ВЛАДИМИР ЛЮБИЦКИЙ. "КОЛЕСО" ОТ АДМИРАЛА

Это колесо висит у меня на стене.  С осени 1978 года как подарок ко-мандующего Балтийским флотом Владимира Васильевича Сидорова. Называть его «колесом» так же оскорбительно, как иллюминатор – окном, переборку корабля – стенкой, а флотский бачок – кастрюлей, но никуда не деться: в гордом названии корабельного штурвала первая часть - «stuur» (переводится  с голландского как «руль»), а «wiel» - именно как «колесо». Словом, рулевое колесо, что соответствует реалиям. Так что это все-таки штурвал, хотя и копия. Своим появлением у меня она обязана довольно драматичному происшествию, которое в историю Балтфлота не вошло, но всё же не лишено кое-какого исторического интереса.
…Жатва 1978 года выдалась в Центральной России очень тяжелой. Хлеб уродился, что называется, на славу, но к самому началу страды зарядили беспросветные, густые дожди. Ни комбайнам, ни машинам  в поля было не проехать. Да и прогнозы не сулили никаких надежд.  Урожай надо было спасать! Но как?  Сработал испытанный песенный метод: партия сказала «надо!» - комсомол ответил «есть!». ЦК ВЛКСМ собрал  на совещание своих инструкторов и нас, группу собкоров «Комсомольской правды», сформировал совместные бригады и направил  по областям и весям «мобилизовывать молодежь на трудовой подвиг».
В Белгородской области, с которой началась наша миссия, мы обо-шлись тем, что было проще всего – организовали рейд «Комсомоль-ского прожектора» по горячим точкам страды: полям, токам и элева-торам.  И репортаж уже на третий день был опубликован в газете. Следующей точкой маршрута стала Курская область, в которой мы решили воспользоваться «орудием главного калибра» - заранее со-звонились с писателем Евгением Ивановичем Носовым, автором зна-менитых в те годы «Усвятских шлемоносцев» и «Красного вина побе-ды». Он принял нас  в своей квартире, удостоил долгого душевного разговора и вручил  только что - с пылу с жару - написанный очерк «Цена хлеба». «Комсомолка» не могла не оценить такой подарок – материал на всю полосу был напечатан немедленно.
Потом был Воронеж. В одном из отстающих на жатве районов было проведено выездное заседание бюро обкома комсомола. В другом состоялся концерт агитбригады областной филармонии. А по ряду колхозов проехали молодые воронежские художники и к утру привезли в гостиницу, где мы ночевали, серию портретов  ударников жатвы. Ночь я провел за письменным столом. Утром  готовый материал передал по телефону стенографисткам «Комсомолки».  Рисунки за ночь были переправлены в редакцию через проводников поезда Воронеж – Москва. И публикация из хлебного Черноземья опять получила  приоритетное место на полосе.
Собственно, тут и начинается история моего «колеса». За освещение страды меня ждала награда и весьма необычная. Намечался поход отряда советских кораблей в составе крейсера «Октябрьская революция» и двух эсминцев в Германскую Демократическую Республику, и редакция решила в качестве корреспондента «КП»  послать в этот поход меня. Мало сказать, что меня это известие порадовало: я был счастлив выйти в море, да ещё и на корабле - полной копии крейсера «Адмирал Лазарев», на котором  я четыре года служил на Тихоокеанском флоте.
Переход до немецкого порта Росток прошёл спокойно, если не счи-тать, что шли мы в сопровождении маячивших на горизонте натовских  кораблей, а однажды на крейсере прозвучала реальная боевая тревога (впрочем, по сути – учебная), когда над нами совершили несколько облётов американские старфайтеры. Тут уж я воспользовался своим знанием корабля, и, нарушая устав, тайком выбрался  на верхнюю палубу, чтобы посмотреть то, что во время службы трюмным машинистом не мог увидеть никогда, – налёт «вражеской» авиации.
В Ростоке  визит проходил по давно заведенному порядку: экскурсии местных жителей на наши корабли, спортивные соревнования совет-ских и немецких моряков, шопинг на причале, где были и знаменитые сервизы «с мадоннами», и одежда, и модные женские сапожки… В один из вечеров наши офицеры были «разобраны» немецкими колле-гами в гости на домашний ужин, а в местном доме культуры прошел молодёжный вечер дружбы.
Были намечены и экскурсии наших моряков. На выбор предлагались какое-то промышленное предприятие и передовой пригородный «колхоз». Для меня, командированного сюда за сельскую страду, выбор был очевиден – колхоз!
Вечером я должен был передать в редакцию заметку о ходе визита, но корабельные связисты отправили меня за разрешением к началь-нику связи флота. В каюте, где он жил, оказался и его немецкий кол-лега. Они тут же приобщили меня к своей теплой во всех отношениях компании. В ходе задушевного разговора немецкий адмирал предло-жил нашему съездить назавтра в Берлин. Естественно, предложение было охотно принято (на слабую попытку отговориться - «у меня сегодня ночная вахта!» - последовало решительное: «в машине за два часа отоспишься!»). К путешествию был приглашён и я – с заверениями, что из «колхозного» списка меня легко уберут. Нечего и говорить: неожиданную  перспективу побывать в Берлине я воспринял как еще один подарок судьбы.
Кто же мог знать, от какого драматического испытания меня спасла эта неожиданная поездка! День был просто благодатный. Машина шла по изумительно гладкой дороге, наш адмирал спал на задних си-деньях, а я, избавленный в силу незнания языка от необходимости вести светский  разговор, мог безмятежно наблюдать ухоженные окрестные поля, живописные посёлки и прочие попутные достопримечательности. В Берлине воочию увидел  то, о чём знал только из книг да послевоенного кино: улицу Унтер-дер-Линден, Бранденбургские ворота, у которых в 45-м сражались наши солдаты, злополучную Берлинскую стену... Побывали мы и в Государственном музее Берлина. А обедать поднялись в ресторан на телебашне, которая, правда, пониже нашей Останкинской. Двадцать лет спустя, когда я в Москве привёл на «Седьмое небо» свою пятилетнюю внучку, она, поглядев с высоты на игрушечные дома, на снующие по земле машины и поезда, заметила к полному моему восторгу: «Кажется, отсюда хорошо управлять нашей страной!».
Вечером в кают-компании крейсера был намечен торжественный приём в честь гостеприимных хозяев. Наши офицеры были, что называется, при параде, галантно приглашали танцевать дам, сопровождавших немецких коллег, все то и дело поглядывали на уставленные снедью столы. Но надо было дождаться выхода обоих командующих. Однако начало церемонии затягивалось. Более того, в атмосфере кают-компании, несмотря на музыку и улыбки, чувствовалось  какое-то напряжение, даже тревога.
На мои осторожные расспросы никто толком не ответил. Время шло, ожидание становилось  уже неприличным. И вот в зал вошёл наконец-то наш командующий. Его немецкого коллеги почему-то не было. Заметно прихрамывая, чего за ним раньше не замечалось, Владимир Васильевич взял в руки микрофон, произнёс несколько приветственных фраз, поблагодарил немецких друзей за отличную организацию нашего визита, пожелал присутствующим приятного вечера и предложил тост за нерушимую советско-германскую дружбу.
Начался фуршет, приготовленный стараниями флотских коков на сла-ву. Посыпались другие, не менее идейные тосты, снова полилась му-зыка. Обстановка, казалось, разрядилась. Но я уже неотрывно наблюдал за командующим. Улыбаясь и приветливо чокаясь с гостями, он то и дело морщился, явно старался поменьше двигаться, скрывая непонятную хромоту. Потом, негромко извинившись перед ближайшим окружением и поставив бокал на стол, направился к выходу. И тут, поймав мой пристальный взгляд, кивком позвал за собой. На трапе, поднимаясь в каюту, он уже безо всяких условностей сказал: «Пошли! Сейчас всё поймёшь…».
Я почувствовал себя на пороге захватывающей военной тайны.
За давностью лет не вправе цитировать рассказ адмирала без риска исказить его речь, полную выразительных слов и междометий. Поэто-му изложу только  фабулу.
Наш адмирал, оказывается, с группой  офицеров решил познакомить-ся с прославленной земледельческой культурой братской страны. И несколько часов они в сопровождении  немецких коллег объезжали идеально возделанные поля, снащенные новейшей техникой фермы, ремонтные мастерские, тщательно ухоженные сады... Потом хозяева дали в честь дорогих гостей замечательно щедрый обед. А в довер-шение всех удовольствий предложили вместе совершить конную про-гулку по берегу моря. На осторожные расспросы тех, кто потрезвее, о лошадях, последовали заверения: лошади смирные, послушные, спе-циально подготовленные. Поэтому, наскоро снарядившись, человек сорок бравых моряков-наездников обоих флотов отправились на про-гулку. Но минут через десять-пятнадцать все кони в один момент вдруг покрылись пеной и – понесли! Немецкий адмирал, человек до-вольно тучный и, видно, неопытный, тут же мешком рухнул на ас-фальт под копыта своего коня. Его увезли в госпиталь, почему и на крейсерский приём он не явился. Рядом на земле оказались несколько наших моряков и даже корреспондент «Красной звезды». Его тоже потом госпитализировали, а когда  настала пора идти к родным берегам, и его вернули на корабль. Добросердечные немцы завалили каюту раненого  букетами, всяческими деликатесами и коробками конфет. А вот наш командующий оказался более удачливым: как крестьянский сын, он на взмыленном скакуне не растерялся, привстал в стременах и держался до тех пор, пока конь не вынес его на песчаный берег. Там он и спрыгнул с коня, отделавшись лишь слегка ободранной ногой…
Адмирал  налил две стопки. Я предложил тост за его скорейшее вы-здоровление. Но его больше волновали другие, стратегические  по-следствия происшедшего. «Что это было? – пытался  он понять. – Случайность? Но почему покрылись пеной все лошади сразу? Дивер-сия? Но ведь пострадали и немецкие офицеры! Конечно,  мы были крепко выпивши, а лошади этого не любят». «В общем, будет след-ствие,» - заключил он. Мы выпили ещё по одной. Тут и дошла очередь до штурвала. «Я о чём хочу тебя попросить, - перешёл адмирал на задушевный тон, отбросив различия в рангах (замечу, что я был всего лишь капитан-лейтенантом запаса). – Пару-тройку месяцев, - я прошу тебя - никому, слышишь, ни-ко-му, об этом не рассказывать и тем более  не писать! Ты же понимаешь, если это окажется диверсия, какие могут быть политические последствия»…
Про политические последствия я понимал, потому заверил: ни устно, ни печатно, ни на трезвую голову, ни даже в сильном подпитии не со-блазнюсь возможностью извлечь профессиональные либо матери-альные дивиденды из этого непонятного происшествия. Расчувство-вавшись, мой собеседник отлучился на минуту в спальный отсек каю-ты и вернулся с коробкой, из которой извлёк … колесо: «Вот… Прими.  В залог нашей договорённости».
Прошли годы. Исчезли с карты государства, флоты которых участво-вали в описанных событиях. Изменились и сами флоты: корабли того типа, к которым принадлежал крейсер «Октябрьская революция»,  давно разрезаны на металлолом. Ушёл в отставку, а потом, увы, из  жизни замечательный офицер Владимир Васильевич Сидоров. Я сдержал данное ему слово. А висящий в моём доме корабельный штурвал –  дань памяти ему за почётный подарок.