Люди "Комсомолки". Ответсек Николай Боднарук. Откровенный разговор с Ольгой Кучкиной

Он был ответсеком – ответственным секретарем газеты. Ответсек – архитектор каждого газетного номера. Только что вышла главная книга его жизни – «Хлопчик». Он эту книгу не увидел. Он умер от рака. Книгу выпустила его жена – Татьяна Боднарук, генеральный директор издательства «Искусство – ХХ1 век». 

- Таня, эта книга для меня – книга открытий. А для тебя что-то было открытием в ней?

- Она вся – открытие для меня. Мы знали, что Коля пишет книгу. Мы его заставляли писать. Он, в отличие от многих коллег, относился к этому не очень серьезно. И только когда узнал, что болен и не осталось никаких иллюзий, он книгу начал дописывать очень быстро и борясь с болезнью. Он пришел к выводу, что несправедливо, когда от человека после его ухода остается только прочерк между датой рождения и датой смерти. Кто, кроме самого человека, может рассказать о себе, о том, как воспринималось происходящее с его страной, с людьми, с которыми встречался на протяжении очень короткого, как мне кажется, срока жизни. На самом деле, время, им прожитое, было такое насыщенное! Я, когда прочитала книгу, подумала: Боже, какой же интересной жизнью мы жили! Ежедневную жизнь не очень ценишь. Хотя, если честно, мне было с Колей всегда интересно, пусть иногда трудно. Во многом это объяснялось его профессией…

- Помню, как он появился в редакции – высокий, красивый, гордый, эдакий джентльмен. И вдруг из книжки узнаю, что он родом из какой-то деревни Букатинка, простой деревенский мальчишка… Каким ты его увидела?

- Я подумала, что он иностранец. Я решила, югослав. Он был невероятно хорош собой, в черной рубашечке, был тот редкий день, когда он снял форму, его отпустили из армии сдавать экзамены в МГУ – он был солдатиком. А в тот день, когда мы познакомились, –  в гражданском. Такой симпатичный, трогательный, но чувствовалось серьезное мужское начало.

- Это была любовь с первого взгляда?

- Это было увлечение с первого взгляда. Мы начали встречаться со следующего же дня. И продолжилось это 43 года.

- А как он устроил смотрины тебя для своего коллектива – расскажи.

- Его взяли на работу в «Комсомольскую правду», в отдел студенческой молодежи, которым командовала Инна Павловна Руденко. И вот девочки стали приставать к нему:  покажи да покажи невесту, может, она тебе не годится, а у нас, смотри, сколько красоток ходит по коридорам. Он сказал: давай приезжай на улицу Правды. Я приехала. Мы стоим на улице, он меня как-то так поворачивает вокруг оси, а потом говорит: посмотри туда. Я посмотрела на окна шестого этажа: там мордахи девчоночьи в окошках. И все исчезли. Конечно, когда я узнала, в чем дело, он получил за это!..

- Но коллектив тебя одобрил?

- Судя по всему, да. Если честно, я чувствовала некую ревность девчонок из его группы на факультете журналистики, типа на чужую территорию зашла…

 - А в «Комсомолке» что с ним происходило?

- Он был влюблен в эту газету. Мне было всего 19 лет, когда у нас начались серьезные отношения, и я чувствовала, что мужчина должен быть победителем. И поэтому его увлеченность работой меня не пугала. Наоборот. Я понимала: так надо. У него глаза горели, когда он на работу уезжал!

- У нас у всех тогда горели глаза, это было самое прекрасное время в нашей жизни. Но мы должны были соблюдать правила, не нами установленные. «Комсомолка» вписывалась в общий контекст пропаганды, партийной, комсомольской. Конечно, мы выламывались из этих правил. Существовала  пословица: у нас в стране каждый редактор может напечатать все, что угодно, но только один раз. И все же мне иной раз казалось, что он слишком привержен этим правилам…

- Он играл по тем правилам, по-другому было невозможно. Но он не был классическим начальником, когда приходишь к человеку, а у него оловянные глаза и он уже все за тебя знает. Я слышала от многих, что он был генератором идей, человеком, страшно заинтересованным в журналистском материале. Может, с моей стороны смело так говорить, но мне кажется, кому-то в те времена повезло, что он был начальником. Он сам был играющий тренер, пишущий человек, он все понимал изнутри…

- Открытием в книге для меня стало сопоставление репетиций съезда «наших» в Лужниках в наши дни и ХVII съезда ВЛКСМ в Кремлевском Дворце съездов в дни минувшие. Выпукло, вкусно, зримо. И очень горько. Потому что, свершив круг, мы пришли к тому же, от чего ушли… Мне так захотелось поговорить с ним! И такая горечь, что не пришлось, и уже не придется...

- Мне многие люди звонят и говорят, что хотели с ним поговорить. И когда мы делали эту книгу, мне часто хотелось его дорасспросить о чем-то…

- Вы ссорились по идеологическим поводам?

- Да у нас граница через кухню проходила! Я русская женщина. А он украинец. Севастополь, Крым… Конечно, все в шутку. Но это такая страшная глупость – делить что-либо, делить Россию и Украину. Столько смешанных семей! Кто у меня сын? Кто внуки? Только полные идиоты могут говорить, что Украина нам враг или что-то в этом духе…

- Как он переживал собственные проблемы и проблемы страны?

- Очень остро и болезненно. И чем дальше, тем острее. Он очень тяжело пережил уход из профессии, в книге это есть.

- А что случилось? Что было последней каплей?

- То, что происходило в «Известиях». Он черный приезжал домой, когда там начали газету раздирать на куски. Его первая любовь – «Комсомолка», вторая – «Известия». 2001-2002-й, ОНЭКСИМ-банк начал командовать, команда Голембиовского ушла, пришли люди, которые не имели никакого отношения ни к журналистике, ни к менеджменту…

- А это не то, что он был человеком прежнего образца? Страна переменилась, пришли новые люди, чтобы делать новую газету, новую Россию, чтобы это было на путях прогресса…

- Несколько дней назад совершенно случайно я услышала беседу с директором института философии. И  он сказал то, что на меня сильно подействовало, потому что это Колины слова. Он сказал, что не может так долго длиться, когда подается одна информация и все. Мое читательское мнение, не профессиональное – но чем отличалась ваша журналистика? Помимо информации, которую сейчас можно получить быстро и где угодно, вы анализировали ситуацию и людям помогали понять, что происходит. Когда тебе умный, грамотный человек, ничего не навязывая, помогает разобраться в том, что происходит, это что, вредно? Это была Колина позиция. В «Литературке», куда его позвали главным редактором, – это был такой подъем, такой взлет, было столько радости, когда он собирал команду, когда была создана новая концепция газеты. А потом стало ясно, что то был всего-навсего предвыборный период, Лужков стремился в президенты, и «Литературка», как и несколько других изданий, была куплена. Период прошел, Лужков не стал президентом, газету просто-напросто перестали финансировать, и Коля ушел.

- Мы с тобой обсуждали название книги, и я предложила назвать ее «Ответсек», чтобы там содержалось слово «ответственный». Он был по сути своей ответственный человек.

- Я бы сказала, слишком. И это касалось всего: профессии, отношений с людьми, отношений в семье. Мы всю жизнь прожили за ним как за каменной стеной. Сейчас приходится учиться жить по-другому, и это очень тяжело.

- Он ушел раньше, чем книга стала книгой, но он знал, что ты ее сделаешь?

- Она была в компьютере. Что-то он нам с сыном не давал читать, говорил: подождите, я почищу, доделаю. Это касается последней главы, тех вставок, где он буквально прощался с людьми. Да, это было прощание. Он уже очень плохо себя чувствовал. И я помню, как подумала: Господи, хоть это я могу для него сделать, – книгу!

- Книга исповедальная, но при этом совершенно лишенная всякой жалкости, очень достойная и очень мужская…

- Поскольку я претендую на то, что я его довольно хорошо знала, теперь я должна признаться, что даже 40 лет жизни не могут быть гарантией того, что знаешь человека от и до. Потому что последние, чудовищные полтора года открыли для меня совершенно нового человека. У него был сложный характер, он мог быть жестким, твердым, если у него была своя позиция, его не свернешь, и дома был не сахар. Но когда он заболел и когда, как Юра Лепский сказал, узнал то, чего человек в принципе не должен знать…

- Он узнал свои сроки?

- Да. И можно было ожидать чего угодно, что он будет хотя бы капризничать, хотя бы что-то  требовать… А Коля нас жалел.

- Что останетесь без него?

- Что останемся без него, и что он так обременяет нас своей болезнью. Для меня это было невероятно. Не скажу, что я стойко держалась, бывали минуты жуткой слабости, потому что видеть, как на твоих глазах человек, который всегда был самым сильным, самым надежным, самым добрым, самым умным, самым красивым, что он уходит… А он держался. Лечение было очень похоже на убийство. Современная медицина, несмотря на раздувание щек, невероятно беспомощна. Я убедилась на этом страшном примере, когда всё методом тыка: давайте это попробуем, давайте то… Как он это все выдерживал!.. Многих вещей я не читала до его смерти. Потом прочла: «Я все чаще замечаю, что разговаривают с Таней, с сыном, между собой, обо мне, но не со мной. Я уже объект, а не субъект». Для меня это было потрясение. Я так надеялась, что он на какие-то вещи уже не реагировал. Человек в прострации, человек в полном отчаянии! А он все замечал и все чувствовал. И смог об этом написать. Вот это было для меня невероятное открытие.

- Делать эту книгу тебе было тяжело, больно или это было счастье? Или такие слова совсем не подходят?..

- Я спасалась этой книгой. Этот год она меня продержала. Последняя фраза, которая осталась на экране компьютера 1 марта 2009 года…

- «Господи, как немного человеку надо для счастья. Или, наоборот, много». Это когда он получил в подарок баночку меда из Австралии, где работал раньше корреспондентом «КП»…

- Да, и этой фразой мы закончили книгу. А сейчас такая пустота жуткая… Казалось бы, должно стать полегче. Нет, легче не стало. Но я очень рада, что книга вышла. По-моему, древние греки говорили, что сказанное слово умрет, а слово написанное будет жить вечно. Я очень на это надеюсь.

- В книге много фотографий, и совершенно потрясающая последняя фотография, где его лицо сквозь ветки цветущей вишни. Последний отпечаток полно и счастливо прожитой жизни… Спасибо, Таня, за этот разговор.

- Спасибо тебе, Оля. Я понимаю, что жизнь покатилась дальше. Но мне все время так хочется говорить о нем, поэтому для меня замечательно, что мы поговорили… Могу сказать, что сейчас я его еще больше люблю.

“Комсомольская правда», 21 мая 2010 года