КЛУБНЫЕ ИСТОРИИ. 30 СЕНТЯБРЯ 2014 ГОДА. ТЕПЛАЯ БЕСЕДКА.

Соскучилась вдруг по Нае Рожновой и позвонила ей в Мамонтовку, где она из дачного домика сделала родовое гнездо. Живет под соснами, дружит с соседями, читает книги, следит за текущими событиями, имея свой взгляд на них, привечает сына и внука, когда навещают, вкусными обедами. Ная – удивительная рассказчица: все в ее изложении становится высоким, благородным, занимательным и завидно привлекательным. Она и в газете в свое время заявила себя так же ярко, с первой публикации вступив в плеяду лучших очеркистов «Комсомолки». Неугомонная, деятельная, добрая, нетерпимая к несправедливости и хамству – из командировок привозила не только фактуру, но и друзей на всю жизнь. Грузинские скульпторы-братья, белорусские автомобилисты, камчатские рыбо- и золотодобытчики. Гордится открытием в одной из командировок художника Константина Васильева, первую столичную выставку которого устраивала в Белом зале «Комсомольской правды».  В последнее время ей трудно уже выезжать из дому, она пригласила в гости к себе.

И вот мы уже едем в Мамонтовку с Ниной Аллахвердовой и Катей Романовой (обе на самом деле – Соловейчики, жена и дочь, но и отдельно себя позиционируют как самобытные и состоявшиеся творческие натуры). В семье Соловейчиков – горе: ушел из жизни после тяжелейшей болезни младший сын и брат Матвей, главный персонаж главной книги нашего выдающегося коллеги из «Комсомолки» и педагога-философа Симона Соловейчика «Педагогика для всех». Теперь отец и сын лежат вместе на Востряковском кладбище. Нина, несколько лет посвятившая материнским заботам о Матвее и проводившая его в мир иной в сопровождении высоких духовных лиц, опустошена. Но обладая и сама невероятной силой духа, крепится, по-прежнему не отказывая многочисленным страждущим из нас, ее сотоварищей, ни во внимании, ни в поддержке. Она пока не может вложить достаточную энергию в коллективные сборы, но вот к Нае ее тоже, как и меня, вдруг потянуло. И ее замечательный водитель Геннадий Иванович снарядил автомобиль к дальней поездке.

Вообще-то Мамонтовка совсем не так далеко по Ярославскому шоссе. В хорошее время можно доехать и за полчаса. Мы же двигались ровно три часа. Пробки. Отсутствие внятных указателей. Безлюдность – в том смысле, что коренных жителей на шоссе не встретишь, а разные приезжие, вроде нас, так же плутают… Да еще дождик мелкий, ветер северный. В машине-то уютно, а вот Ная, вышедшая нас встретить и простоявшая на перекрестке почти час, вымокла и заледенела. И заблаговременно накрытый ею стол безнадежно, как ей казалось, заветрился. Ная кипела и была окутана паром буквально.

Мы же, несмотря на бесконечный путь, хранили безмятежность, напавшую на нас, едва въехали в осенне-желтые подмосковные леса и по «пьяной» петляющей однорядной дороге медленно продвигались в колонне разномастных автомобилей. Мимо проплывали сначала промышленные постройки, ЛЭП, шлагбаумы и эстакады, потом пошли чудесные стародачные усадьбы, заросшие липами, кленами, елями, неведомыми кустарниками – за штакетником, дощатыми заборами, калитками. Город уходил из памяти так быстро, будто его выдувало оттуда свежим воздухом. Умиротворение окутывало душу и погружало почти в дрёму, открывая прямой доступ чувственным впечатлениям. Глаза насыщались видами, легкие – ароматами, кожа – прохладой сквозняка. Вспоминались путешествия прошлого, когда на конных дрожках, в каретах , на телегах, обозами передвигались по нескольку дней из Москвы до Мытищ, а потом до той же Мамонтовки…

Ная привела на свой участок. Горячилась, хваталась то за одно, то за другое: хотелось всего сразу – и дом показать, похвалиться недавним ремонтом, и с кошками-красавицами познакомить, и прихвастнуть яблоками из своего сада, и передвинутым проволочным забором, и новым насосом в колодце. А главное – круглой утепленной и плотно обшитой мелкой доской беседкой с камином внутри, которая стала для Наи ее гордостью и праздничной гостиной. И где на столе со старинной лампой под абажуром, в окружении кресел, качалки и диванов стояли яства, ради создания которых Ная ездила на рынок, добывала домашнюю курочку, а ночью готовила лапшу, пекла пирог. Нина подарила ей бутылку коньяку, я привезла аргентинское красное вино, у Наи оказалось итальянское белое. В камине горели дрова. В окна бил солнечный свет, вдруг прорвавшийся сквозь дождевую пелену, загорелась-запламенела за стеклами листва, вспыхнули на клумбе соцветия-грозди поздних цветов. Благодать приняла одушевленный вид, наполнив беседку неизъяснимым, но вполне ощутимым теплом сродненности. Было так хорошо, что впору раствориться.

Беседа шла беспорядочная, по настроению. Нина рассказывала о тех служителях церкви, которые принимали участие в проводах ее сына. Открывался удивительный мир благочинных и самоотверженных служителей, обладающих своим знанием, которое делает их не просто мудрыми, а прозорливыми. Нина погружена в этот мир глубоко, искренне, на равных. Ная, уроженка Львова, естественно, горевала об Украине, мы разделяли с ней эти сожаления и скорбь. И все вместе переживали за нашу российскую жизнь, за верность ее движения в будущее. Складывая наши настроения, наблюдения, ощущения, размышления, наш опыт и наши оценки, мы словно лепили все вместе что-то новое, общее, замешанное на надежде, на ожидании добра и счастья. «Мыслеобразы» - так назвала этот наш совместный продукт Нина Аллахвердова. Наверное, так посылаются и молитвы ко Всевышнему. Наина теплая беседка стала как бы нашим маленьким храмом, рождающим сочувственные, тоже теплые  мыслеобразы.

Как раз накануне нашей поездки прошли последние Соловейчиковские чтения, последние потому, что закрылась основанная Симой двадцать лет назад газета «Первое сентября». И организаторы чтений выпустили к ним маленькую книжицу Соловейчика «Письмо к читателям о любви и совести». Читая ее, зацепилась глазом за мысль о гармонии человеческого счастья, которое состоит из самых простейших проявлений, среди них в том числе – «дружелюбные разговоры».  И вот сейчас, у Наи в Мамонтовке, это счастье общения за дружелюбными разговорами проявилось с удивительной наглядностью. Потребность в них – а ведь ради них мы, собственно, и ехали, испытывая внутреннюю потребность не просто в разговорах, а в таких, которые могли родиться именно в этом кругу, среди этих людей, - такая потребность сродни жажде или голоду. Душа просит напоить ее, пополнить иссякший от житейских невзгод уровень дружелюбия. И притягивает нас друг к другу…

Рядом с Наей участок, где сохранилась с двадцатых еще годов деревянная дача Молотова. Нынче она выкуплена пополам двумя женщинами, отремонтирована, благоустроена, обновлена. Все три женщины оказались одинаково неутомимо милосердными: спасают брошенных собак и кошек, высаживают новые деревья, цветы. Возле молотовской дачи умирал старый дуб, который помнил еще, наверное, своих дореволюционных хозяев. Новая владелица взялась и его спасать: расчистила окаём земли под деревом и поливала его все лето антибиотиками, уничтожая корневую плесень дуба. Дерево стало оживать на глазах. А ведь засыхало, казалось, безнадежно. Наин рассказ об этой чудесной истории замечательно завершил нашу встречу.

Обратно мы ехали вновь долго, но это было очень правильно, потому что расставаться не хотелось категорически. Ехали, ехали и строили планы новых дружелюбных разговоров.

Людмила Сёмина