Клара Скопина. Мы дети войны.

Записки собкора «Комсомолки»  о друзьях дивногорской юности и о том, что держало и поднимало их в жизни

еВиктор аВсильевич Плисов

Тамара Васильевна Плисова

Мимолетность. Мгновение.
Хранящееся уже 57 лет. Возникшее в 1962 году, в дверях нашего Красноярского дома.
С крошечным ребенком на руках. Высокая, стройная, юная, красивая. Сдержанная. Недоверчивая. Словно предупреждает: попробуйте меня не понять!
Жена нашего дивногорского друга, комсомольского секретаря Красноярской ГЭС, с распахнутой всем ветрам и невзгодам душой. Очень захотелось её обнять…
Но захочет ли она?.. Ведь её сдержанность вовсе не случайна… Где же её начало?..

16 сентября 2019 года, на мой вопрос отвечает сама Тамара Васильевна:
«Меня, Ларионову Тамару из эшелона детей блокадного Ленинграда, 30 июня 1942 г., удочерили Василий Иванович и Елена Федоровна Лисицкие, жители г. Майкопа Краснодарского края, куда в детский дом привезли детей.
Место рождения неизвестно, дату рождения установили врачи, и, как потом оказалось, - я старше предполагаемого возраста около двух лет (видимо, так выглядели мы, блокадные дети, по вполне объяснимым причинам…). Что мы из Ленинграда, определили по очень жёсткому Г (на Кубани оно – мягкое). Даже стих, который мы читали в Детском доме, звучал «мягко»: «Гришка – гад, давай гребёнку, гниды голову грызут!» («давай» вместо «гони гребёнку», таких слов мы тогда не знали).
В детском доме кормили голодно, а чтобы первые не съели раньше других, нам ложки давали всем разом. Но мы приспособились: выпивали жижу, а овощи ели руками, потом ложками стучали, прося добавки.
Когда пришли родители, я увидела папу в кожаной куртке… (А видела я своего отца в кожаном пальто, когда он пришел домой и поднимал меня из кроватки и высоко подбрасывал!..). Увидев кожанку, я очень громко всем объявила: «Ну и вот видите, меня нашли! – а вы говорили!..» Но потом я часто спрашивала отца, куда делось длинное кожаное пальто (для себя я решила, что его просто обрезали).
Из очень ранних воспоминаний: как только начиналась бомбёжка, меня заворачивали и уносили в подвал… И я очень часто говорила теперь об этом маме. Она подвела меня к кладовке и заставила посмотреть: поместилась бы я в подвале на такой полке? Это меня очень удивило…
Немцы рвались к Нефтегорску, поэтому по пути в городе Майкопе были с 9 августа 1942 года по 29 марта 1943 года. Бесчинствовали мало по сравнению с другими городами и деревнями. Видимо, другие были части.
У нас в доме стоял офицер, спал он не на кровати, а на полу на шинели, чтобы скорей вскочить уже почти одетым: очень боялся партизан (дом был удобно расположен). Отлично знал русский язык и на свой вопрос:  «Почему отец не на фронте?» - вытащил наган, когда папа ему ответил, что не хочет… Взбешённый офицер кричал, что и он тоже не хочет воевать, но он обязан!.. Тогда папа поднял штанину и показал страшно перевитые сосуды и вены; я никогда больше таких ног не видела (он в январе долго находился в окопах, в болоте).
Помню денщика, который строчил на нашей швейной машинке погоны офицеру, а когда отлучился, я тут же взяла ножницы и порезала погоны на красивые ленточки…
Мама меня защищала, объясняла, что я маленькая, не понимаю… Обошлось, денщик поворчал и пошёл за другими…
Жили мы, конечно, лучше других, но самым большим лакомством был жмых (из подсолнечника)и макуха вместо хлеба. Но это было уже после ухода немцев. Но всё-таки был юг, - фрукты, овощи, трава, где мы ели всё, что находили…
О том, что я усыновлена, я узнала в 7-ом классе. Тогда родители писали каждый год к 1 сентября заявление в школу. И когда у своей подружки я увидела свидетельство о рождении, а у меня оно было совсем другое, тогда я поняла, что родители у меня приёмные… Но всегда раньше всем друзьям я говорила, что они потеряли меня, а потом нашли…
Я попыталась написать Агнии Барто письмо в передачу «Ищу человека». Но когда перечитала, то поняла, что у меня была только одна зацепка: видимо, в садике или ещё где-то я видела игрушечный домик, я о нём рассказывала. Воображение то́ ещё было! Остальное всё в словах «как будто», «кажется» и т.д.
Но не отправила я всё-таки из-за папы, не могла его расстроить, очень любила его.
А потом, ты знаешь, как было: встретила необыкновенного человека – Виктора.
Хочу написать о нём один случай. Из скворешни выпал птенец, и маленький Витя так горевал, что немец полез на дерево и положил его в скворешню. И немец сказал маме Вити, что её сын очень добрый ребёнок! Как видишь, даже фашист оценил это.
А вообще я хочу вспомнить, что никто из соседей моих никогда не говорили ни немцам, ни мне, что я усыновлена. Всё-таки в советское время была доброта среди всех простых людей. И ещё в такое трудное военное время представители исполкома ходили по частным домам и просили разобрать ленинградских детей, чтобы немцы не отправили их для сдачи крови своим раненым солдатам.
На наших двух улицах взяли из детдома 5 детей. Одна девочка пела, другая балетом занималась; заболели, на сцене простудились. Я, как видишь, долгожительница. О судьбе мальчика (его взяли в семью, где было три девочки) я сейчас не знаю. Одна девочка, которую взяли в семью, переехала в другой район.
Могу сказать о себе, что повезло в жизни.
Во всём».

Встреча с необыкновенным человеком – это, конечно, подарок жизни! Дети войны… Каким ветром встретит судьба, даже если добрые люди сберегли тебе жизнь? Если всей душой хотели, чтобы тебе было тепло и надёжно? Чтобы с ними ты чувствовала себя родной, своей? А ведь когда-то начнётся твоя собственная взрослая жизнь?

Виктор Плисов, майкопский мальчик, который так горевал, что из скворешни выпал птенец, что даже немца «прошиб», и тот полез на дерево, чтоб птенца положить к матери! И успокоить полного отчаяния русского мальчишку… Витя Плисов и стал её необыкновенным человеком… Его, блестящего ученика, готового помочь любому, запутавшемуся в лабиринтах знаний в трудное, голодное послевоенное время, для поднятия духа по любому случаю читавшему стихи и певшему на школьных концертах, знала вся школа. И потом, когда уехал в Москву и поступил в МЭИ – Московский Энергетический Институт, знал и город Майкоп. Сам выбрал, сам поступил, - отец-сапожник, чем мог помочь? И окончил с отличием!

Я, собкор «Комсомолки» (тоже «дитя войны»), узнала Виктора Плисова в 1961 году, увидев на строительстве Красноярской ГЭС открытую дверь его комитета комсомола… В которую в любое время мог войти каждый: по делу, за советом, с бедой… Он считал себя в ответе за судьбу каждого. Это был его Комсомол!
…Давно уже не Виктор распоряжается своим временем… С тех дивногорских времён когда Тамара собрала его однокурсников, вместе приехавших на стройку, и выплакала перед ними свои обиды: у неё ребёнок на руках и весь быт – вода, дрова, печь… И пусть он какой угодно общественник и как угодно занят на стройке, и всем нужен, но семье он нужен тоже!
Обиду на это обращение и посредничество «рыцарей» он проглотил, - ведь они только хотели им помочь, удержать горячую преданность их с Тамарой отношений! И он стал успевать всё! Таскать воду, колоть дрова, топить печь, - и по-прежнему оставаться бездонно-вместительным для чужих невзгод, проблем, оставаться аккумулятором энергии для сотен душ на стройке, старшим братом своим комсомольцам…
Жизнь внатяжку, материальный аскетизм не сделали его расчетливым и оглядчивым. Когда впервые у него оказались «большие» деньги (мать собрала их ему на костюм к выпускному институтскому вечеру), он тут же купил билет на Север и поехал к Тамаре. В свои 18 она решительно отправилась искать свою взрослую жизнь! Он поехал к ней, ещё и не невесте, просто посмотреть на удивительную майкопскую девочку! А потом бессонными ночами водил по Москве, «заговаривал» стихами… Ему казалось, ни заниматься, ни диплом защищать не сможет, если не увидит её.
И вся остальная их взрослая жизнь была так же нерасчетлива и неоглядчева. Каждый год хотя бы дважды он виделся с матерью, - один раз он летал к ней в Майкоп через долгие километры из Сибири, один раз она приезжала к ним… Не по скудной его тогдашней зарплате были эти свидания, и всё же они наскребали матери и на дорогу в оба конца, и на гостевание…
В неподатливости жизни они оба с Тамарой оказались под стать друг другу. Они мужественно тянули свой воз, далеко от всех родных поднимали троих детей, воевали с болезнями, атаковавшими Тамару.
И когда уже казалось, что устали до предела, вдруг откровенный бунт Тамары против жизненного смирения. Тамара взяла и поступила в заочный техникум! На четвертом десятке лет, с тремя мальчишками на руках, она тайно готовилась к экзаменам, потом так же тайно – к сессиям. Чтобы не мешали разумными советами.
Ей хотелось с торжеством выложить диплом Виктору: нет, не только твоя жена, но и самостоятельная личность! И он это понял! И когда новая работа потребовала переезда уже из Ачинска в Красноярск и Тамара уже «открыто» продолжала доучиваться в Ачинске и ездить туда на сессии, Виктор не возражал.
Два месяца в год она сдавала экзамены, месяц – уезжала лечиться, и он один крутился с ребятами.
Нет, не было у него вины перед домом, здесь все жили по своему разумению, и никто никого не теснил, и ребячьей воли не укорачивали.
И всё же и утром он тихо встаёт, пока они все спят, и в семь часов уезжает на работу. И в этом тихом отъезде, в необходимости сохранить свежую голову не для них, а для грядущего дня, - встреч с людьми, совещаний, решений, поездок, - всё равно всё то же вечернее ощущение – сердце его здесь, с ними.
И мне вспоминается другая командировка к ним, к Плисовым, - я не могу долго не видеть их и их жизни, даже когда моя журналистика уводит меня в другие края…
Из этой командировки я привезу «Комсомолке» повесть «Годы, которые всегда с тобой…» Эти годы – наш комсомол, который никогда
от нас не уйдет…

Был праздник – День Советской Армии. Накануне Виктор сказал: «Пока не попоём, не уедешь!» Виктор сидит около Саши Никольского, с которым разделена вся Дивногорская жизнь, сделавшая их замечательными специалистами – энергетиками – строителями – зрелыми людьми… Витя весёлый, возбуждённый, глаза блестят. Рядом с Никольским – Витина Тамара. Молодая, Цветущая. И никому сейчас  и не помнится, как тяжело заболела она несколько лет назад, как страдал Виктор, как опалённый ходил, струной натянутый. Казалось, вот-вот не выдержит, сорвётся в нем что-то. Пожаловался бы, легче б стало, так нет, слово не вытянешь.
Тамара рассчиталась, уехала к родным на юг, лечилась. Вернулась, чуть не через полгода, загорелая и красивая до невозможности…
Так мы и пели всю ночь, словно прощаясь с чем-то дорогим. И Виктор, как всегда без слов, уловил это прощание – сквозь радость: «Ты тоже чувствуешь? Это ведь естественно! Дороги идут дальше, и вроде не мы их выбираем уже, а они нас. Чувствуя, что мы можем и должны делать больше! Повзрослели…»
Их ждало ещё много-много дорог, с Тамарой.
И лучше, чем они сами, скажут о них друзья.

Мимолётность. 14 сентября 2005 года, день рождения.
«Наш славный, уважаемый и любимый дивногорцами дивногорец Виктор – Виктор Васильевич, с ЮБИЛЕЕМ Тебя – Вас!
Прими – примите самые душевные, искренние поздравления и пожелания здоровья, интересной жизни в пору наступившего элегантного возраста.
Знай – знайте, что Дивногория помнит Тебя – Вас, гордится Тобой – Вами. Здорово, что в нашей истории были, есть и, надеемся, будут такие жизненные генераторы, как Ты – Вы! Как яркая, неповторимая личность дивногорского, назаровского, ачинского, хакасского, красноярского, московского масштаба.
Ты – Вы начал – начали свое славное восхождение на земле Дивных гор, в кипучей буче гидроновостройки, в трудовых буднях и праздниках комсомольского братсва.
Мы знаем, что Твой – Ваш дивногорский организаторский талант и опыт пригодился по жизни, в том числе и в деятельности Красноярского землячества в Первопрестольной.
Этот наш словесно-портретный букет мы дарим Тебе – Вам вместе с дивногорским сентябрьским солнечным днём, с зеркально спокойным Енисеем – богатырём, с мудрыми, зелено-желто-багровыми, осенними Дивными горами, с нашей красавицей-труженицей ГЭС и нашим Дивным градом, в которых – заметная частица и Твоего – Вашего щедрого сердца! Спасибо Тебе – Вам за это!
Дорогой наш Виктор – Виктор Васильевич, с ЮБИЛЕЕМ Тебя – Вас!!!»

«Лидер, Товарищ, Друг!
Именно этими словами характеризуется Виктор Васильевич Плисов, почётный гражданин города Дивногорска.
…Сейчас мы ясно понимаем, что стройке повезло с начальником – Бочкиным Андреем Ефимовичем, а молодёжи повезло с лидером Плисовым Виктором Васильевичем. Его не просто любили, многие его боготворили. Во всех делах он первый: на субботниках, в походах, в производственных делах. Для молодёжи: стадион в 1961-62гг., спортзал в 1964-1965 годах, Дворец Культуры «Энергетик» в 1966 – 1967 годах – это его идеи, исполнение.
А.Гуляев
А.Медведь,
Ветераны строительства ГЭС и города».
«Огни Енисея», 14 сентября 2005г.

«Навечно в благодарной памяти потомков останутся героические будни строительства Красноярской ГЭС, активным участником которого были и Вы, уважаемый Виктор Васильевич.
От всего сердца поздравляю Вас с днём 70-летия! Желаю крепкого здоровья и благополучия на долгие годы.
А.Назимко, бывший водитель 25-тонника, первым сбросивший на перекрытии Енисея гранитную глыбу с надписью «Покорись, Енисей!» (сент. 2005г., Дивногорск)»

Дороги вели его сами, он жил по правилу «если Родина прикажет», - и это не было «фигурой речи», это был код, смысл его жизни. Зона ответственности все возрастала вместе с должностями, - от той первой, послеинститутской: «Мастер строительного управления Красноярской ГЭС», - до Секретаря Красноярского крайкома партии, губернатора Красноярского края, курировал строительство Майнской, Курейской, Богучанской и др. объектов края и Советского Союза, в период работы заместителем Министра тяжелого машиностроения... Совмещал руководящую работу с делами депутата Верховного Совета СССР. Награжден государственными наградами. И самым «тёплым» - Почётным знаком ВЛКСМ.
И надо было поставить на ноги и решать сложные проблемы троих сыновей, разделивших их дороги.
Не берусь перечислить всех должностей, всех наград и благодарных признаний. Могу только повторить Тамарины слова, - девочки – блокадницы, спасенной в Майкопе: «Могу сказать о себе, что повезло в жизни. Во всём. Встретила необыкновенного человека – Виктора».
Они – дети войны… Тамара и Виктор. Дети Победы.
А мне они – брат и сестра, в радости и беде, и ничто не могло уже изменить наших отношений. Мера его жизни: «Я не могу принять заботу о своей судьбе раньше, чем смогу быть спокоен, что хорошо устроены все мои рабочие…» Это сказано в юности и не раз повторилось в зрелости…