивительными разговорами,  когда  заглядывали в мой  кабинет. И я с удовольствием  курил  с Вами, хотя давным давно  бросил.  И понимал, что будь ты хоть трижды куратор,  нельзя быть курвой в профессии.
А  потом пришла пора уже  мне написать обзор писем.  Писем моей мамы за двадцать лет.  Конечно, я пришел с письмами к Вам. И с мыслями. И вот тут    наконец-то узнал  ту Руденко, перед которой трепетали редакционные стажеры и секретари ЦК. Великого и ужасного редактора.  Что бы я делал без Вас…
Прощайте, родная Инна Павловна.

Алексей Романов:
Мы все немного задолжали …
Ушла Инна Павловна. Руденко … Горько осознавать, что нынешние «золотые» да успешные (это я про молодежь) сегодня даже и имени хоть какого журналиста назвать не смогут. Впрочем, и журналистика стала совсем другой. От той роскоши вкушения, понимания, сопереживания и где-то даже соучастия во всей той правде и прозе жизни – от всего того, что вписало имя «Комсомольской правды», с её рекордным в мире ежедневных газет тиражом в «Книгу рекордов Гиннеса» - от всей той роскоши остались лишь воспоминания …
Я пришел на знаменитый 6-й Этаж «Комсомолки» студентом-второкурсником, в то время когда по редакционному коридору запросто мог столкнуться, просто спросить, переговорить иль посоветоваться с Великими – Василий Песков, Инна Руденко, Ярослав Голованов, Саша Афанасьев. Вся страна, открывая каждое утро «Комсомолку», искала в первую очередь в подписях эти знакомые и родные уже имена. И тогда, еще совсем юнцом, я не мог в полной мере осознать какой сумасшедший бонус подарила мне судьба, определив моё первое место работы и жизни бок о бок с такими Именами …
С Инной Павловной я сдружился когда уже ушёл из «Комсомолки». Конец 90-х - начало «нулевых», заходя на 6-й Этаж на какие-то очередные встречи или празднества (что было всегда доброй и весёлой традицией в КП!), не помню как, но однажды, когда все из «Голубого зала» разбрелись  компаниями по отделам и кабинетам – я оказался вдруг на корточках у сидящей на стуле в своём кабинете Инны Павловны … Говорили мы о моей Маме, я просил совета: ну что же делать?? После того, как потерял любимого человека – я стал грубее и жестче с Мамой, несправедливо возлагая и на неё вину и «участь» в этой потере. Хотя, понимал, что конечно всё далеко не так. А Мама переживала, страдала и … старела. Именно Инна Павловна нашла тогда слова и мысли вразумить меня. И позже, при наших душевных лекциях, она не раз брала набранный мной телефон и долго говорила с Мамой – а для неё, читающей и просто заочно любящей Инну Руденко, это был просто фурор для души! Каждый раз, приходя в «Комсомолку», я частенько заходил в знакомый кабинет, присаживался на корточки (почему-то именно так!), она сверху вниз по-доброму, с снисходительной улыбкой клала свою уставшую от великих рукописей руку на моё плечо: «Ну здравствуй, дорогой мой человек! Как мамочка?..». Мы никогда тет-а-тет не говорили с ней о … журналистике. Как-то всегда – о жизни, о каких-то щемящих душу казусах или проблемах, о том, кому из общих знакомых (и не только!) вдруг стало плохо … - и каждая встреча с Инной Павловной для меня была не просто ОТДУШИНА, но и как будто какая-то ИНЪЕКЦИЯ ДОБРА, ПОЗИТИВА и МУДРОСТИ !
Маленькая, сухонькая, с неестественно внимательными глазами, с пробивающей на первый взгляд её строгий образ чуткостью – она, всё же уникальнейший человек из всех величайших! Не только как журналист … Строгая и недоступная, весёлая и озорная, недосягаемая на вершине своего таланта и очень близкая как коллега и Друг ... Она, безусловно, останется неким рубцом в моей памяти. Рубцом, наверное, потому – что и я, и многие наши друзья-коллеги относились всегда трепетно и искренне к ней, но взамен то – что мы могли ей дать? А может ей, советовавшей и учившей многих – порой не хватало иногда простого доброго слова, нашего «не по поводу» внимания. Наверное, в её огромнейшей душе – ещё оставалось место для нашей любви к ней и внимания …
Да земля Вам будет пухом, Инна Павловна!

Николай Варсегов:
Ушла Инна Павловна(( Мы познакомились с ней более 30 лет назад. Она уже была легендарной журналисткой КП, а я только пришел в редакцию. Наше первое знакомство началось с того, что она раскритиковала, абсолютно справедливо, одну мою статью. Мы даже слегка поругались. А со временем как-то подружились. Даже доверяли друг другу некие личные тайны. Она была очень открытым человеком, как и подобает хорошему журналисту. Однажды я поведал Павловне то, что не рассказал бы другим близким людям. Ну, скажем так, нечто о личном о наболевшем. Ответ ее был настолько неожиданным и мудрым, что я помню его прекрасно и до сих пор. До сих пор спорю и философствую сам с собой по этому поводу). Она была умна в своих статьях, но… в рамках газетного дозволенного. А на воле она была куда умней и человечнее… .  Жалко Павловну.

Ядвига Юферова:
Великая, светлая и практически святая, Инна Павловна...   Редчайший профи.  Безупречный барометр чести. Экологически  правильная душа. Всегда до последнего говорила и думала про всех, очень редко вслух -  про свои боли.  К 9 Мая все годы передавала от белорусского народа "фронтовые сто грамм" зубровки, памятуя  ее славную шутку  про общество, выпивающих до дна.  Всем, кто любил и любит Инну Павловну - до печальной встречи послезавтра.

Владимир Мамонтов:
Умерла Инна Павловна Руденко. Великий наш журналист. "Комсомольской правды". Остались её строки, её смех. Её "Долг". Её потрясающая скромность, человечность, нравственная точность. "В отличие от некоторых других людей, которые себя ставят высоко, я о себе невысокого мнения. С детства мечтала работать в газете. Мечта сбылась - это счастье. Полвека в любимой газете. Бывают разочарования. Иногда думаю: пишешь, пишешь... И все - как в вечную мерзлоту. В опасные минуты вспоминаю Бродского - на свете есть люди лучше тебя..." Как писали в дни её юбилея Александр Куприянов и Владимир Снегирёв, мы точно знаем, что "она лучше нас".

Валентина Шурова:
Ох, жалко-то как... Чудесный, благородный человек, великий журналист старой золотой школы. Вот и еще краеугольный камень выпал из фундамента... Светлая память!

Степан Кисилев:
(((... Саша Афанасьев, Слава Голованов, Василий Песков и вот ... Инна Павловна. Обозреватели КП - золотые перья эпохи. Мир вам и вечная память.(((

Равиль Зарипов:
Новость печальная. Помяну в Баку. Светлая память!

Анна Юдашкина:
Я училась в Ленинградском Университете, но приезжала к Инне Павловне, когда писала диплом о "Комсомолке". Она шутила, ничего не правила, а однажды сказала: " Вот уже и научные труды обо мне пошли..."Тогда засмеялась я. А она в ответ:"В буфет что ли сходим, отметим))"Дипломную работу храню, там есть и её роспись...

Алексей Панкин:
Светлая память тете Инне!

Леонид Арих:
Скорбим всей семьёй, двумя журналистскими поколениями.

Андрей Максимов:
Земля пухом! Сколько доброго она нам всем сделала...

Юрий Совцов:
Эту потерю не восполнить.

Игорь Тетерин:
Печально, что уходят мэтры журналистики. Но память о ней будет жить долго. Ведь Инна Павловна успела многих и многому научить.

Тамара Громова:
Светлая память! Переживаю за детей г- как они будут без мамы?! Скорблю со всеми...

Арам Саркисян:
Прошу передать искренние соболезнования . В нашей журналистике она была -- Мэтр. Светлая память.

Катерина Сенкина:
За последние месяцы я работала в нескольких университетах Италии. Что мне понравилось, во многих аудитории носят имена знаменитых людей или тех кто оставил замечательную память о себе. Сегодня вся лента состоит из горьких светлых воспоминаний об Инне Павловне. Не имею морального права писать о ней, так как общалась очень мало, но что это была за величина, осознавала всегда. Многие именитые сейчас журналисты в памяти снова вернулись во времена студенчества или выпускников, которые с гордостью говорили "О, у нас Руденко вела!".
Наверное, было бы хорошо дать имя одной из аудиторий на журфаке имя Инны Павловны.

Наталья Барабаш:
Ушла Инна Павловна Руденко. Сейчас все, кто ее знал, будут вспоминать, искать слова. Я тоже задумалась: что, что в ней было самое невероятное?
Интерес к жизни. Звучит банально, но некоторые уже в тридцать смотрят на все ленивым взором с поволокой, а к 50 бронзовеют. Инна Павловна, прихрамывая, брела по комсомольскому коридору, пуская драконий дым вечной сигаретки, как пират по своему судну. Они собирались своей разудалой компанией, спорили о заметках, редакторах, временах. Выпивали. Писали очерки. Бились за каждую строчку как за последнюю шлюпку. И любили поболтать с нами, салагами. Чего у Инны Павловны точно не было - это высокомерного всезнайства возраста. Она могла учить. Но могла и учиться. И хохотать чужой шутке. И шутить самой. И общаться, не включая звезду. А ведь какой была звездой! Давно в КП нет их развеселой компании, откуда раздавались взрывы хохота. Ушла в прошлое их раздумчивая серьезная журналистика, в которой, как теперь говорят,  было много букв.  А теперь ушла и сама Инна Павловна. Ушла к своим...

Татьяна Корсакова:
13 декабря сообщили, что не стало Инны Руденко, звезды «Комсомольской правды», одного из лучших советских и российских журналистов.
Наверное, кто-то скажет или подумает об этом словами песни про пилота: «опустела без тебя земля», и будет эмоционально прав. Но песня та называется «Надежда», и в ней пилот должен вернуться. А оттуда, куда ушла Инна темным декабрьским вечером, не возвращаются. И без нее, без Инны, безвозвратно опустела наша жизнь, а в профессиональном плане – нравственное поле отечественной журналистики.
Ей в мае исполнилось 85 лет. Но эта женщина всю жизнь жила без ощущения возраста. Писала так, как дай Бог писать молодым. А главное – всю эту свою жизнь заботилась о нашей общей сложной жизни, знала ее так, как мало кто знает, потому что всегда думала не о себе, а о самых простых людях – живущих правильно и не совсем правильно, едущих на стройку коммунизма за романтикой или отстраивающих свою хату с кафелем, о героях, какой бы политической окраски они ни были, и о сомневающихся во всем. И от того, что она в каждого из них верила, верила в безусловную правоту одних и в возрождение других, от того, что отважно защищала тех чудаков, в которых никто уже не верил, и помогала обрести надежду отчаявшимся, становилась другой атмосфера во всем нашем огромном обществе. Потому что в обществе без Бога, и это все знали, была исповедальня и кафедра духовности – это был рабочий кабинет Инны Руденко и кабинеты ее учеников. У ежедневной газеты «Комсомольская правда» был в лучшие годы тираж под двадцать два миллиона экземпляров, и у каждого читателя, который написал письмо-исповедь Инне Павловне, была уверенность в том, что его письмо она обязательно прочтет. А, может быть, ответит. А может быть, даже приедет и напишет.
В ее жизни было много дорог. Первая, тяжелая, пешком – в центр Союза ССР, в эвакуацию, подальше от Украины, где она родилась и куда ступил сапог нацистского оккупанта. Много позже, после учебы в университете, она попала в Сталинград, который возрождался после войны, где строился Волго-Донской судоходный канал, а затем Сталинградская ГЭС, и там уж помесила грязь на дорогах строек с журналистским блокнотом в изящной сумочке – маленькая, удивительно красивая и очень остроумная! Потом – знаменитый шестой этаж в «Комсомолке», многочисленные командировки по всей стране. Что помню лучше всего? Ее командировку в Ригу, очерк о женщине – докторе наук, которая успешно защитила диссертацию, будучи многодетной матерью. К моменту написания очерка у Инниной героини было уже десять детей, и надо ли говорить, как изменила эта публикация отношение к многодетности в советском обществе? И знаменитый ее «Долг» - о воине-афганце, которого все бросили, тоже помню – с этого момента всё изменилось и в освещении нашего присутствия в Афганистане, и в судьбах раненых там советских солдат и офицеров, и в «проблемах памяти» по погибшим… В середине перестройки она на время покинула «Комсомольскую правду» и уехала вслед за мужем Кимом Костенко в Прагу, куда он был назначен собкором центрального издания. И была в ее жизни самая страшная дорога, которую она никогда не видела, - та, на которой в автокатастрофе погиб ее любимый Ким.
В конце концов Инна Руденко вернулась в Москву, где ее особенно не ждали – времена изменились! Но не такова была Инна Павловна, чтобы сдаться, – ведь ее статей, ее и только ее понятного разъяснения превратностей жизни ждали пусть преданные временем, но по-прежнему преданные своему любимому журналисту читатели. И она их не подвела. Работала в «Комсомольской правде» до конца.
И вот этот конец наступил… Как мы теперь будем без нее? Без нашей учительницы и нашей второй мамы? Без примера, по которому сверяли собственную работу?
Растерянность и печаль…

Юрий Лепский:
Как жить без Инны Павловны?
Она умерла поздно вечером. Ушла тихо. Для остальных, знавших ее - грянул  гром. Впервые пишу о ней "была", и ком в горле. Так вот, она была действительно редким, выдающимся и блистательным журналистом. Честным, добрым, скромным, поразительно отзывчивым. Все это она о себе знала, все было сказано ей, все она слышала, правда, не со всем соглашалась. Она оставила учеников: лучших из тех, кто сейчас в профессии.
"Долг" - так назывался один из блистательных и отважных ее материалов. О нашем парне, который воевал в Афганистане в составе "ограниченного контингента советских войск". О "воине-интернационалисте, выполнившем свой долг перед Родиной".
Так писала в ту пору официальная советская пропаганда. Она же написала о долге, который есть у Родины перед этим парнем. Он, ее герой, Саша Немцов, получил душманскую пулю в позвоночник и приехал домой инвалидом. Родина, призвавшая его на "выполнение интернационального долга", увы, не позаботилась ни о том, чтобы снабдить его инвалидной коляской, ни о том, чтобы сделать элементарный пандус, для выезда из квартиры на прогулку, ни о многом другом, о чем должна позаботиться Родина, коль сын ее вернулся с войны инвалидом. Более того, в то время мало кто знал, что в Афганистане идет настоящая война, что тысячи наших ребят возвращались оттуда домой в цинковых гробах.
"Комсомолка" напечатала этот материал. Понятно, что очерк был не только о Саше Немцове - о тысячах таких же, как он - брошенных своей страной, точнее - властью, которая страну олицетворяла. После публикации и Саше, и таким, как он, стали помогать: не только власти, но просто люди, которые считали необходимым это сделать.
Она всегда заступалась за "маленького" человека. Прекрасно понимала: маленьких людей нет, каждый человек - огромен, со своей неповторимой и единственной жизнью. Маленькими людей делает бездушная тотальная власть.
25 миллионов - таков был тираж "Комсомолки" в советское время. Для меня этот факт означает вот что: вместе с блистательными журналистами того времени Инна Руденко спасла души целого поколения советских людей, ставших потом россиянами. Спасла от цинизма и безверия, от бесконечной лжи, от служения призрачным ценностям, от уродливого протеза коммунистической идеологии, призванного заменить живую человеческую душу. Спасает и сегодня.
Я думаю, что ее "маленьким людям", ее духовным детям, тоже кое-что удалось. Это "кое-что" - живое воплощение ее великого труда: неутраченная совестливость, неприятие лжи, привычка души работать...
Вот ее ответы на вопросы "Российской газеты".
- Есть ли, на ваш взгляд, что-то важнее и дороже человеческой жизни?
- Душа.
- Вы полагаете, что душа и жизнь - это разные вещи? Мне не понятно...
- Моя физическая жизнь - ничто по сравнению с тем, что у меня в душе. Это гораздо важнее, чем мое физическое пребывание на земле. Душа бессмертна, если ты ее будешь беречь.
- Во имя чего можно пожертвовать жизнью?
- Во имя жизни другого человека.
- Есть ли какие-то гуманистические идеи, ради торжества которых можно было бы отдать жизнь?
- Есть.
- Какие, например?
- Например, швейцеровская идея благоговения перед жизнью.
- Что вы думаете об идеологии исламских смертников-шахидов?
- Нет идеологии, которая стоила бы жизни.
- Вы полагаете, что это идеология? А может быть, это идея принесения себя в жертву во имя Аллаха?
- Идея и идеология - разные вещи. Идея - нечто внутреннее, произрастающее из человека. Идеология - следствие влияния на человека извне. Идеология всегда связана с политикой. Я думаю, что в случаях с террористами-смертниками мы имеем дело не с идеями, а с идеологией.
- Вы верите в жизнь после жизни?
- Да - если человек оставляет после себя нечто драгоценное.
- Считаете ли вы, что жизнь справедлива?
- Об этом человек может судить лишь тогда, когда жизнь его прожита.
- О чем из утраченного социалистического "вчера" вы сожалеете?
- О потере слова "товарищ" ("здравствуй, Пушкин, наш товарищ!" - Андрей Платонов), прилепившегося лишь к провалившейся идеологии.
- Что вы не принимаете в новом времени?
- Потерю слова, понятия "гуманизм".
- Что вас в этом времени радует?
- Свобода, которой мы, к несчастью, не сумели воспользоваться.
- Что вам нравится и что раздражает в нынешних молодых людях? А в нынешних стариках?
- И у тех и у других неумение ценить каждую минуту быстротекущей жизни.
- Была ли у вас когда-нибудь мысль уехать из России? Что вы думаете о тех, кто эмигрирует сегодня из страны?
- Никогда. Через две недели жизни вне России поднимается тоска. У кого тоски по Родине нет, пусть едут и живут, где хотят.
- Что, на ваш взгляд, изменилось в нашей профессии?
- Потеря интереса к маленькому большому человеку.
- Есть ли правило или принцип, которому вы старались следовать всегда?
- "Жить просто. Надо только знать, что есть люди лучше тебя". Это сказал Иосиф Бродский.
- Кого вы считаете лучшим журналистом ХХ века из пишущих (писавших) на русском языке?
- Из писавших - Анатолий Аграновский, Симон Соловейчик, из пишущих - Юрий Рост.
- Что вы считаете своей лучшей, самой любимой публикацией?
- Таких нет.
- Ваш лучший учитель, ваш лучший ученик?
- Учитель - Борис Панкин, с его вечным "вопреки". Ученик - победивший своего учителя Юра Щекочихин.
- Если бы у вас была возможность всего на день слетать в любое место на Земле, что бы вы выбрали?
- Любое место, где живет самый интересный для меня человек.
- Представьте себе, что у вас есть возможность поговорить по телефону с любым из ушедших уже людей. Кому бы вы позвонили, что бы сказали?
- Мужу. Погиб трагически, внезапно. Что сказала бы - это не для газеты. А спросила бы, был ли он так счастлив со мной, как я с ним?
- Когда-то вы рассказали мне поразительную историю о вашем муже - Киме Прокопьевиче Костенко. Помните, речь шла о советских танках в Праге в 45-м и 68-м годах. Не могли бы вы рассказать эту историю нашим читателям...
- Этот разговор нуждается в предисловии.
Ким, лейтенант-артиллерист, пройдя всю войну, победу встретил в Чехословакии. Среди многих орденов и медалей имел редкий для своего воинского звания полководческий орден Александра Невского. Как раз за сражение на чешской земле. Но ордена надевал, и то по нашему настоянию, только на 9 Мая, о боях-сражениях рассказывать не любил, на расспросы при виде главного своего ордена только темнел лицом. Я знала, что на чешской земле в последние дни войны на его глазах снесло снарядом голову лучшему другу, он похоронил его на огороде какого-то старика у станции Штепанув. Годы спустя ездил туда, искал это место. Там все изменилось, но старик тот был жив и первый окликнул его из-за своего забора, что Ким считал чудом. Но всем как об этом расскажешь?..
Зато не раз он весело - был веселого нрава - и даже будто похваляясь, рассказывал, как ликующе, цветами и поцелуями, его и однополчан встречала освобожденная ими Прага. "Я весь был в женской помаде, только на шее под бинтом на ранении осталась белая полоска!" Можно было подумать, что эти поцелуи ему были дороже его главного ордена.
И вот в самом начале 90-го года мы приехали в Прагу. Работать. Оба - собкорами. Сразу после чешской "бархатной революции", победившей под лозунгом, который был так по душе: "Правда и любовь победят ложь и насилие". Да какая революция имела такой гуманный лозунг?! Красавица Прага. Злата Прага. Его Прага. А недалеко от нашего дома, на Пшикопе - большой плакат: "Иван, go home!". Наконец чехи вслух могли сказать все, что они думали о наших танках, в 68-м раздавивших "чешскую весну". Знакомая чешская журналистка спокойно, с улыбкой предупреждает: "Старайся не говорить по-русски". Приехала ко мне ленинградская подруга, захотела купить дочери пальто. Я сказала: "В магазине ты только знаки мне подавай, ни одного слова по-русски, ты - немая". Ким быстро схватывает язык, он деятелен, бодр, уже написал первую статью, основанную на разговорах в пивбаре. Я - немая. А мне же ходить по магазинам за продуктами - без слов не обойдешься. Встречают хмуро, исподлобья. Но я же знаю, что все чехи в обязательном порядке изучали в школах русский! Вот и подтверждение. Захожу в магазинчик рядом с домом, называю нужные продукты. А продавщица громко и чисто по-русски: "Я вас не понимаю!". Да это же просто издевка! Ухожу с пустой сумкой, дома говорю Киму: "Я больше не могу. Я им танки не посылала, а они танки будто все на моей спине, хожу согнувшись. Все, я еду домой". И вдруг Ким, мой Ким, вместо ожидаемых слов поддержки, утешения или просто шутливых поддразниваний, на которые был горазд, говорит мне прямо глядя в лицо, строго, жестко, как чужому: "Ты знаешь, что такое для меня Прага. Но если ко мне подойдет чех и плюнет мне в лицо (я замерла: он же такой самолюбивый, убьет!)... я его пойму. Мы с тобой, как те семеро смельчаков в августе 68-го года, с протестом на Красную площадь не вышли. Вот помни это и с этим здесь и живи".
Как жить теперь без Инны Павловны?
Не врать. Заботиться друг о друге. Поддерживать друг друга. Заступаться за тех, кому плохо. Найти в себе силы и мужество не участвовать в бесчестных делах. Хотя бы это, хотя бы так.

Николай Ефимович:
Слова горьки и бессмысленны. И все же...
Однажды с Галей Сапожниковой мы рванули к Инне Павловне. Купили цветов – все искали, чтобы хоть чуточку были похожи на полевые. Почему-то казалось, что именно такие должны ей понравиться. Прихватили новые книжки: без них невозможно было появляться на пороге ее квартиры. Она просто-таки требовала держать ее в курсе новинок, особенно если речь шла о мемуарах. Как-то попросила найти воспоминания Азы Аликбековны Тахо-Годи, вдовы философа Лосева. Всё никак не удавалось, и я даже заикнулся, что, может, это скучно – ну что может написать жена философа... Ну что ты?! - услышал в ответ и все понял. Через несколько дней редкая книга была у нее.
Мы с Галей в тот вечер в один голос уговаривали ее написать свою книгу воспоминаний. Ведь даже за те несколько часов в ее рассказах было столько всего удивительного, столько – не побоюсь слова – уникального. А она упрямо отмахивалась, нещадно курила одну сигарету за другой и продолжала не столько вспоминать, сколько расспрашивать обо всем — о редакции, о жизни... Ни разу за весь вечер (мы сидели на уютной кухне с ее прекрасным котом, за рюмкой водки с правильной картошкой-селедкой) она не дала понять, что ей трудно, неинтересно, что давит возраст. А ведь уже не выходила из квартиры. Она была такой компанейской, дружеской и жизнерадостной, такой своей, никакой ни легендой 6-го этажа и всей советской журналистики, что до сих пор чувствуешь привкус этого счастливого настроения. Лишь изредка поглядывала на наш букет. И мы поняли, что он ей нравится.
В какой-то момент я решился сделать все же несколько кадров. И она вдруг согласилась, хотя очень не любила фотографироваться. Мы ведь не знали, увидимся ли еще вот так. И долго-долго прощались. Так не хотелось уходить в уличную суету!
 Она нас проводила до двери, стараясь незаметно касаться стены. Ноги уже совсем подводили. Это было не в ее характере - показывать слабость. Она была гордой. И очень родной...
И до конца оставалась очень хорошим человеком. Я даже не знаю, что мне больше греет душу — или ее  легендарные очерки или вот эта потрясающая хорошесть . Талантливых людей немало, а вот чтобы сразу и талантливые и хорошие — редкость.
Спасибо, Инна Павловна!

Николай Андреев:
Ушла Инна Павловна Руденко.
Огромная потеря.
И столько сразу нахлынуло воспоминаний – о её материалах, каждый из которых становился событием. О долгих разговорах у неё на кухне – одно время я часто бывал у неё. О её обаятельном смехе. На новогодних капустниках её всегда сажали в первый ряд – она захохочет и весь зал следом. О том, как она написала на четвёртой странице моего материала – «Дальше читать невозможно!» Я был студентом журфака и пробовал себя в «Комсомолке». А лет через десять мы делили один кабинет, и я видел, как она работает... А пройдёт много-много лет, и я буду редактировать её материалы в «Общей газеты». Хотя редактура чисто условная – язык её был безупречен...
Инна Павловна прожила прекрасную жизнь...
Светлая память…

Андрей Максимов:
Не стало Инны Павловны Руденко - не только великого журналиста, но и великого педагога. Не счесть, скольким молодым жэурналистам она помогла встать на ноги своими советами, своей всегда доброй и очень точной критикой. И мне в том числе.
К юбилею Инны Павловны решили выпустить книгу писем к ней. Было это, кажется, совсем недавно.
Попросили написать письмо к ней.
Я написал.
Вот оно.
Дорогая Инна Павловна!
Я помню… Нет, я не забываю никогда Юру Щекочихина.
Мне четырнадцать с небольшим… Мое сочинение, написанное при поступлении в Школу юного журналиста при МГУ, отобрал Щекочихин, напечатал в «Алом парусе» и позвал в газету.
И однажды я шел с ним по знаменитому шестому этажу, а навстречу шли Вы. И Юра нас познакомил. И это было совершенно невероятно: меня познакомили с самой Руденко!
И с тех пор Вы со мной здоровались. Конечно, как и всем молодым журналистам «Комсомолки» Вы рассказали мне массу интересного и важного, но я – про другое. Я вот про это уважительное «Здравствуйте!», которое обращал классик журналистики к нам, пацанам.
Мы были советскими школьниками – на нас никто не обращал внимания. Так повелось.
А тут… На Вы!.. Руденко… Инна Павловна… С нами!
Вот это Ваше «Здравствуйте!» на длинном шестом этаже «Комсомолки» - как талисман через всю жизнь.
Спасибо…

Владимир Ардаев:
Инна Павловна Руденко учила меня писать. Я принес и показал ей свой очерк. Она внимательно прочла, потом сказала: "Знаете, в чем секрет хорошего очерка? Не в красивостях стиля, не в патетике. Хороший очерк должен быть как слоёный пирог: немного о конкретном, потом немного общего, поднимаясь над фактами. И так весь материал". Так она и писала. Помню её знаменитую публикацию "Я вас в Афганистан не посылал!" (хотя заголовок мог быть и другим, она любила короткие бьющие заголовки, но эта фраза точно была - может, в подзаголовке) - про инвалидов-"афганцев", которым на родине отказывают в помощи. И фразу помню из того материала: "Враг всегда стреляет в спину". Сам Черненко, тогдашний генсек ЦК КПСС прямо на газете написал требование разобраться и принять меры. Разобрались и приняли, но речь не только об этом - о том, какие острые, резонирующие темы она всегда поднимала, и как точно попадала в цель. Она была профессионалом высшего класса. Элитой. Правда, той, прошлой журналистики, которой уже нетА тот мой очерк так и не был напечатан. Потому что в нем рассказывалось о судьбе солдата, парня-туркмена, сумевшего вырваться из афганского плена. А плен был тогда абсолютно запретной темой - военная цензура напрочь запрещала даже упоминать о фактах пленения наших воинов-интернационалистов. Одному Проханову позволялось - и то в жанре беллетристики. О том парнишке потом на киностудии "Туркменфильм" по моему сценарию сняли кино. Документальное. Но это - просто к слову.
Прощайте, Инна Павловна. Мы, доживающее поколение старых журналистов, вас точно никогда не забудем.
UPD: Нашел в Сети. Тот её очерк назывался "Долг".

Рафаэль Гусейнов:
Российская журналистика потеряла легенду. Из жизни ушла ИННА ПАВЛОВНА РУДЕНКО. Она проработала в «Комсомольской правде» 62(!) года и ее потеря невосполнима.
Конечно, в популярной газете появятся новые талантливые перья и на заседании редакционной коллегии газеты, как и всегда, главный редактор будет требовать такие статьи, чтобы «страна вздрогнула», открыв свежий номер. Но потерю умного, высокопрофессионального, совестливого пера уже не восполнить.
Мне посчастливилось работать в «Комсомольской правде» рядом и вместе с Инной Павловной в пору ее огромной популярности и расцвета таланта. Красивая, стильная, всегда безукоризненно одетая, она была не только профессионалом высокого калибра, но и настоящим чернорабочим-журналистом. Наши кабинеты были рядом и нередко, собираясь домой после позднего дежурства, я видел свет лампы из ее комнаты. Инна Руденко жила, как и я, на Лесной улице, рядом с Белорусским вокзалом, и от улицы Правды до дома мы ходили пешком. Хорошо помню наши 15-20-минутные беседы и важные уроки, которые от нее получил.
Инна Павловна обладала качеством, давно забытым, увы, в современной журналистике. Она опекала многие знаменитые ныне перья нашего профессионального цеха. Делала это с присущим ей тактом, деликатностью. Никогда не отказывала выправить чужую статью, придумать уместный заголовок. Если у кого-то из главных редакторов газеты возникало желание придержать острый материал, отложить его, вперед традиционно пускали Руденко. И она смело заходила в самые большие кабинеты, билась за право «Комсомольской правды» сказать свое слово.
Ровно год в моем служебном сейфе лежала сверстанная и подготовленная к печати статья «Новочеркасск, 1962» о драматических событиях в этом южном городе, где расстреляли рабочих, вышедших на демонстрацию. Вышестоящие инстанции «не рекомендовали» ее печатать. Настойчивость Инны Павловны, ее мужество помогли выпустить статью в свет.
В день выхода этого номера газеты открылся съезд народных депутатов СССР. Мы в редакции испытали потрясение, когда увидели телевизионную картинку из Кремлевского дворца съездов перед началом заседания. Едва ли не половина зала внимательно читала «Комсомольскую правду».
Но и сама Инна Павловна поднимала очень острые, жизненно важные темы в своих публикациях. В очерке «Долг» о тяжело раненом в Афганистане и забытом страной солдате Александре Немцове она привлекла внимание к важнейшей нравственной проблеме. Замечу, что эту публикацию «Комсомольской правды» рассмотрели на Политбюро ЦК КПСС. Сегодня кому-то будет в это трудно поверить, но ее статьи, очерки вызывали тысячи, десятки тысяч писем: удивительных, трогательных, патриотических. Можно с уверенностью сказать, что именно таких граждански зрелых людей, патриотов своей страны она и воспитывала своим блестящим пером.
Хорошо помню, как мы читали вместе с ней большой очерк, который она написала в день, когда завершался вывод советских войск из Афганистана. Очень долго не давался заголовок этой блестящей, написанной с высоким накалом статьи. И когда я предложил: «С войной покончили мы счеты?», она поднялась с места и обняла меня.
Инна Павловна Руденко была одной из первых награжденных высшей наградой Союза журналистов России «Легенда российской журналистики». А легенды, как известно, не уходят, они остаются навсегда.
Прощайте, Инна Павловна!

Анатолий Строев:
От себя добавлю: это тот самый случай, когда любые слова будут лишними, а то и неуместными. Помолчим. И будем помнить Инну Павловну такой, какой она была.
Юрий Феклистов:
Ох. Какое горе...Уходят легенды....Светлая ей память...

Виктория Сагалова:
Ужасно... Светлая память... Не забудем ее никогда.

Ирина и Татьяна Селезневы:
Очень жалко, скорбим!

Людмила Телень:
Господи, Инна Павловна... Кто работал с ней, тот поймёт, о чем я. Руденко - из тех, кого точно можно назвать поколением шестидесятников. Гордость той Комсомолки, которой можно было гордиться. Пример профессионализма, порядочности, выдержки. Будем любить и помнить.

Валентина Львова:
Очень грустная новость. Светлая память. Я много хороших и верных слов прочитала сегодня об Инне Руденко. Вряд ли имею право писать что-то "совсем от себя", я слишком мало ее знала. Только отмечу: мы в двадцать-тридцать лет перед ней благоговели. И перед тем, как она писала, тоже. Как просто доносила свою мысль, как честно, без передергиваний и лишнего пафоса, говорила о вечных вещах. Как смущалась, когда кто-то ее хвалил, чуть ли не глаза опускала и почти шептала: "Ну что вы"! Ну что мы? Мы как-то так. Прощайте.

Ольга Мусафирова:
Была утром в храме, заказала панихиду за упокой. Вечная светлая память.

Тамара Орлеанская:
Уходят и уходят за горизонт... Безумно жаль... Царствие Небесное... Вечная светлая память... Соболезнования родным и близким...

Сергей Шачин:
Уходят последние настоящие Журналисты. А кто приходит им на смену - об этом даже говорить не хочется...

Иван Клименко:
Знаком не был. Но на Правде, 24 встречались. Всегда читал её душеспасительные раскопки... Традицию ввести бы. Свою, журналистскую... Народных артистов провожают аплодисментами, а народных журналистов накрывают особым покровом, своеобразной плащаницей с отпечатками статей усопшего...

Валерий Хилтунен:
Уходит эпоха. Теперь в Академии Шестого Этажа будет Студия ПАМЯТИ Инны Руденко. Вот поставлю на ноги АШЭ - обо всех - Туда ушедших, и пока живых - вообще будут камер-юнкеры хронику ваять, про Этаж потомкам ОЧЕНЬ надо знать. Думаю, мы жили лет на сто вперёд. Всё поймёт планета, когда подрастёт.

Василий Захарько:
В советско-российской журналистике есть немного великих имен, которые стоят гораздо выше своих конкретных редакций - они известны и авторитетны у всей многомиллионной читающей массы. Вчера и сегодня список этих имен сильно поредел - вчера ушел из жизни Владимир Надеин, сегодня не стало Инны Руденко. Вечная им память!

Евгения Альбац:
Я знаю ее с 1977-го года. "Афганский синдром" Руденко - это классика, это навсегда

Людмила Семина:
ИННА - великий мыслитель ХХ века. К такому заключению подвел свое устное эссе об Инне Руденко на прощании с ней Дмитрий Муратов. "Долг" не только потому смелый материал, - сказал он в частности, - что первым вслух сказал об инвалидах афганской войны, брошенных родиной, но особенно потому, что Инна первой сформулировала в нем свое потрясающее открытие: это было первое поколение воюющих детей невоевавших отцов. С него и началось... Инна - человек сократовской породы, готовая к философскому диалогу, - вторила главному редактору "Новой газеты" Марина Князева, показав залу номер "Комсомолки" с полосой еще старого формата А-2, на которой была опубликована их с Руденко беседа о движении культур. А Владислав Фронин, главный редактор "Российской газеты", вспомнил свое первое знакомство с Инной: первокурсником Казанского университета увидел на стене факультета журналистики вырезку из "Комсомолки" : под рубрикой Простые истины заголовок НАПИШИ МАМЕ. Так, считает, началось его профессиональное образование. Но не только. Так началось осознание им, что в мире существуют простые истины, не требующие доказательств. Мне вспомнилось, как легко Инна могла сказать о принесенной ей на суд заметке, зарубленной какой-то редакторской инстанцией этажа: я бы напечатала. Это был пропуск, знак приобщённости к мастерам, авторит тная защита от беспощадного карающего пера завотделом. Инна умела не только писать, но и читать. Без зависти, соперничества, щедро, дружелюбно. Хотя могла и навсегда отлучить от профессии одним честным словом. Как.теперь жаль, что мы не догадались записать наш прощальный с Инной вечер.
Прошел этот день прощания с Инной Руденко. Необъятный день по времени, по количеству совершенного, по объему выплеснутых чувств. Сейчас просто фото из Большого зала Домжура: ее портрет стоял на той легендарной сцене, на которой в начале века выступали еще поэты Серебряного века, а сама Инна получала когда-то "Золотое перо" Союза журналистов СССР. Скажу еще, пожалуй, одно: Инна ушла уже отстраненной от нас, лцо ее было сосредоточено на чем-то внутреннем...
Все наши отклики на кончину Инны Павловны Руденко собраны теперь из Фейсбука, почты и публикаций в СМИ на клубном сайте в разделе ПАМЯТЬ. Раздел и дальше будет пополняться. Позже попробуем открыть на сайте Комсомолки, возможно, второй виртуальный музей - теперь Инны Руденко. И передадим на факультет журналистики МГУ предложение назвать ее именем одну из аудиторий, возможно, ту, где она еще студенткой билась за спасение от исключения из университета "за стиляжничество" своих однокурсников.

Свои соболезнования прислали также Людмила Кривомазова, Светлана Левина, Станислав Оганян, Гиля Андреева, Наталья Хлызова, Татьяна Львова, Вячеслав Недошивин, Ольга Крутилина, Наталья Кищик, Наталья Колесникова, Владимир Калиниченко, Наталия Моржина, Татьяна Боднарук, Екатерина Лепская, Александр Орлов, Кирилл Бельянинов, Екатерина Романова-Соловейчик, Олег Техменев, Валерий Володченко, Анна Гмати, Валерий Перевалов, Татьяна Ларина, Галина Мурсалиева, Владимир Ковалевский, Валерий Зайцев, Сергей Пономарев, Степан Романюк, Виктор Горлов, Евгений Черных, Борис Утехин, Нина Катаева, Татьяна Ардаева, Наталья Хохлова, Татьяна Кравец, Елена Яковлева, Юрий Крюков, Нина Аллахвердова, Кира Лаврова, Виктор Дюнин, Людмила Овчинникова, Ольга Кучкина, Владимир Умнов, Инга Преловская, Валерий Иванов, Ника Квижинадзе, Бойко Първанов, Людмила Басенко, Марина Князева, Сергей Емельянов, Татьяна Драгныш, Ирина Умнова, Мария Ремизова, Михаил Кожухов, Наталья Шахназарова, Любовь Гамова, Леонид Колпаков, Лариса Шевцова, Владимир Медведев, Ирина Лашкевич, Галина Писарчик, Александр Бушев, Валентина Лескова, Сергей Кузнецов, Валентина Терехина, Юлия Гончарова, Екатерина Хохлогорская, Дмитрий Погоржельский, Наталья Краснослободцева, Елена Захарова, Екатерина Потехина, Анна Кантор-Амелькина, Леонид Загальский, Евгения Чеботарева, Людмила Чернова, Марина Край, Лидия и Эдуард Графовы, Ирина Тимофеева, Александр Проценко, Александр Щербаков, Маргарита Федотова, Андрей Ванденко, Юрий Трубников, Ольга Герасименко, Василий Устюжанин, Ольга Сапрыкина, Клара Скопина, Максим Токарев, Игорь Свинаренко, Татьяна Бушенко, Дмитрий Гончарук, Илона Невинская, Лев Львов, Елена Фомина, Александр Нечаев, Сергей Шахиджанян, Татьяна Акулова, Алексей Калечиц, Светлана Турьялай, Евгений Винник, Аркадий Ханцевич, Валерий Симонов, Галина Аверина, Елена Сударева, Владимир Мирзоев, Антонина Спиридонова, Александр Шевчук, Марина Карабанова, Тамара Петкан, Николай Боднарук, Николай Зименков, Диана Корина, Елена Недошивина, Лев Никитин, Павел Михалев