№3. 20 декабря 2008 года. Юбилярам

С декабря 2006 года в Домжуре стали проходить «Юбилейники» Клуба журналистов всех поколений «Комсомольской правды», на которых стали чествовать в товарищеском кругу тех, кто перешагнул в текущем году шестидесятилетие и следующие пятилетия. Этот номер полностью отдан нашим юбилярам-2008.

Ю Б И Л Я Р А М

МЫ, КАК ЭТИ КОНИ,

ГОНИМ ВСЕ И ГОНИМ…

НЕ РОПЩИ: ИЗ-ПОД КОПЫТ

ПЫЛЬ ЗВЕЗДНАЯ ЛЕТИТ.

НАША АНКЕТА. СЛОВО ЮБИЛЯРАМ

1. Ради чего – по идее – журналист живет-может?
2. Что осталось от тебя в летописях «Комсомолки»?
3. Что ты считаешь главным достижением своей жизни?

  ВИКТОР ХЕНКИН
Родился 1 января 1923 года. (От редакции сайта: Виктор Львович скончался 20 января 2010 года).
Участник Великой Отечественной войны, военный разведчик, гвардии лейтенант запаса.
В 70–80-е годы – шахматный обозреватель «Комсомольской правды», основатель и ведущий рубрики «е2-е4».
Лауреат высшей награды Союза журналистов России - Почетного знака «Честь. Достоинство. Профессионализм» (2007).
1. Суть профессии журналиста – выразить себя и свое отношение к публикуемым фактам.
2. Создал на страницах (и в кулуарах) газеты шахматный клуб е2-е4, материалы которого показывали шахматы не только как игру или спорт, но как самостоятельную область человеческой культуры.
3. Хоть в жизни иногда и подвирал, но никого не предал и никого не оболгал.

ИЛЬЯ ШАТУНОВСКИЙ 
Родился 20 ноября 1923 года. (От редакции сайта: Илья Миронович скончался в августе 2009 года).
Фронтовик. В «Комсомольской правде» с 1947 года. Фельетонист, ответственный секретарь. С 1963 года в газете «Правда». Автор 35 журналистских книг.
Лауреат высшей награды Союза журналистов России - Почетного знака «Честь. Достоинство. Профессионализм» (2007 ).
2. Самый большой шум вызвал, пожалуй, мой фельетон «Плесень» – о стилягах послевоенного времени. Меня тогда корили за чрезмерную резкость. Но надо бы помнить, что мне, привыкшему к аскетизму и жертвенности фронтовой жизни, дико было, вернувшись, увидеть развязных юнцов, открыто играющих в буржуазность. Они еще не были стилягами, так назовут следующее поколение молодежи. Я писал о настоящих преступниках, убивших своего подельника. И, как видно, попал в точку: в жизни тогда остро столкнулись два нравственных понятия – отдать жизнь ради других или взять чужую жизнь ради своей выгоды. Вслед за «Комсомолкой» волна подобных публикаций прокатилась по всем газетам страны: явление стало заметным и требовало своей оценки.

НИНА АЛЛАХВЕРДОВА 
Родилась 28 января 1938 года. В «Комсомольской правде» с 1965 по 1969 годы, рулила «Алым парусом». С 1969 года – в сфере кинопроизводства. Автор сценариев игровых и документальных фильмов, лауреат кинопремий, художественный руководитель киностудии «Патмос». В настоящее время в производстве художественный фильм по ее сценарию «Чеснок, лук и перец».
Лауреат высшей награды Союза журналистов России - Почетного знака «Честь. Достоинство. Профессионализм» (2008).
1. Журналист – свидетель жизни, такой же, как всякий другой человек. Но только это – его профессия и, в отличие от других, журналист такую способность в себе совершенствует, а уровень его мастерства зависит от того, насколько он в этом совершенен.
2. Для меня привлекательность и неповторимая ценность газеты заключалась в ее способности осуществлять те внешне «тихие» ее акции, которые незаметно, но очень существенно влияли на положение дел в обществе, исправляли его тональность, обогащали в этом отношении и саму газету. Например, конкурс сочинений старшеклассников «Страна, тропинка, отчий дом», объявленный «Комсомолкой», буквально взорвал присущий тогдашней школе формализм и догматизм этих сочинений, редакция получила неимоверное количество прекрасных, искренних работ подростков, которые признавались в любви к Родине не по затверженным шпаргалкам учебников, а осмысливая свой небольшой, но личный опыт жизни. Или операция «Филиппок», к которой Гриша Оганов, тогдашний ответсек газеты, нарисовал замечательную марку: мы призвали школьников описать ту дорогу, по которой они добираются в школу. Почта показала ужасающую картину российского бездорожья. Благодаря газете многое тогда было устранено. Думаю, и сегодня такая бы операция не помешала «Комсомолке», тем более, что сейчас заявлен интерес власти к этой проблеме.
3. Любовь, как ни пафосно это звучит. Смысл своего пребывания в этой жизни я ощущаю именно так…

ВЛАДИМИР КОВАЛЕВСКИЙ
Родился 5 июня 1948 года в Казахстане.
В 1975 году пришел в «Комсомольскую правду» собкором, о чем мечтал и к чему стремился. В 1981 году перешел на работу в «Известия». Сейчас в компании «Транстелеком», ведет проекты по развитию компании. 
1. Профессия наша – не для себя, а для других. И смысл ее в том, чтобы было всегда открыто информационное окно, а информационное пространство всегда заполнено.
2. В свой актив заношу то, что Совет Министров Туркмении, где я был собкором, вынужден был принимать специальные постановления по выступлениям «Комсомолки». Ну, и радуюсь, когда друзья однокашники при встрече вспоминают названия каких-то моих статей, о которых они помнят до сих пор – «Двое из кафе-компании» или «Пляжные мальчики»…
3. Я и сейчас считаю, что главное достижение моей жизни – то, что я работал в ТОЙ «Комсомолке».

ТАМАРА ЧЕСНЯК 
Родилась 19 сентября 1948 года. Окончила факультет журналистики Ленинградского университета. В «Комсомольской правде» с 1973 по 1982 годы – корреспондент отдела науки. В дальнейшем – спецкор отдела науки, обозреватель газеты «Советская Россия», консультант журнала «Диалог», консультант заместителя Председателя Совета Министров РСФСР.
1. Наверное, суть профессии журналиста – любвеобильность. Любить себя, всех, мир… Из этого что-то и получается.
2. Леша Ивкин как-то подошел и сказал: «Хороший у тебя псевдоним – Чесняк». Другой такой фамилии в журналистике не было. Видно, она удачно легла на полосы «Комсомолки», совпала с тем, что я для нашей газеты писала.
3. Семья.

ВАДИМ ЦЕКОВ
Родился 1 мая 1923 года. Окончил два советских вуза. Кандидат наук, доцент.
Член Союза журналистов с 1977 года. Лауреат премии Союза писателей России «Имперская культура» им. Эдуарда Володина по разделу драматургии за киноповесть - политический детектив «В схватке» (2004).
В «Комсомольской правде» с 1970 по 1980 гг. – на договорных началах.
1. Журналистика – это особая сфера деятельности «санитаров» человеческого духа. Людей, живущих не для брюха своего, а для души, для правды, для истины. Но журналистика весьма привлекательна и для особей иного рода – тех, кто живет только для нужды своей, ставит личные интересы выше всего. Проникнув в нашу сферу, они чаще всего афишируют себя как ярких идейных борцов, под разным формальным прикрытием затеняют свою истинную, мещанско-обывательскую сущность. И только в роковой час испытаний для страны могут позволить себе полностью раскрыться, без стеснения предстать циничными приспособленцами. К сожалению, история «Комсомолки» не является в этом смысле исключением. К счастью, в ней вторая группа людей – редкое явление.
2. Нескромно и негоже самому давать оценку своей деятельности. Но все же скажу, что за десять лет сотрудничества с «КП» в ней опубликовано несколько десятков статей.
3. Верность теме.

МАРГАРИТА БАСАЛОВА 
Родилась 5 декабря 1938 года. В 1957 году пришла на работу в отдел писем «Комсомольской правды», заменяла несколько месяцев референта в досье иностранного отдела. 27 августа 1969 года переведена временно помощником главного редактора, с 1 января 1974 года утверждена на этой должности постоянно, 10 декабря 1998 года ушла с нее же на пенсию. Общий стаж работы в редакции – 41 год, в приемной – почти 25 лет (дольше на этой должности работала только Евдокия Михеева).
Имеет звание «Ветеран труда».
1. Журналист ближе всех связан с народом. Профессия тяжелая, надо очень любить ее. По характеру журналисты должны быть упертыми, чтобы всегда добиваться того, что им нужно. У меня они вызывают большое уважение.
2. Помощник главного – ответственная должность: надо все записать, все передать, не исказить, за всем уследить… За четверть века всякое случалось. Больших проколов не было, но однажды я продержала под дождем Юрия Воронова, который ждал машину, а шофер заехал не туда. Думала, уволят. Юрий Петрович вызвал, иду, коленки дрожат, а он говорит: «Рита, вы меня извините, это я виноват»… Золотой был человек, никогда ни на кого не держал зла.
3. Мне так повезло в жизни, что я могла общаться с самыми интересными людьми страны – космонавтами, артистами, учеными. И c самыми талантливыми журналистами, кумирами миллионов читателей. Где бы еще кроме редакции могла я с ними повстречаться? Рада, что со многими у меня сложились прекрасные, близкие отношения...

ТАТЬЯНА ЕЛАХОВСКАЯ
Родилась в Ленинграде 22 сентября 1933 года. По «Дороге жизни» была вывезена из блокадного города в Москву, к родственникам. Остальные члены семьи при эвакуации погибли. Закончив школу, работала в журнале «Работница», затем Мария Удалова, в то время – зав. кадрами КП, пригласила в «Комсомолку» – на разборку почты в отдел писем. На шестом этаже трудилась более четверти века – в секретариате, помощницей ответсеков Ильи Шатуновского и Григория Оганова, зам. Главного редактора Валерия Кисилева. Через двадцать лет работы получила от «Комсомолки» однокомнатную квартиру, в которой живет до сих пор. Со многими коллегами продолжает поддерживать дружеские связи.
1. Зачем живет журналист? Чтобы нести людям правду. Так я понимаю суть профессии, вспоминая тех, с кем работала в «Комсомолке».
2. Шесть с половиной тысяч раз я за годы работы в редакции поднималась на шестой этаж через подъезд «Комсомолки» и проходила через весь наш длинный коридор на свое рабочее место возле Голубого зала. И потом – в течение рабочего дня – пробегала по этому коридору не менее десяти раз. Вот и посчитайте, сколько это километров… Не знаю, занесено ли движение моей персоны в летописи «КП», но то, что именно оно стало моей жизнью, – факт.
 3. Моя главная удача и достижение, поскольку я этого достигла и удерживала многие годы, – общение с такими интересными людьми, как наш коллектив.

ЛИЧНЫЙ КОД

ЖИЗНЬ ИНОГДА ДОЛГАЯ
КОНСТАНТИН ЩЕРБАКОВ 
Родился 9 мая 1938 года.
В «Комсомольской правде» с 1963 по 1975 годы – заведующий, редактор отдела литературы и искусства, член редколлегии, обозреватель. Далее – представитель в Польше Всесоюзного Агентства по авторским правам, журнал «Дружба народов», Министерство культуры РФ (заместитель и первый заместитель Министра). В настоящее время – заместитель председателя Конфедерации Союзов кинематографистов, ответственный редактор журнала «Кино форум».
Заслуженный деятель искусств РФ. Заслуженный деятель культуры республики Польша. Кавалер польского ордена «Офицерский крест».
Автор книги воспоминаний «Житье-бытье» (М., из-во «Воскресенье», 2005), отрывки из которой публикуются ниже.

Из детства
В войну мы жили на даче в Огареве, а соседнюю дачу, выстроенную в виде небольшого готического замка, занимали подчиненные отца, секретари МК и МГК ВКП (б). (Позже там единолично обосновался Никита Сергеевич Хрущов). Территория усиленно охранялась, и с некоторыми офицерами, дежурившими поблизости от дач, у меня (а лет мне тогда было 6) сложились вполне приятельские отношения. Один из них и подарил мне трофейный немецкий орден – черный железный крест. Фильмы про войну, где показывали страшных эсесовцев в черных мундирах, на даче крутили регулярно, ребенок на просмотры заглядывал, и вот какая у меня вышла странная фантазия. Я надел свой черный выходной костюмчик, крест спрятал в кармане и пошел на соседнюю дачу – почему-то именно на соседнюю, такой был интуитивный порыв. Там прикрепил крест на лацкан пиджачка и в таком обличии промаршировал, гулко отбивая шаг, длинным пустым коридором замка.
Когда повернул обратно, навстречу мне уже шли два секретаря – один МК, другой – МГК. Запомнилось, что бледные.
– Костя, пойдем с нами, – быстро сказал секретарь МК и, взяв меня под руку, быстро завел в первую попавшуюся комнату, плотно прикрыл дверь, усадил меня на стул, секретари заняли диван напротив.
– Ты вот что скажи… Ты это… – секретарь МГК показал на крест, – ты это надел – от души?
– Не от души, – со слезой в голосе проканючил я, почуяв неладное, – просто игрался…
– Больше так не играйся, ладно? – тихо попросил секретарь МК. – И это отдай. – Он быстро снял крест с моего лацкана и сунул в карман.
– И больше никому не рассказывай, как ты тут…
– Больше не буду, – у меня хватило ума не требовать игрушку обратно.
– Вот и ладно, – облегченно вздохнул секретарь МГК, с укоризной добавив: – Видел, какой у отца мундир, ордена какие? С него надо пример брать. А ты…
Они оказались хорошими мужиками, секретари МК И МГК ВКП (б). Они не стали выяснять, откуда у меня этот крест и кто надоумил ребенка совершить эту эскападу.
А тогда ведь могло быть всякое…
В газете «МК» от 20 января 2001 года прочел заметку «Президентский переезд», где сообщалось, что Владимир Путин сменил резиденцию и обосновался в одном из зданий на территории Ново-Огарева. Рядом с заметкой – фотография резиденции, в которой я узнал то самое готическое строение, где шести лет от роду ваш покорный слуга шествовал, нацепив железный немецкий крест. Не знаю, как сейчас, после ремонта, а шестьдесят лет назад, помнится, было там совсем неплохо. К тому же сохранена преемственность, которая, несомненно, послужит консолидации общества, хотя, возможно, будет способствовать его расколу…
Лично я учил диалектику по толстым томам профессоров-марксистов, все наглухо забыл, а осталась в памяти формула, услышанная в раннем детстве от моего тогдашнего доброго знакомого, истопника Яши:
– Жизнь, она, Алексаныч, какая? Не мордой об стол, так жопой об пол. Такая вот жизнь.
На Моховой
У нас был веселый и сильный курс, где приобщались к диамату и истмату протоирей и яркий литератор Михаил Ардов, знаменитый режиссер Марк Розовский, автор сценария «Аси Клячкиной», замечательный писатель Юрий Клепиков, создатель литгазетовского клуба «12 стульев» Виктор Веселовский.
Правительственная квартира наша на улице Грановского была в нескольких минутах ходьбы от Моховой и, естественно, что в дни экзаменов она превращалась в мини-студенческое общежитие. Квартира была настолько беспризорной, что места хватало всем.
В последний, выпускной год моя жена Ира была уже хозяйкой этой коммуны, организуя и направляя ее творческое существование, да к тому же заботясь о том, где разместить Леню Лейбзона, который ночью непременно будет читать стихи нашего курсового поэта Юлиана Надеждина; а где Генку Галкина, Мишу Ардова, подуставших от постижения наук, совмещенного с хорошим застольем. Решала, кому оставить опохмелиться (норму свою знает), а кому нет: может загудеть на весь день, что сильно осложнит подготовку к экзаменам.
Если кто думает, что в студенческие годы нашим основным напитком была водка, – это заблуждение, уверяю вас. То есть и ее не избегали, конечно, но были у студентов журфака любимые места в Москве, где водку попросту не подавали. Да и ни к чему она была там!
Кафе «Арарат» в начале Неглинной. Колбаса суджук, сыр мотал с зеленью, севанская форель, чебуреки, но не такие, какие сего дня на каждом углу, а начиненные нежнейшим рубленым мясом с травами, которое там, внутри, словно бы плавало в ароматном соке. Как говорил Фирс в «Вишневом саде»: «Способ тогда знали...» Может, и сейчас кто-нибудь знает, только мне настоящие чебуреки с тех пор больше не попадались. Это была – еда, и выпивка была – настоящая. Розовое сухое армянское вино «Арени» и три «звездочки» ереванского коньячного завода. Боюсь ошибиться, но кажется – четыре двенадцать бутылка. Рублей по пяти с человека (в день стипендии доступно) и можно было очень достойно провести вечер.
И когда я сегодня вижу молодых ребят в очереди к «Макдоналдсу», мне хочется крикнуть: «Остановитесь, что вы делаете!», но потом вспоминаю, что кафе «Арарат» уже давно нету.
Нет уже ни Гены Галкина, ни Вити Веселовского. Ушел из дома и не вернулся Леня Лейбзон. Выходит, долго живу? И поработать, и выпить еще не в тягость. А живу долго.
Такое интересное открытие.
Критическая стезя  
Почему я стал театральным критиком? А вот почему.
Еще некоторое время после смерти отца, в военные годы занимавшего самые высокие государственные должности, в нашей квартире на улице Грановского стоял черный телефонный аппарат без диска. И я слышал, как взрослые иногда снимали трубку, говорили: «Товарища Хлыстова, пожалуйста», – и излагали разные житейские просьбы, которые неукоснительно выполнялись. А еще из разговоров в доме почему-то запомнился МХАТ: «Да, «Анна Каренина»… Тарасову видели или Еланскую?» Однажды два этих обстоятельства – черный телефон и МХАТ – каким-то странным образом объединились в моем сознании, я снял трубку, к которой прежде не прикасался, и, услышав: «Хлыстов у аппарата», – решительно заявил: «Здравствуйте, товарищ Хлыстов. Щербаков говорит. Костя. Мне во МХАТ нужно».
– «Дядя Ваня» устроит? – товарищ Хлыстов был невозмутим.
– Устроит.
Приняли меня в правительственной ложе, но речь, понятно, не о том, у меня и в детскую пору были сильны демократические настроения. В общем, все последующее время, пока стоял у нас телефон без диска, товарищу Хлыстову было от новоявленного любителя театра не отбиться. А предложи он мне вместо «Дяди Вани», к примеру, «Зеленую улицу» Сурова? Не дождалась бы страна полета моей критической мысли…
Из польских встреч
За семь лет польской командировки у Иры и меня сложились добрые отношения с Тадеушем Ломницким и Адамом Ханушкевичем, выдающимися людьми польского театра. Они приняли наше приглашение домой, на ужин, а еще был приглашен советник нашего посольства. Вечер получился хороший, на следующий день мне позвонил советник:
– Очень понравилось, очень. Я даже не думал, что за столом можно вот так разговаривать – об искусстве, о театре, а не просто – анекдоты и водку пить.
Через некоторое время, когда я приехал в Москву, в отпуск, генеральный директор ТАСС Виталий Игнатенко показал бумагу, пришедшую из Польши по соответствующим каналам, специально для меня приберег. Дословно не помню, но за содержание ручаюсь. Дескать, состоялась встреча советника посольства с известными деятелями польского театра Тадеушем Ломницким и Адамом Ханушкевичем. Польские участники встречи выразили безоговорочную поддержку внешней и внутренней политики советского руководства и лично Леонида Ильича Брежнева. Последнюю фразу помню дословно: «Во встрече принял участие представитель ВААП К.Щербаков».
В высших сферах
Высшие сферы – это Министерство культуры России, где я шесть лет проработал заместителем и даже первым заместителем министра.
Прилагая немалые усилия и всевозможное красноречие, иногда удавалось добиться, чтобы некоторым пожилым деятелям культуры было установлено дополнительное материальное обеспечение, так называемые президентские пенсии. Это оказывалось существенной добавкой к тем жалким пенсиям по старости, которые полагались людям, всю жизнь отдавшим отечественной культуре. Однако в ответ на последнее ходатайство Министерства культуры пришел ответ заместителя министра труда и социального развития. В нем, в частности, содержались такие строки: «К настоящему времени практически всем видным деятелям культуры такое обеспечение установлено. Что касается включенных вами в проект распоряжения Президента Российской Федерации работников, то вряд ли есть основания относить их творческую деятельность к особым заслугам перед Российской Федерацией».
Читал казенную бумагу, и поднималась во мне волна восхищенной зависти. Десятилетиями работаешь с друзьями, коллегами бок о бок, льстишь себя надеждой, будто понял что-то про их жизнь и судьбу, и вдруг оказывается, что понятия твои – в сфере приблизительности и дилетантства, и есть некто в Министерстве труда, точно знающий, поштучно и поименно, кто у нас видный деятель культуры, а кто так себе.
Рецензия сорокалетней давности
В 1967 году Марк Захаров поставил в Театре Сатиры выдающийся спектакль по пьесе Островского «Доходное место», вскоре снятый с репертуара по причине высоких неудовольствий. Я пробовал тогда писать о спектакле, опубликовать не удалось, однако наброски остались. Хочется привести описание сцены в трактире, где матерый, вышедший из низов чиновник, как теперь сказали бы «среднего звена», Аким Акимыч Юсов гуляет в обществе облагодетельствованного им начинающего карьериста Белогубова. Напомню, что Юсова играл Анатолий Папанов, а Белогубова – Александр Пороховщиков…
Вот ковыляет разомлевший от обеда Аким Акимович, но раньше входит Белогубов – входит резко, стремительно, – модный, самоуверенный, спортивно сложенный. Первые реплики – где же подобострастность, угодливость? Да нет, едва скрываемое высокомерие сквозит в них. И когда, затеяв с Юсуповым пустяковый спор о том, взять ли еще бутылку, Белогубов скажет вдруг тихо, вкрадчиво, угрожающе: «Нет, уж позвольте-с. Здесь не вы распоряжаетесь, а я», – у вас мороз пройдет по коже, вы поймете, как непоправимо просчитался старый, патриархальный и по натуре своей вовсе не злой Аким Акимыч, как драматически обманулся он в своем любимце…
«Аким Акимыч! Что я вас попрошу… Помните, вы прошлый раз прошлись под машину: «По улице мостовой-с?» …Осчастливьте, Аким Акимыч!» Немного поломавшись, но потом кивнув половому: «Пускай!», – Юсов застывает в позе, изготовившись к танцу. Только не заиграла музыка, и Аким Акимыч продолжал стоять, неудобно задрав ногу. В этот момент поднялся Белогубов. Не торопясь, снял пиджак – чтобы чувствовать себя здесь совсем по-домашнему. Медленно-медленно, взяв стул, обошел вокруг Юсова. Поставил стул и, удобно на нем устроившись, еще секунду разглядывал опешившего Акима Акимовича, как бы предвкушая потеху. Потом сделал едва заметный знак – и мгновенно, разрывая напряженную паузу, заторопилась, захлебываясь, музыка! Топнул ногой под эту музыку Юсов – на Белогубова топнул – у-у, смотри у меня, дескать. И тут же отскочил, жалко, беспомощно. Потому что с неопровержимой точностью прочел свой конец в холодных, ясных, не знающих пощады глазах этого парня…
На фото: Костя Щербаков и Инна Руденко. До сих пор в одной команде.

ЗАПИСКА КУРАТОРУ
ЛЮДМИЛА СЕМИНА 
В «Комсомольской правде» с 1969 по 1979 годы – корреспондент отдела рабочей молодежи, зав. отделом студенческой молодежи, собкор по Молдавской ССР. Затем спецкор газеты «Советская Россия» (1980-82).
После окончания Академии общественных наук – член редколлегии журнала «Молодой коммунист» (1984–1987), преподаватель кафедры партийного строительства и политологии Московской ВПШ (1987–1990), сотрудник Идеологического отдела ЦК КПСС (1990–1991). Далее – практическая работа в политической сфере: в аппаратах общественно-политических объединений, партий, избирательных штабов.
Директор департамента общественных связей Международного фонда «Реформа» (1994–1997), заместитель главного редактора «Российской газеты» (1997–2001), главный редактор издательского дома «ПоРог» (2003–2005).
С 2004 года – вице-президент журналистского клуба «КП» – «Семидесятники», с 2006 – исполнительный директор Клуба журналистов всех поколений газеты «Комсомольская правда», с 2008 – главный редактор клубной газеты «6 этаж».
Лауреат премии Союза журналистов России (2005) – как составитель сборника воспоминаний о «Комсомольской правде» – «Больше, чем газета».
Предисловие
Разбирая архив, натолкнулась на эту служебную записку. Прежде, чем привести ее здесь, сделаю небольшое предисловие.
Это был 1975 год. Мне 32 года, седьмой год работы в «Комсомолке», второй год заведования студенческим отделом, еще не член, а только кандидат в члены партии (квоту на прием выделили в связи с намерением нагрузить отделом). Годов и опыта, может, и маловато, но профессионального самомнения – выше крыши. Что-что, а самооценку в масштабах ответственности за державу «Комсомолка» нам задирать умела.
Известно, блажен, кто не ведает… Видимо, я к таким блаженным и относилась, если решила, что, коли не печатают заметку мои начальники, ссылаясь на запрещенную тему, разрешения следует попросить в вышестоящей инстанции. Поскольку ЦК комсомола был (для меня, во всяком случае) – никакая не вышестоящая, а равновеликая редакции инстанция, обратиться решила прямо в ЦК КПСС. Что и сделала, отправив туда служебную записку куратору, фамилии которого уже и не вспомню.
Почему захотелось обнародовать ее сейчас. А вот почему…
Она мне понравилась. Я увидела вполне зрелый документ – особенно по позиции, по обеспокоенности делами общества. Из сегодняшнего возраста как-то даже удивительно, что в тридцать лет можно было уже так трезво судить ситуацию. Ну, и, конечно, записка эта греет душу своей дерзостью, наивным бесстрашием, продиктованным, скорей всего, святой уверенностью в том, что родная газета всегда – за справедливость, за честность, а родная партия, безусловно, обязательно ее в этом поддержит… Признаться, я не стыжусь и сейчас этого своего идеализма. Более того, сегодня я его намеренно в себе культивирую, охраняю, наперекор новым обстоятельствам жизни. Потому что обстоятельства меняются, а человеку, не сохранившему наивной веры в неотвратимую победу лучшего, долго на ногах не устоять – закрутит, сломает, расплющит.
И есть еще одно, что подталкивает к публикации. Попав в «Комсомолке» в отдел рабочей молодежи и закалив там профессиональный характер, не могу спокойно слышать отзывы тех коллег по шестому этажу, которые считают его спекулятивно-барабанным: мол, мы писали за «душу», а вы – за ударные стройки и домны. В том же архиве мне попалась еще одна докладная – времен рабочеотдельского периода: там на десяти страницах был произведен анализ почты в защиту работников от сверхурочных. Как только я не обличала (с фактами в руках) хитроумных начальников, которые всеми правдами и неправдами закабаляли своих подчиненных, превращая их фактически в рабов производства. Пафос докладной был именно в этой – нравственной стороне проблемы, когда выполнение плана становилось идеей «фикс», убивало всякую человечность в трудовых отношениях. Правда, обзор мой потому и был направлен в Совмин, что в газете его не напечатали. Но мне он дорог как ответ оппоненту по этажу: разве дело в табличке над твоим рабочим столом, а не в том, чем воспалена твоя журналистская совесть? Напечатать его сейчас здесь не получится из-за объема (хотя, видит бог, как эта почта и сегодня актуальна!).
Служебная куратору из студенческого отдела покороче. Но по сути и в ней – то же ответственное резонирование болям общества, которое так естественно было для совсем молодых людей из разных комнат одного шестого этажа.

«ЦК КПСС
Отдел науки и вузов
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
В течение двух последних лет «Комсомольская правда» получает большое количество писем, авторы которых выражают недоумение новым порядком приема в вузы Москвы – имеются в виду привилегии при зачислении москвичей. Как показывает обзор почты на эту тему, нынешним летом аналогичным образом стали поступать вузы других крупных центров, в частности, Ленинграда и Киева. Привилегия оправдывается отсутствием мест в общежитиях для прописки иногородних. Вместо того, чтобы расширять общежития или арендовать для этих целей соответствующий жилой фонд у города, приезжих абитуриентов, успешно выдержавших конкурс, попросту «заворачивают» обратно, в их родные места проживания. Посылаем копии тех писем, что получены в последнее время, а также аналитический обзор проблемы.
Считаем необходимым высказать и свое мнение по данному вопросу, поскольку не можем оставаться в стороне от столь напряженной ситуации. Нам кажется особенно неверным, что в число вузов, ограничивающих прием иногородних абитуриентов, попали такие учебные заведения, как Московский госуниверситет, педагогический институт им.Ленина и педагогический институт иностранных языков им.М.Тореза, МИФИ, МФТИ и др. вузы экстра-класса. Это нарушает принцип равноправия на получение образования, ставит его в зависимость не от способностей, а от места жительства кандидата.
Мы не можем согласиться и с тем, что «новый порядок» действует открыто и все-таки негласно: все наши попытки дать какие-либо разъяснения по этому поводу на страницах газеты встречали сопротивление, а все объяснения, полученные непосредственно в вузах, в Московском горкоме КПСС, в Минвузе СССР, – противоречивы и несостоятельны.
Нам кажется также, что именно безнаказанность, которую вдруг почувствовали руководители вузов, привела к возникновению всех тех чрезвычайных инцидентов, о которых сообщают наши читатели в прилагаемой почте. И если изменившийся порядок зачисления в самом деле оправдан какими-то чрезвычайными обстоятельствами, следует втройне усилить контроль за ним, чтобы не допускать злоупотреблений.
Главное оружие в этом ряду – гласность, поэтому мы просим разрешить «Комсомольской правде» выступить с публикацией на эту тему.
Зав.отделом студенческой молодежи
«Комсомольской правды»
Л.Семина.
10 сентября 1975 года»

Послесловие
Обратите внимание на слово «гласность». Журналисты «Комсомолки», как видим, уверенно использовали его в качестве аргумента за десять лет до перестройки…
Конечно, никакого ответа я не получила – ни устно, хотя бы через главного редактора, ни, тем более, письменно. И разрешения, разумеется, тоже не последовало.
Но справедливости ради стоит сказать, что уже следующим летом ссылок на отсутствие мест в общежитиях при зачислении вслух не звучало. Наверное, были найдены более тонкие механизмы «регулирования» контингента. Во всяком случае мы громили следующим летом абитуриентские строительные отряды, куда зачисляли «срезавшихся» на экзаменах и направляли их разнорабочими на вузовское строительство и ремонт. Под гарантии будущего первоочередного зачисления. МГК КПСС в связи с этой публикацией едва не снял главного редактора, а я – по совокупности нескольких, столь же «гласных» выступлений студенческого отдела на страницах газеты (а еще больше – в ее неопубликованных архивах) – получила место собкора по Молдавии.

ПРОЕКТА «ПАВЛИК МОРОЗОВ» В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ НЕ БУДЕТ
ЕЛЕНА ТОКАРЕВА 
Родилась 18 июля1948 года.
Со второго курса Московского полиграфического института пришла в «Комсомольскую правду», где пять лет (1972–1977) работала в отделе комсомольской жизни. Позже работала в журнале «Сельская молодежь», в «Российской газете», «Общей газете», «Экспресс-газете». С 2001 года – главный редактор газеты Stringer.
Лауреат премии «Человек года» (1994), премии Союза журналистов России за новый формат издания (2005), других премий и дипломов.
Проект Stringer, которым я занимаюсь с 2001 года, придумала не я – туда меня вынесла судьба. Раньше это была газета расследований и агентство расследований. Постепенно это выродилось в интернет-проект. 
Как я попала туда? Я возглавляла недолгое время отдел расследований в «Экспресс-газете», которой руководил тогда Александр Куприянов. Это случилось после того, как разгромили «Российскую газету» в 1993 году. Тогда нас, тех, кто работал в «РГ», никуда не брали на работу, и в этой обстановке появилась первая «желтая» газета в стране, «Экспресска». Это сейчас в России есть только желтые и очень желтые издания, а тогда писать правду о том, кто болен прыщами, а кто СПИДом, считалось огромной смелостью. Каждое расследование стоило нам невероятных усилий. Было это сложно, но полезно. Приближенная к реальной жизни журналистика. Конечно, не без издержек, все эти сюси-пуси в отношении доморощенных российских «звезд» – это тоже издержки желтой журналистики. «Ах, Певцов так любит свою жену Дроздову, что все время под столом греет ей ножки…» От этого тошнило.
Но наступил 1998 года, дефолт, зарплаты упали, и я ушла туда, где они в тот момент не упали – к Егору Яковлеву. Когда страна с трудом разлепляет глаза после похмелья, хорошо работать в цветном еженедельнике. Там я просидела пару лет, осваивая азбуку либеральной и одновременно народнической трескотни обо всем хорошем против всего плохого, как вдруг в моей жизни появилась одна дама из прошлого и сделала мне лестное предложение возглавить самое таинственное издание в РФ – газету Stringer.
Эта толстая газета тогда бесплатно рассылалась в черных конвертах по органам власти и содержала различного рода досье на людей из власти. Ящик Пандоры, одним словом. Возглавлял редсовет этой газеты Коржаков. С первого раза я отказалась. Потому что не привыкла ничем командовать выше отдела. Все-таки возглавлять газету – это значит все время искать спонсоров и деньги на издание, так как до сих пор в России никто толком не понял, что одиночное издание не может быть прибыльным, прибыльным может быть только медиа-холдинг, который включает рекламоемкие издания и мультимедийные проекты.
В конечном итоге, я согласилась, и в ноябре 2001 года возглавила этот проект. За четыре года превратила газету в регулярно выходящее издание, она распространялась по всей стране, и не рассылалась, а продавалась в киосках и по подписке.
В 2003 году меня окончательно кинули спонсоры, хотя и так они были не слишком щедры, и денег всегда едва хватало на необходимые расходы. Последние полтора года перед тем, как газету закрыть и перейти в чистом виде в Интернет, я финансировала ее сама, и в этот период газета жила лучше, чем при спонсорах, да и я купила, наконец, квартиру для сына. Оказывается, можно. Без спонсоров.
С середины 2004 года я полностью сосредоточилась на развитии Интернет-проект Stringer. Переформатировала сайт. Выпустила книгу «Записки рядового информационной войны», которая семь раз переиздавалась под названием «Кто подставил Ходорковского?», и сейчас я снова получаю предложения переиздать эту книгу в обновленном виде. Это оказалась хитовая штука. Общий тираж даже я затрудняюсь назвать. По ней учатся студенты на журфаках.
Издала роман. Сейчас еще три написала – буду издавать оптом.
Stringer входит в тройку самых известных компромат-сайтов в России. Некоторые задают мне вопрос, почему я его не продвигаю дальше, скажем, не превращаю его в гнусный портал типа «Одноклассников.ру» с лозунгом: «Напиши правду про свою первую учительницу, свою маму и своего первого начальника!» Такой портал под названием «Павлик Морозов» можно было бы основать, но неизвестно, сколько бы я прожила после его вступления на запланированные мощности. А я хочу еще дожить до внуков и умереть в присутствии большой семьи, нотариуса и благодарных учеников…

НАБОЛЕЛО!

ПОКА НЕ ПРОПИТ ГЛОБУС
ВИКТОРИЯ САГАЛОВА 
День рождения выпал на 1 января, поэтому отмечается всегда.
Окончила факультет журналистики МГУ. В «Комсомольской правде» публиковалась с августа 1965 года. С 1966 года в штате – корреспондент отдела комсомольской жизни, отдела писем. С 1975 года работала в журналах и издательствах как редактор («Книжная палата», «Аванта+» и др.).
Член Союза журналистов России.
Недавно у меня дошли руки до «бестселлера» – книги Алексея Иванова «Географ глобус пропил», о школьном учителе довольно странного поведения. Вопреки заверениям восторженного рецензента, что от романа не оторваться, я осиливала эту довольно объемистую книгу с немалым трудом. Непонятно, чего ради дотошно, да еще средствами убогого новояза, протоколируются будни очередного «лишнего человека», ничем, кроме заурядного ерничества, не примечательного. В герое нет даже обаяния, несомненно отличавшего, например, вампиловского Зилова из «Утиной охоты». Психология географа исчерпывается комплексами непомерно затянувшегося детства. В тридцать лет он смотрит на мир глазами проказника-шестиклассника. И сам признает, что не хочет «меняться». То есть не хочет развиваться, взрослеть. Но ведь всякий живой организм ежеминутно меняется. Не меняться – значит не жить. Работа, семейный быт и просто любое «надо» непроизвольно воспринимаются таким большим ребенком как надругательство над личностью, доставляющее уйму неподдельных страданий. 
А работа в данном случае – преподавание в старших классах. И, значит, наш «блин на хрен педагог», как он сам себя аттестует, непосредственно обращается к подросткам. То есть, говоря высоким слогом, участвует в формировании их характеров, ценностей. Отношения с классом складываются соответственные. Ученики в глаза обзывают географа сволочью, козлом и еще худшими словами. Он в долгу не остается. При этом они вместе пьют, курят, чуть ли не дерутся, устраивают заговор против школьной администрации, пишут шпаргалки. Вот такая педагогика.
Есть в современной школе и фальшь, и показуха, и казенщина, и рутина. И вообще много плохого и даже ужасного, кто спорит. Но, может быть, еще хуже, что в который раз нам – как и бедным старшеклассникам из романа – предлагают порочную, ложную альтернативу. Или лицемерие, смертная скука и карьеризм – или водка и честный пофигизм. Право, посочувствуешь мальчикам и девочкам, которые в нежном возрасте усвоят именно такое условие выбора.
Инфантильность, часто воинствующая, вызывающая, блокирующая попытки серьезного разговора о чем-либо и всё низводящая к своему примитивному, «пофигистскому», «прикольному» уровню, становится у нас повальным явлением. Да и не только, конечно, у нас. «Людей, чем дальше, тем сильнее станет привлекать жизнь свободная, безответственная, целиком посвященная неистовой погоне за наслаждениями; им захочется жить так, как уже сейчас живут среди них kids…». Так говорит герой романа Уэльбека «Возможность острова». Увы, он прав. Великовозрастные дети, упорно отказывающиеся от душевного труда, воспринимающие собственные отвратительные поступки и речи как невинные шалости, сместили ради своего внутреннего комфорта понятия и оценки – так что норма видится им отклонением, а низость, пошлость и глупость выдаются за норму. «Мы никогда не ошибаемся, когда рассчитываем на человеческое свинство», – изрекает географ.
Может быть, российский автор пишет именно об этом? Может быть, его роман – предупреждение о реальной опасности, исходящей от таких во множестве расплодившихся kids, которые, того гляди, готовы пропить наш общий Глобус – Землю? Между тем подобная тема в книге и не ночевала. Похоже, автор искренне представляет, что рассказывает о «сложном», талантливом и человеколюбивом чудике, который мается от собственной неприкаянности... и тем не менее бескомпромиссно противостоит окружающему несовершенству...
Вывод. Такие «произведения», как данное, лишь увеличивают территорию энтропии – нравственной и эстетической запущенности, бессодержательной имитации. Добавлю, что они активно участвуют в уродовании языка, лишая слово главной ценности – быть средством связи людей.
Эти книги, как мне представляется, – часть игры в поддавки, которая и без того приняла в обществе поистине тотальный характер. В них все понятно, просто, легко «узнаваемо». Привыкший к «Глобусам» читатель незаметно деградирует, охотно тянется к суррогатам и теряет вкус к истинной литературе, ее самодвижению и объемности. После принижающего чтения трудно воспринимать тексты серьезные, глубокие, многозначные.
 Чтобы не оказаться в тупике, надо вовремя повернуть к выходу.

ВОКРУГ ПУШКИНА
ГАЛИНА СОРОКИНА 
Родилась 4 октября 1933 года. (От редакции сайта: Галина Георгиевна скончалась 23 сентября 2010 года).
По образованию филолог, экономист. После окончания в 1956 году МГУ им. Ломоносова многие годы работала в центральных изданиях. В «Комсомольской правде» с1972года. Создаёт популярную рубрику нового формата «Экономические письма из семьи», публикуясь под псевдонимом Галина Осинкина.
В 80-е занимается литературной работой как «свободный художник». С 90-х годов – более десяти лет – главный редактор журнала «Культура и свобода» и посвящённой Пушкину газеты «Автограф», которую издает вместе с мужем, известным поэтом Валентином Проталиным.
Автор выходящей в свет книги «Актуальная проза», из которой ниже публикуется в газетном варианте первый отрывок из раздела «Вокруг Пушкина».
Нажала кнопку телевизионного пульта, попала на «хвост» шоу, где ведущие две Елены, рекламно дополняя одна другую, пышными словами провозглашали явление перед собравшейся в студии публикой нового гостя: «Ваши аплодисменты!
Номинант на Нобелевскую премию по литературе поэт Константин Кедров! Ваши аплодисменты!»
Тема передачи – вроде того, что же есть женская измена – плюс женщине или минус. Раскланиваясь на все стороны, на сцену вышел человек… и с напором непогрешимости, с явным даже смаком стал почти выкрикивать:
– Стихов Пушкина никто не помнит! Если бы Натали не влюбилась бы в Дантеса и не было бы дуэли, Пушкин был бы заурядным поэтом ХIХ века!
В первый момент я ушам своим не поверила, во второй, удерживая в памяти только что услышанное собственными ушами, схватилась за карандаш – записать. ...Не постеснялся мужчина, назвавшийся поэтом, аудитории, собравшейся, кроме прочего, поднабраться и уму-разуму, и эстетического чувства и вкуса у авторитета – ну как же – служитель муз, парнасец – номинант на Нобелевскую премию по литературе. Не постеснялся ни нас – телезрителей, коих миллионы, в том числе, и просвещенных, ни собственного возраста, уже очень далекого от юности, когда может случиться потемнение во всем организме. ...Озвучил дичь и в претенциозном бреду «постпостмодерниста» взахлеб стал читать свои «стихи» о всемирном засосе то ли меж людьми, то ли меж осьминогами.
...Голова разболелась страшно, как от удара. Самой несколько странно это: казалось бы, учишь себя, даже научил себя пропускать мимо ушей нынешнюю разнузданную свободу слова. Казалось бы, давно научил себя ровно относиться и ко благоглупостям, к злоглупостям, печатаемым, звучащим, показываемым на кино- и телеэкранах, в Интернете…
…Благо телефонные справочники союзов писателей дома имеются, позвонила г-ну Кедрову, назвалась, спросила, кто номинировал его на Нобелевскую премию по литературе.
– Алжирский комитет, – ответил Кедров тоном очень довольного человека и стал пространно рассказывать (а женский голос ему при этом, было слышно, суфлировал), мол, есть несколько комитетов, шведский, стокгольмский – по науке, норвежский или еще какой-то определяет награды за вклад в дело мира, и вот поисковый Алжирский комитет (Камю был из Алжира!!) – по литературе... в этот раз в поле его зрения попала Россия, то есть он, Кедров.
– Скажите, пожалуйста, что это было с вашей стороны вчера на программе «Принцип домино»? – спросила я.
…На другом конце телефонной линии помолчали:
– Шутка.
– Что?
– Шутка.
– Ничего себе шуточка...
Он перебил меня:
– Уж и пошутить нельзя.
Я попыталась договорить:
– …да еще на массовую аудиторию. С высоты номинанта на Нобелевскую премию? Да еще и по литературе? Так сказать, с высоты литературного авторитета?
Голос Кедрова стал агрессивно-напористым:
– Было шоу, тема шоу – женская измена – тоже шуточная, вы, должно быть, нигде не бываете, дома много сидите, ни с кем не общаетесь!
Разговор стал – надо бы мерзопакостнее, да некуда. Я положила трубку.
Ради самовыпячивания уничижать все, что ты не сам-наилюбимейший, – общую нашу культурную память, гений Пушкина, к паскудству отвращение у разных непушкиных – у поэтов, у непоэтов, у мужчин, и, уж конечно, у женщин – таков тренд бурбонов-профанов нашего времени.
Надо было хоть как-то действовать. Позвонила Козаровецкому, остро заинтересованному живой фигурой Пушкина и способного адекватно воспринять мое возмущение... Сейчас он как раз готовит интервью с Николаем Петраковым (экономистом, академиком – ред.), автором интереснейшей книжки «Последняя игра Александра Пушкина» для газеты «Русский курьер». Свела их, чтобы вокруг книги не образовалось фигуры умолчания, как случилось поначалу с замечательной книжкой киевлянина Баркова «Прогулки с Евгением Онегиным»… Нынешняя «официальная пушкиниана» – большая мастерица не замечать исследований о Пушкине, если они ей, как говорится, не в жилу.
У меня самой, увы, нет теперь «Автографа», на страницах которого обязательно нашлось бы место для всего, что нынче в живой жизни происходит в связи с наследием и личностью Пушкина, и, конечно, для существенных трудов о нем, не прописанных прежде в пушкиноведении.
Козаровецкий застал лишь самые последние выпуски «Автографа, но показал себя надежным человеком. Стоит только вспомнить, как мытарились мы с ним, а он – вдвойне, чтобы огромную библиотеку, кабинет и архив известного исследователя пушкинского наследия А.А. Лациса пристроить в приличное место. Получилось, к сожалению, все отдать в РГГУ, хотя, позднее выяснилось, можно было в научную библиотеку МГУ. Но после кончины Лациса нужно было квартиру его освобождать. …Вот и испугались мы с Козаровецким, что книжное и рукописное богатство Лациса с более чем полувековыми его исследованиями Пушкина попадет попросту на помойку.
…В интервью с Петраковым для «Русского курьера» клановому пушкиноведению, упорно замалчивающему новейшие основательные исследования о Пушкине, предъявляется прямой счет.
…Вот и попросила я Козаровецкого хотя бы упомянуть в ближайшем интервью о блудословии в отношении Пушкина, которое в отличие от достойных внимания текстов, массированно распространяется в СМИ, попросила процитировать и Кедрова.
И услышала:
– Так ведь именно в «Русском курьере» Кедров заведует отделом культуры! Именно в «Русском курьере»!
– Интервью с Петраковым идет через него?
– Нет, не через него, через ответ секретаря. Но о своем сотруднике такую правду никакой ответственный секретарь не может себе позволить.
Вот тебе и situation-condition.
Эту запись сделала я в мае 2004 года. Но, хоть и с опозданием, пусть будет она обнародована.
Сам Пушкин не спускал подлости никому и никогда.

ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

КАРЬЕРА ДИСКОБОЛА
ЮРИЙ ФИЛИНОВ 
Родился 1 февраля 1948 года. Закончил факультет журналистики МГУ им. М.В.Ломоносова. Начинал трудовую деятельность на Кемеровской студии телевидения.
С 1964 по 1974 гг. – в «Московском комсомольце», с 1975 по 1991 гг. – в «Комсомольской правде», затем в РИА «Новости», шеф-редактор радиокомпании «Голос России».
1997–1998 гг. – исполнительный директор КВК (Клуба ветеранов «Комсомолки»).
Лауреат «Золотой пальмы» Отдела печати МИДа за лучшее освещение в СМИ международного проекта «Союз-Аполлон» (1975).
Итак, с чего все началось? Точнее, как на страницах «Комсомолки» появился «Клуб 33 и 1/3» (если кто не помнит, «33 и 1/3» - это оборот виниловой пластинки вокруг собственной оси).
Объективности ради замечу: «Клуб» младший брат «Звуковой дорожки»в «МК». Уже не помню, то ли в конце шестидесятых или начале семидесятых, когда я работал в этой газете, из заграничной командировки в Венгрию вернулся зам. главного редактора Миша Шпагин. Больше всего в Будапеште его поразили тогда еще незнакомые нам дискотеки. Он с таким восторгом рассказывал, как там мигали лампочки, как громко играла музыка, как вольно себя там чувствовала молодежь… А вот у нас с музыкой была беда. Джаз находился в подполье. Там же – почитатели рока и забойной попсы. Вся эта дребедень, как тогда считалось, отвлекала от созидательного труда.
Ну, так вот, вызывает меня главный редактор «МК» Евгений Сергеевич Аверин (Царство ему Небесное!) и говорит: дело такое, Миша хороший материал о дискотеках написал, но просто так, отдельно, мы не можем его опубликовать. Нас неправильно поймут. А вот если придумать какую-ни будь рубрику, да туда еще чего-то втиснуть, тогда может и пройдет.
Тут-то меня и замкнуло. Так вот же есть интервью с композитором Алексеем Рыбниковым, автором первой разрешенной рок-оперы «Звезда и смерть Хоакино Мурьетте», которую поставили в «Ленкоме». Народ ломится. Пипл тащится.
Название рубрики пришло как-то быстро «Звуковая дорожка». По ней бегут и те, кто поет, и те, кто пишет музыку, равно как и те, кто её потребляет. Ну, а визуальным символом стал тот же диск на пальце. Почему так? Да просто таким я его увидел. Хотя поначалу все долго сопротивлялись такой картинке. А оно вон как вышло, диск на пальце уже несколько десятков лет украшает самый популярный раздел в «МК».
Сначала Клуб «Звуковая дорожка» выходил без номеров. Думали: вот–вот горком партии его закроет. Ан нет. Дальше было больше. Стали появляться авторы, в самом клубе новые рубрики, хит-парады… Словом, дело пошло.
А надо сказать, что в то время между«Комсомолкой» и «Московским комсомольцем» шла негласная тихая конфронтация. Например, практически никогда журналист из «Комсомольца» не мог рассчитывать на приглашение работать в «Комсомолке», главной молодежной газете страны. Пожалуй, единственным человеком в этой газете, кто внимательно следил за конкурентом (для всех остальных городская газета никогда не была им), оказался заведующий отделом информации Олег Жадан (и ему Царство Небесное!). С одной стороны этот уникальный, в самом хорошем смысле слова, журналист (кроссворды он щелкал на раз) был просто большим эрудитом, что подразумевало естественную потребность знать все о других изданиях, с другой – отдел всегда нуждался в репортерах нештатных, да и штатных иногда.
Так вот, встретились мы как-то на одной тусовке с репортером этого отдела, опять же с уникальным человеком (Господи, сколько хороших людей ушло от нас!) Сашей Шумским. Разговорились. Он и говорит: слушай, мы следим за твоим творчеством. Нам нужны такие люди. Пойдешь в «Комсомолку»? Правда, ничего не обещаю, но посодействовать могу. Так через пару дней я оказался на «ковре» у главного редактора «Комсомольской правды» Валерия Ганичева.
Одним из условий моего перехода на улицу Правды в дом 24 было, конечно, не только писать репортажи, затыкать крошечными заметками дыры на полосах, дежурить до полуночи, но и придумать нечто такое, что напоминало бы «Звуковую дорожку», но только напоминало. Конечно, становление клуба «33 1/3» произошло не за один день и не за один месяц. Постепенно клуб стал приобретать свое лицо: с воплями, криками «Антисоветчик!», жуткими надругательствами над материалами, фальсификациями. Помните «Рагу из синей птицы»? Над этим материалами стояла плашка клуба. Хотя я к этому материалу никакого отношения не имел.
Фу, написал, и легче стало. Впервые об этом говорю. Хотя Андрей Макаревич до сих пор мне простить этого не может...
Словом, благодаря замечательным авторам, среди которых был и Артемий Троицкий, клуб стал не только информатором музыкальной жизни страны и зарубежья, но и отличной площадкой для хорошей журналистики. В нем публиковались интервью с известными музыкантами, композиторами, певцами. Статьи, изобличающие околомузыкальных проходимцев всех мастей («Ласковый май-1, -2, -3, -4»), глубокие, интересные рецензии на творчество ведущих как отечественных, так и зарубежных исполнителей.
А поскольку мы все выходцы из советской школы журналистики, то всегда помнили ленинский постулат, что газета не только коллективный пропагандист и агитатор, но и организатор. Именно поэтому в клубе родился такой мегапроект для молодых исполнителей как конкурс «Золотой камертон». По своей форме он был настолько оригинален, что породил в стране небывалый бум не только музыкального, но и технического творчества. Все дело в том, что любой человек мог прислать нам в редакцию записи своих песен, сделанные на обыкновенном бытовом магнитофоне. Господи, каждый день ко мне на шестой этаж приносили десятки мешков с кассетами. Именно отсюда пошли Юра Шевчук, Ирина Аллегрова, Катя Семенова… Если бы не вселенческая поддержка нашего главного редактора Геннадия Селезнева, директора фирмы «Мелодия» Валеры Сухорадо, поэта Миши Шапиро, композиторов Жоры Гараняна, Давида Тухманова, да и просто моих коллег на этаже, такую махину вряд ли можно было поднять. Однако подняли.
А как тут не вспомнить рубрику в клубе «Семь нот для размышления». Эта идея подняла тираж «Комсомолки» на невиданную высоту. Все дело в том, что в течении года мы вели мониторинг на самую популярную песню месяца и классического произведения. В конце года песня, а так же произведение, которые набирали наибольшее число баллов, занимали свое место на диске-гиганте. Всего выходило два альбома: один попсовый, другой классический. А теперь главное. Эти пластинки не появлялись в свободной продаже. Это был наш спецзаказ. Получить их мог только тот, кто подписался на следующий год на нашу газету.
Вся фишка в том, что годовая подписка на газету стоила толи три, толи пять рублей. А сама пластинка десять. Если учесть, что на черном рынке она стоила 30 рублей, а то и больше, то проще было подписаться на газету и стать полноправным хозяином столь ценного продукта. Как вы понимаете, тираж резко рванул вверх. Вот такие дела...

СКАЗКА ОКОНЧЕНА?
НИКА КВИЖИНАДЗЕ 
Родился 28 сентября 1948 года в г. Ртищево Саратовской области. Окончил Московский энергетический институт. Работал в сельской и заводской многотиражках, городской и республиканской газетах, был собственным корреспондентом газет «Комсомольская правда», «Социалистическая индустрия», «Рабочая трибуна», заместителем главного редактора медиа-холдинга «Националь».
Много лет сценарист и режиссер Грузинского телевидения и киностудии «Грузия-фильм», автор и постановщик телевизионных программ и документальных фильмов, создатель телевизионного молодежного экспериментального театра-студии. Режиссер–постановщик и автор сценария первого Всесоюзного международного фестиваля телевизионных фильмов «Золотое руно».
В годы перестройки руководил Кавказским бюро корпорации «Всемирные телевизионные новости» (г. Тбилиси). Организовывал специальные репортажи для ведущих телекомпаний мира из «горячих точек». Принимал непосредственное участие (как продюсер и оператор) во фронтовых съемках в Абхазии, Грузии, Нагорном Карабахе, Армении, Азербайджане, Южной Осетии, Ингушетии, Чечне, Буденновске.
Организатор и технический директор телевизионного канала «НТВ-Интернешнл», один из создателей компании НТВ-КИНО. Режиссер-постановщик и автор сценария художественного фильма «Катастрофа», продюсер, режиссер и сценарист семи серий о молодом Сталине сериала «Сталин. LIVE».
Я хочу, чтоб остался,
Совсем не ушел
Мир, увиденный
Только моими глазами,
Мир, услышанный
Только моею душой…
Юрий Айхенвальд
Нику хлопают по плечу и говорят: да брось ты париться, старик, какой еще сериал о «Комсомолке», да еще и художественный! Насмотрелись мы этих сериалов – тошнит, так и ты туда же. Или тебе хочется срубить бабла, или «засветиться» на старости лет?
Что ответить?
Ника молчит.
И думает. и
А действительно, какого, собственно, рожна он лезет? Что ему, больше всех надо? Сказка окончена. Ну и что из того, что его лучшие годы связаны с «Комсомолкой»? У многих связаны. Многим чертовски обидно, что уходит в забвение удивительный мир знаменитого на всю страну «шестого этажа». Страшно представить, но ведь «Комсомолка» издавалась тиражом 22(!) миллиона экземпляров, она входила в Книгу рекордов Гиннеса. Эта всесоюзная исповедальня получала в день (умом не объять!) до тысячи писем.
О, этот веселый рой первооткрывателей земных чудес! Эта беготня в никуда по взлетно-посадочной полосе редакционного коридора, эти «топтушки», планерки и редколлегии, эти дежурства по номеру и мучительные схватки с пишущей машинкой, эти «капустники» и ночные «междусобойчики». Тут боролись со словом не на жизнь, а на смерть, и, как правило, побеждали, вырабатывая свой неповторимый стиль. Тут кровью написанную «полосу» называли «заметкой». Тут пили водку, матерились (за пять лет в рабочем отделе не слышала в своем присутствии ни разу! – Прим. Л.Семиной) и мечтали о всеобщем счастье. Тут первые были последними, а последние первыми.
Теперь уже ясно, что жизнь – это кладбище неиспользованных возможностей. Нельзя повторить былую «Комсомолку», но можно сохранить воспоминания о ней. Лучшего инструмента, чем кино или телевидение, трудно себе представить. Так почему не воспользоваться этим инструментом сейчас, пока еще не поздно, пока еще живы многие, кто мог бы помочь воздвигнуть этот своеобразный кинематографический памятник легендарной газете?
Только кому все это надо? Кого это интересует сегодня, в этом «безумном, безумном, безумном мире»? И вот целую эпоху газетной профессиональной журналистики символически уносит в прошлое пожар 13 февраля 2006 года в газетно-журнальном корпусе на улице Правда, 24.
Мы несем ответственность за тех, кого приручаем. Можно подумать так: «Комсомолка» приручила всех нас, она подарила нам простое человеческое счастье. И бросила. А можно подумать иначе: это мы приручили нашу газету, а потом ее покинули. Разбрелись по миру кто куда. И она зачахла от тоски.
Жаль, бесконечно жаль.
Так думает Ника, когда его снисходительно похлопывают по плечу. И молчит.
Нечего ему отвечать.

ПОЧТИ МЕМУАРЫ

ВУЛКАН ТОЛЬКО СНИТСЯ….
АНАТОЛИЙ СТРОЕВ 
Родился 14 сентября 1948 года. В «Комсомольской правде» – с 1978 по 1990 годы – собкор на Дальнем Востоке, руководитель собкоровской сетью газеты, собкор в Республике Болгария (1985–1989).
Затем работал в газетах «Правда», «Литературная газета», «Провинция», «Независимое обозрение». В настоящее время – главный редактор Агентства национальных новостей.
Президент Международного клуба собственных корреспондентов «Комсомольской правды». Лауреат журналистской премии имени А.П.Чехова.
Начальником я становлюсь всегда по недоразумению. Последнее мое назначение – главным редактором Агентства национальных новостей два года назад произошло до удивления странно: мой предшественник однажды встал, вышел из кабинета, заявив, что он еще вернется. И ... больше не вернулся, оставив нетронутыми и свои бумаги на столе и в ящиках, и свои сувениры, которые мы ему дарили на день рождения. А потом мы узнали, что он вообще уже работает в другом издании. И кому-то нужно было каждодневно руководить агентством, в котором на тот момент было больше тридцати штатных сотрудников и еще свыше ста региональных корреспондентов на договоре.
«Принимай дела», – сказали мне мои коллеги. Я «принял» и месяц исполнял обязанности главного редактора на добровольной основе, пока не появился официальный приказ о моем назначении – со всеми вытекающими. Такая жизнь.
И сразу вспоминается далекий 1982 год, Владивосток, корпункт «Комсомолки», куда я только-только вернулся из командировки на Камчатку. Мне казалось, что от меня еще шел запах Берингова моря, смешанный с запахом раскаленной вулканической лавы. И я под впечатлением поездки на полуостров без устали рассказывал (написав сначала заметку для «Комсомолки») про свое знакомство с удивительными мужиками – вулканологами, сотрудниками лаборатории активного вулканизма Института вулканологии, которые, словно спецназ на место боевых действий, всегда первыми высаживаются с вертолета на склон «заговорившего» вулкана. Они должны успеть сразу, как только из кратера полетели вулканические бомбы и появился огненный поток лавы, взять первые пробы газа, магмы и прочих составляющих одного масштабного явления – извержения вулкана.
А когда под микроскопом я увидел неземной красоты радугу от среза застывшей лавы, понял: все, лечу вместе с этими горячими романтиками на любой вулкан, как только он «заработает». Мужики обещали: сообщим, дождемся тебя в Питере (Петропавловске-Камчатском), только вылетай сразу…
Но тут позвонил Быстров – кто не знает, Алексей Васильевич Быстров, на тот момент редактор отдела местной корсети «Комсомолки» – и вкрадчиво так предложил мне приехать в Москву, чтобы «постажироваться». Я тут же ему и выпалил: какой там «постажироваться» – на вулкан лечу! Извергающийся! Вулканологи обещали, что скоро «рванет» Ключевская сопка. «Вулкан так вулкан», – сказал мне без эмоций Быстров.
А через день я принимал у себя в гостях Владимира Сунгоркина (думаю, представлять его не надо, хотя, может, и не все уже помнят, что начинал он в «Комсомолке» собкором по БАМу) – как всегда проездом из Хабаровска в Уссурийскую тайгу, на сплав по очередной горной реке. Он-то быстро просек, что значит быстровское «постажироваться»: «Тебя же на Шестой этаж взять хотят! А ты – Камчатка, вулкан. Звони в редакцию, скажи: согласен!» Позвонил, сказал. Ответили: «Вылетай».
Назад во Владивосток я уже не вернулся, сменив Диму Горбунцова на посту начальника корсети. Заикнулся как-то про вулкан (не соврали камчатские мужики-вулканологи – через пару месяцев «заговорила» Ключевская), ответ был однозначный: взяли на этаж – сиди, работай!
Потом была «Литературная газета», счастливая должность обозревателя: летал, ездил, писал. И все мечтал: рвану, как только заизвергается вулкан, на Камчатку. Но – недолго музыка (в моей душе) играла. Однажды был зван секретаршей в кабинет главного редактора «Литгазеты» Аркадия Петровича Удальцова для «интимного» разговора, но почему-то в присутствии его зама – Юры Куликова (по «КП» еще знакомы были). Удальцов, очаровав меня своей голливудской улыбкой, сказал почти жизнерадостно: «Иди, работай Бонч-Бруевичем». Владимир Владимирович Бонч-Бруевич, бессменный редактор корсети «ЛГ» на протяжении десятилетий, любезно мне и освободил свое место, перебравшись повыше – в замы главного.
Куликов лишь кивал головой, и я понимал: с его подачи меня лишили свободы обозревательской жизни и вновь заточили в вериги начальника. Семь лет почти безвылазной работы с собкорами. Они летали и ездили, писали о событиях неординарных, о людях удивительных, а я только принимал их творения, правил, вычитывал, дежурил…
И когда четыре года назад хитрый Саня Куприянов (он же – Купер), будучи еще главредом «Родной газеты», позвал меня на новый проект – создавать Интернет-агентство, я не понял сразу: меня вновь зовут на роль «коняшки» (термин не мой, Василия Аксенова). Нужен был не столько я, сколько мои связи с братьями-собкорами «КП» в регионах и за пределами России. Кинулся к телефону, обзвонил всех, кто готов был помочь встать на ноги нашему агентству своими новостями из регионов.
Откликнулся Серега Смирнов из Челябинска: не знали другу друга, не виделись ни разу, а писать начал сразу, правда, признавшись, что он «типичнейший графоман». Спасибо «графоману», сотрудничали за милую душу. Классные тексты писала Ольга Мусафирова из Киева: по-моему, отводила душу. Но и нам было читать приятно. Обремененный «кухонными разборками» в своем многочисленном «семействе» – Новосибирском областном союзе журналистов Андрей Челноков сказал весомо: «Чего тебе искать собкора в Сибири – он перед тобой!» Взяли, год продержался – самое тяжелое время. Даже Сашка Каманов – еще по «Комсомолке» тяжелый на подъем – и тот попробовал свои силы в роли интернет-информатора народившегося из ничего Агентства национальных новостей. А Леня Арих? Тот вообще кинул мне сразу целый список авторов своего «Делового вторника»: мол, бери и не сетуй! Да и сам стал писать классные репортажи то из одной своей поездки, то из другой. Вот где пригодилось наше собкоровское братство.
Но лелеял, лелеял я еще в душе надежду: не все же время в конторе сидеть, отпустят меня когда-нибудь за труды мои праведные справедливые начальники на «свободу»: не зря ведь пахал и сеял – и тогда прямиком рвану я на Камчатку, под град летящих на голову вулканических бомб и пепла. Правда, от лаборатории активного вулканизма в институте на Камчатке остались лишь воспоминания, а одного из тех классных вулканологов-романтиков я встретил однажды случайно в кочегарке на Сахалине (кандидат наук, между прочим!).
Вулкан мне ныне только снится. Иногда. И все реже и реже…

КАК Я ИСКАЛ ЯНТАРНУЮ КОМНАТУ
МИХАИЛ ПАЛИЕВСКИЙ  
Родился 20 ноября 1938 года в Смоленске. (От редакции сайта: Михаил Васильевич скончался 8 августа 2010 года).
Закончил факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова в 1963 году. Сразу принят на работу в редакцию газеты «Правда». В 1966 году перешел в КП. За 22 года работы прошел путь от корреспондента до члена редколегии. Заместитель главного редактора еженедельника «Ветеран». член комиссии по созданию газеты «Российские вести», где является в настоящее время главным редактором.
Кавалер нескольких правительственных и профессиональных наград.
Эта трагикомическая история случилась очень давно – я тогда делал первые шаги в «Комсомолке». По каналам ТАСС пришло сообщение, что матерый гитлеровский преступник, находящийся в польской тюрьме, заявил: «Янтарная комната спрятана немцами в Калининграде». Меня срочно вызывают к главному редактору. Миша, говорит он, немедленно отправляйся в Калининград. Передавай репортажи в номер на первую полосу каждый день. 
Прямо из редакции я помчался в аэропорт. Летали тогда без паспорта. А вот в гостинице мне отказались дать номер без документов: командировочное удостоверение, торопясь, я забыл в редакции. После долгих разговоров и звонков в разные местные инстанции меня все же поселили.
Но в гостинице я был уже далеко не единственным журналистом. Троих из них я хорошо знал – это Игорь Мельников из «Правды», Константин Толкачев из «Труда» и Олег Кнорре из «Огонька». Они мне рассказали, что здешние власти запретили журналистам самостоятельно искать Янтарную комнату: земля в городе до сих пор напичкана еще не найденными минами.
Что оставалось делать? Не выполнить задание и вернуться в редакцию? Позор! И тут подвернулся случай. На улице ко мне подошел мужчина и принялся рассказывать удивительную историю. Коротко она такова: в годы войны он жил с родителями неподалеку от Кенигсберга в домике рядом с озером. И однажды утром увидел, как немецкие солдаты выгрузили огромные ящики. Потом на лодках перевезли их на середину озера и затопили. В этих ящиках, сказал он, находится Янтарная комната, поисками которой он и занимается много лет…
Не буду рассказывать, чего стоило нам с коллегами (а было воскресенье) разыскать водителя и водолаза, уговорить их поехать с нами на подъем Янтарной комнаты. А еще нужно было, не имея никакого разрешения, получить на станции для работы грузовик и ручную помпу. Но мы сделали это!
Погода была жуткая: шел мокрый снег, дул пронизывающий ветер, а мы были совсем легко одеты.
Проваливаясь почти по пояс в снегу, дотащили помпу до берега озера, проделали во льду большую прорубь, снарядили и спустили под воду водолаза. Распределили обязанности так: двое качают помпу, а двое других записывают все, что рассказывает водолаз в переговорное устройство. Не помню, сколько времени прошло, как водолаз сообщил: «Вижу большой предмет!» Мы замерли в ожидании. Увы. Этот предмет оказался затонувшим бревном. И снова голос водолаза: «Больше ничего не нахожу. Идти очень тяжело, ноги вязнут в иле. Дайте больше воздуха».
Дальше случилось ужасное: Костя и Олег больше качать не могли – у них были проблемы с сердцем. А мы с Игорем уже выбивались из сил. И тогда я с ужасом подумал, что человек в скафандре из-за нас погибнет подо льдом. Самая настоящая дрожь охватила меня. Не знаю, откуда появились силы, но когда мы отвинтили шлем у водолаза, последнее, что я услышал, падая в изнеможении, – страшный «фольклор». Это ругался водолаз.
Всю дорогу меня продолжало трясти. Перед самым городом мы купили в магазине три четвертинки водки и выпили их прямо в кузове, закусывая плавлеными сырками…
В гостиницу нас едва пустили: швейцар долго не мог поверить, что четверо грязных мужиков, дышащих перегаром, московские журналисты.
Почему я вспомнил эту историю? Потому что в ней отразился простой факт: для журналиста, работавшего в те годы в «Комсомольской правде», не было невыполнимых заданий.
Став главным редактором, я требую теперь того же и от своих сотрудников.
Кстати, репортаж из Калининграда я в «Комсомолку» передал. Но, увы, он опубликован не был. На самом «верху» решили, что нужно подождать… А Янтарную комнату ищут до сих пор.

ТЕЛЕГРАММА ОТ БОРИСА ПАНКИНА
ЮРИЙ ОРЛИК 
Родился 21мая 1938 года. В «Комсомольской правде» – с 1969 года: собкор в Молдавии, редактор отдела комсомольской жизни, собкор в ПНР, редактор иностранного отдела. Затем – зам главного редактора еженедельника «Собеседник». Потом – «Известия»: член коллегии, редактор по отделу писем, редактор по отделу политики. В настоящее время – обозреватель ИТАР-ТАСС.
Надо честно признаться, работа собкором в Молдавии, куда меня направила «Комсомолка» сразу после приема в штат, у меня не заладилась. Вроде бы не мальчик, редактировал областную, потом совнархозовскую, комсомольскую газету, сам писал много, в том числе как внештатный корреспондент в «КП», помогая собкору «Комсомолки» в Днепропетровске Аркадию Пальму, а тут, на новом месте, растерялся. Пару крупных материалов, которые я отдиктовал в Москву, зарубили, толком не объяснив, что в них не так. Я совсем скис, нервишки разыгрались, и я оказался в больнице. Настроение было такое, что начал подумывать, не уволиться ли из газеты, работать в которой мечтал. И даже сказал что-то об этом Илье Мироновичу Хуцишвили, заведующему корсетью «Комсомолки». И в это самое время отчаяния, внутреннего поедания самого себя за бездарность и безволие, телеграмма из Москвы. Ах, дорогой Илья Миронович, хранитель и защитник становящихся на крыло. Царства Вам небесного за земные добрые дела. Я ведь понимаю, кто рассказал главному редактору о том, что происходит с недавно принятым собкором. Итак телеграмма: 
КИШИНЕВ УЛИЦА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОГО ИЮНЯ БОЛЬНИЦА ЧЕТВЕРТОГО УПРАВЛЕНИЯ ТЕРАПИЯ ДЕВЯТАЯ ПАЛАТА ОРЛИКУ ЮРИЮ НАС ОБОИХ ПРЕСЛЕДУЮТ БОЛЬНИЧНЫЕ КОЙКИ ТЧК ОДНАКО Я УЖЕ ДНЯМИ ПРИСТУПАЮ К РАБОТЕ ТЧК УБЕЖДЕН ЛУЧШИЙ СПОСОБ БОРЬ БЫ С ХВОРЬЮ ЭТО ВОССТАНОВЛЕНИЕ ДУШЕВНОЙ БОДРОСТИ ТЧК ЖЕЛАЮ БЫСТРЕЙШЕГО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ ТЧК УВЕРЕН ТВОЕЙ УСПЕШНОЙ РАБОТЕ = ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДЫ ПАНКИН –
А затем позвонил Илья Миронович и дополнил телеграмму Бориса Дмитриевича таким комментарием. Во время болезни Панкин лежал в одной (или в соседней) палате с Твардовским. Александру Трифоновичу попалась на глаза опубликованная в те дни в «Комсомолке» моя статья «Баба Килина и суперинтеллект. Деревенская проза в журнале «Днипро». Это был, так сказать, мой входной билет в «Комсомолку». Написал я ее еще в Днепропетровске, не пощадив молодой украинской прозы. А вышла статья только сейчас. Так вот Твардовский обратил на нее внимание, спросил у Панкина, кто автор, откуда и т.д. Только спустя много лет, уже переехав в Москву, начавши внимательно читать деревенскую прозу и дискуссии вокруг нее, критику патриархальщины в «Новом мире», понял, почему моя лихая рецензия (сейчас бы уже так не написал) заинтересовала Твардовского. В моем обзоре речь шла как раз о той прозе, где суперинтеллектуальный герой-горожанин жаждет опрощения и едет искать истоки в село. Оно для героя – место, где сохранилась патриархальная чистота нравов и другие, так сказать, изначальные ценности, которые утратил город. «Они – крестьяне – привыкли к смерти и разлуке. Для них это как восход и заход солнца. Родился. Умер. Поплакали, помянули, выпили, закусили. Пожелали царства небесного». Такая философия. Что-то в моей скромной журналистской работе, наверное, оказалось созвучно мыслям, тревожащим Александра Трифоновича.
После телеграммы Панкина и разговора с Хуцишвили я начал торопить свою выписку из больницы. Уверенность главного в дальнейшей успешной работе заставила кровь из носа эту уверенность подкрепить достойными публикациями.
Так появилась в моей жизни девчонка, собравшая полк.
Село Скуляны расположено у самой границы с Румынией. При форсировании Прута тогда, в 1944-ом, здесь полегло немало наших солдат. Село как село. 800 дворов. 2800 жителей: молдаване, украинцы, русские. Чисто выбеленные хаты разбежались по узким улочкам. Школа, бытовой комбинат, магазин, клуб. На холмике, как в сотнях, тысячах переживших войну деревень, скромная деревянная пирамидка с потускневшей жестяной звездочкой – братская могила. Раз Валя спросила у матери: «А что значит братская?» У председателя сельсовета Василия Цвентарного в списках значилось, что в Скулянах захоронено 503 человека. 170 не имели ни имен, ни фамилий. У многих ни номера части, где они служили, ни адреса. Откуда они пришли в Скуляны к Валиному дому? Кем были? Валя Савельева решила вернуть павшим имена. Почему она? Трудно сказать. В материале говорилось о матери – Людмиле Федоровне. Во время оккупации она была еще подростком. Каждый день староста сгонял жителей Скулян и заставлял на той стороне Прута работать на помещика. Вместе с селянами работали военнопленные. Одному из них, с рукой на перевязи Людмила подсовывала то кусочек сала, то луковицу с хлебом. Однажды он попросил ее обозначить стеблями подсолнухов брод через Прут, и через несколько дней исчез из лагеря. В материале была главка – «Мамины подсолнухи». Конечно, не все, но кое-что в судьбе скулянской школьницы они объясняли. С маминых подсолнухов, с ее строгой доброты, с сочувствия к человеческой боли и страданию, с ее рук, отдававших солдату последний кусок хлеба и луковицу, началось Валино взросление. Она восстановила имена 843 погибших солдат. «Собрала полк», – как сказал один из ветеранов. По ходатайству совета ветеранов воинских частей и подразделений, освобождавших ее родное село Скуляны, девчонка, не нюхавшая пороху, была награждена медалью «Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг».
Что поразило меня при встрече? Письма от родственников и фронтовых друзей погибших. Сотни их были сложены в коробках от обуви. Я попросил Валю дать их мне на некоторое время, увез на корпункт в Кишинев. Только материнских писем – пронзительных, при чтении которых сжималось сердце, – в Валиной почте было 240. Они-то и составили основу материала.
Написанные странички я переправил самолетом в Днепропетровск – моему другу, собкору «Комсомолки» Аркадию Пальму (тоже недавно от нас ушедшему). Он рекомендовал меня в газету. И не испросить его совета, не услышать его оценки я не мог. Тем более, что Пальм был мастером героической темы. Опытной бережной рукой он прошелся по материалу, и через несколько дней тот появился в газете под названием «Пусть не слышен их голос, – мы должны его знать!»
А через пару месяцев ко мне в Молдавию приехали и Аркадий, и Илья Миронович Хуцишвили, чтобы вместе продолжить рассказ о подвиге девчонки, собравшей полк, но уже на более широком историческом и социальном фоне. Подготовленная нами полоса называлась «Подвигу солдата поклонись, в верности Отчизне поклянись!» По нынешним скептическим, если не сказать циничным, временам немного высокопарно, но для 1969 года тональность материала была адекватна настроению и общества, и «Комсомолки» – тема Великой Отечественной и подвига, совершенного в те годы, еще оставалась святой.
После этих публикаций я почувствовал себя в «Комсомолке» своим. В редакции мне доверяли, знали: сделаю. И я старался это доверие оправдывать.

НЕ БОГИ ГОРШКИ ОБЖИГАЮТ
ВАЛЕРИЙ КАЧУРИН  
Родился 30 ноября 1943 года. В «Комсомолке» с 1976 по 1997 годы: собкор на Дальнем Востоке, в Молдавии и на юге Украины, редактор отдела.
В настоящее время – первый заместитель главного редактора газеты «Сельская жизнь».
В «Комсомолку» я пришел поздно. В 33 года многие уже заканчивали работу в главной молодежной газете страны, а мне предстояло еще доказать, что в центральную прессу из далекой Сибири я попал не случайно.
Но прошел почти год, как меня утвердили собственным корреспондентом «Комсомольской правды» на Дальнем Востоке, а веских, убедительных доказательств моей профпригодности в газете так и не появилось. Я регулярно выходил на связь с центром, передавал какие-то заметки, их печатали, но все они были настолько мелкие, большей частью бесцеремонно сокращенные, что совсем не устраивали меня. Хотелось заявить о себе большим и громким материалом, чтобы о нем заговорили.
Надо сказать, что журналистика той поры (а это семидесятые годы минувшего века) носила, по крайней мере в наших краях, этакий налет романтики. Нам непременно нужно было, как в песне поется, «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете», лететь куда-нибудь «за туманом и за запахом тайги», спасая людей или помогая им порой при самых чрезвычайных обстоятельствах. К этому располагал и Дальний Восток – край суровый, нашенский, где полно было всякой экзотики. Я не вылазил из командировок, месяцами пропадая на Колыме и Чукотке, рассказывал о людях необычайной судьбы, выживающих порой в экстремальных условиях «на самом краешке земли». Материалы о них принимались в редакции, благополучно доводились до гранок, но время шло, а они никак не печатались. Я мучился и переживал, ломал голову: почему не идут заметки, чего им не хватает?
В этих горьких размышлениях и застал меня однажды звонок из Москвы: вызывали на улицу Правды, 24, где на 6-ом этаже находилась редакция «Комсомолки». Ну вот и все, подумалось, пора искать работу. Видно, не по Сеньке шапка… Я не сомневался, что меня уволят. Но выяснилось, это – стажировка. Собкоров приглашали на этаж, чтобы они не отрывались от редакционной жизни. И смогли напечатать свои заметки, если те залежались в отделах. С упорством маньяка я стал восстанавливать гранки: «горячий» некогда набор уже успел остыть и его разобрали. А когда, наконец, обновил материалы и принес в секретариат, человек, от которого все зависело, даже не читая, коротко бросил мне: «Сухо!»
Вот это небрежное «сухо» меня доконало. Я опять лишился сна, стал переделывать тексты, искать в них новые ходы и повороты. Неужели и впрямь писать разучился?
А потом как-то выяснилось, что это обидное «сухо» надо просто… смочить. И в наступивший выходной я пригласил коллег в гостиницу (в том числе и тех, от кого все зависело), «накрыл поляну», надо же и впрямь «прописаться» в газете…
Не помню уже когда, но, кажется, именно после этого застолья мы пошли провожать нашего эстонского корреспондента. Забористый ликер «Старый Таллин» ложился на старые дрожжи, в купе одноименного скорого поезда было тепло и уютно… И мы даже не заметили, как «вагончик тронулся». А когда заметили, было уже поздно. «Не пущу! – сказала проводница, как амбразуру, закрыв широкой грудью выход. – Не положено!» Пришлось ехать до первой станции, а это был славный город Калинин (ныне Тверь).
Привокзальная милиция была немало смущена и озадачена этим веселым десантом, который мы тут же окрестили выездной редакцией «Комсомольской правды». Столько корреспондентов сразу здесь никогда не видели, к тому же вели они себя весьма вызывающе, если не сказать буйно. Представьте только члена редколлегии, назовем его скромно Ильич, который сбежал из дома в одном спортивном костюме, и вот на вокзале он качает права, требуя вернуть его в Москву первым же поездом! Но поездов как назло ночью нет. Да что там – у него нет даже документов!
Словом, дело удалось замять, мы обошлись без милицейских протоколов, проявив чудеса «челночной дипломатии». В Москву вернулись только утром… Это было испытание и, как признался мне потом Ильич, я выдержал его с честью. А еще ему понравилось, как я рубил «хвосты» своих заметок. Тот набор, что оставался при верстке, я просто смахивал в корзину. Откуда ему было знать, что свои многострадальные строчки я помнил почти наизусть и, должно быть, уже ненавидел. Потому и расправлялся с ними так жестоко.
Не скажу, что дальше сразу все пошло, как по маслу. Но что-то изменилось в этом мире. В редакции меня стали уже узнавать и даже улыбаться при встрече. А главное – удалось напечатать свои первые опусы, которые явно залежались в гранках. Кстати, почти все они на редакционных летучках были признаны в числе лучших. Тот же «Рецепт лесного доктора» вызвал такую почту, что письма мешками на этаж носили…
…Говорят, нельзя дважды войти в одну и ту же реку. А мне удалось.
Второй раз меня пригласили в «Комсомолку» (аж подумать страшно!) в 50 лет, уже в качестве редактора отдела. Главная молодежная газета, надо сказать, никогда не комплексовала по поводу возраста своих сотрудников. Так что работать в любимой газете никогда не поздно. Если, конечно, душой не старик.

НЕБОЖИТЕЛИ

УРОКИ ЦВЕТОПИСАНИЯ 
АЛЕКСАНДР СОКОЛОВ  
Родился 15 декабря 1948 года. В журналистике с 16 лет.
В «Комсомолке» – с 1974 по 1982 годы, собкором на Русском Севере, в Ростове-на-Дону.
Позже возглавлял крупнейшее Северо-Кавказское отделение АПН, отдел экономики в газете «Рабочая трибуна», еженедельник «Моя газета» – издание Международного фонда «Реформа». Создал и руководил многотиражным журналом «Альянс».
С 1998 года – заместитель главного редактора еженедельника «Наша Версия», с 2006 года – его представитель в Республике Болгария.
Соколов вообще-то всегда был художником. 
Только вот за мольберт не садился, кисти в руки не брал, да и карандашом-то ничего всерьез не рисовал.
Но те, кто его знают со времен собкорства в «Комсомолке», никогда не сомневались, что, несмотря на свой внешний атлетизм и выразительный бас, Саша Соколов на самом деле – человек тонкий, впечатлительный и ранимый, как любой настоящий художник.
Теперь он, конечно, уже стал Александром Ивановичем – для большинства, но не для друзей. А вот внешне, как ни удивительно, почти не изменился за эти годы. И душа, разумеется, осталась той же.
Но тут есть принципиальная перемена. То, что прежде было скрыто глубоко, теперь стало очевидным, нашло свое выражение в реальном творчестве.
Художник в душе стал художником-мастером.
История этого преображения вполне мистическая, как, собственно, и любая история реализации таланта.
 Около трех лет назад у Александра случилась беда – погиб старший брат Иван, профессиональный и известный в своей сфере художник. Потерю близкого человека переживал Соколов тяжело. И чувство какой-то тревоги, беспокойства никак его не отпускало, мешало жить. Пошел в церковь. Долго молился за брата. И вдруг наступило облегчение. Какp style= будто вернулась гармония души. 
С этого момента Саша стал рисовать. Неожиданно для себя. Сначала он работал пастелью, потом осваивал одну за другой новые для себя изобразительные техники. Первые зрители не могли поверить, что их автор никогда в жизни профессионально не занимался живописью, сравнивали с большими мастерами, предлагали работать на заказ.
Но ему важно было самому разобраться со своим творчеством. Откуда оно, для чего, в чем его суть? Это сейчас, пожалуй, более всего занимает Александра... Есть уже у него свой собственный мир, который живет в этих работах, таких разнообразных по технике, настроению, жанрам и темам. В этом мире есть Космос, Лики, Прозрения и Откровения. Можно к этому по-разному относиться. Но художник, наверное, тем и хорош, что может быть разным, а часто – неожиданным. Несмотря на знакомство со многими известными художниками, никакого профессионального влияния с их стороны в творчестве Соколова нет. Он, как и в журналистике, не похож ни на кого. Нельзя не поразиться его цветоощущениям – так они феерично праздничны и, одновременно, мягки, ассоциированы…
С этим преображением совпали и некоторые житейские перемены. Соколов обзавелся жильем в Болгарии, на морском берегу. Новые впечатления, новый образ жизни наложили отпечаток на характер его последних работ. Там – морские пейзажи, рыбы. Меня, например, больше всего трогают именно эти, самые простые работы Саши: веселые дельфинчики и рыбки, какие-то щемящие пейзажи.
Соколов, как многие художники, ощущает, что не всегда он сам решает, что и как ему писать: что-то словно водит его рукой и открывает глаза на то, что другим не видно сразу. Не нам судить об этом. Но судить о его работах хочется – они бесспорно интересны.
ПОЛЕТ (травление по алюминию). СОЛЯРИС ВСЕЛЕННОЙ (холст 120 х 140, масло). ТАЙНА РОЖДЕНИЯ ( холст 50 х 70, акрил)

ГЛАВНЫМ НАЗНАЧИЛО НЕБО…
ВАДИМ ИСТОМИН  
Родился 14 июля 1948 года. (От редакции сайта: Вадим Николаевич скончался 7 октября 2011 года).
В 1975 году принят в отдел науки «Комсомольской правды», где три года работал корреспондентом под руководством Леонида Репина.
После «КП» продолжал работать в печати. В 1989 году в результате самовыдвижения был выбран в Моссовет. Будучи депутатом и членом комиссии по СМИ, принимал участие в решениях по учреждению многих известных ныне средств массовой информации – радио «Эхо Москвы», «Независимой газеты», журнала «Столица» и других. С 1990 года по настоящее время – главный редактор массового журнала о жизни города «Моя Москва».
Председатель правления Культурного фонда «Моя Москва», издатель и главный редактор отраслевых каталогов и журналов в сфере моды и легкой промышленности, президент «Межрегионального объединения домов моды – Центра поддержки и развития индустрии моды», председатель правления Регионального благотворительного общественного Движения «Здоровый город, здоровье москвичей».
Лауреат Почетного знака Союза журналистов России «За заслуги перед профессиональным сообществом» (2008).
Кавалер Международного ордена Святого Константина Великого и Ордена Михаила Ломоносова.
Вконце 90-х я добился разрешения раздавать свежий выпуск каждого номера журнала «Моя Москва» на заседаниях правительства Москвы. Члены правительства нередко настолько увлекались чтением и шуршали страницами, что через пару лет Юрий Лужков, уже ставший градоначальником, не выдержал и запретил раскладывать во время заседания какую-либо прессу на правительственных столах. Зато в его приемной стопка журнала для гостей лежит постоянно… 
Журнал «Моя Москва» – это, конечно, главное мое дело. Повезло мне в истории с его созданием? Думаю – нет, я ведь сам всего этого добился, потому что очень хотел.
Я решил стать именно… главным редактором еще в 20 лет, когда служил в армии и только начал писать свои первые заметки. Помнится, эта светлая идея пришла в мою голову, когда я стоял с ружьем на посту. Смотрел в небо… И решил: надо бы стать главным. Вот так – ни больше и не меньше…
Все остальное в жизни и в работе было ступеньками к этому проекту. Я звезд с неба не хватал, не шел «по головам» – все происходило как бы на подсознательном уровне, по заданной некогда и кем-то программе. Так постепенно и пришел к собственному журналу.
И какое же это удовольствие – выпускать «свое» издание, И НИ ОТ КОГО НЕ ЗАВИСЕТЬ!!!

ГАЗЕТА МОЛОДОСТИ НАШЕЙ
ВИКТОР СТЕПАНЕНКО  
Родился 9 сентября 1938 года. Окончил Ростовский горный техникум и Донской сельскохозяйственный институт. С 1959 года в журналистике.
В «КП» с 1967 года: собкор по Ростовской области, Ставропольскому краю и автономным республикам Северного Кавказа, зав. отделом сельской молодежи, зав. корсетью. Затем – газеты «Известия» (1976–1991), «Крестьянские ведомости» – редактор-основатель, «Российский фермер» – первый зам. главного редактора.
В настоящее время: первый зам. главного редактора газеты «Российская кооперация», главный редактор приложения – газеты «Новый земледелец».
Заслуженный работник культуры РСФСР.
Лауреат премии Союза журналистов СССР.
Лауреат Всероссийских конкурсов на лучшие книги о молодежи и о селе.
Внука зовут Виктор.
Одно из самых стойких, самых чувственных моих ощущений «Комсомолки» тех лет – ощущение полёта. На крыльях мечты, словно на небо, взлетел я на легендарный шестой этаж в доме печати на улице Правда. Моя первая книжка – моя визитная карточка! – так и называлась «Поспеши за мечтой». Да, мы были воспитаны тем временем – временем ударных комсомольских строек! – мы жили в нем, отдавая себя любимой профессии без остатка. И сегодня то время по-прежнему живет в нас. 
Собственные корреспонденты «Комсомольской правды» были в те годы, можно сказать, на особом счету. Помню, каждая наша публикация – от крохотной информации до репортажа, очерка или проблемной статьи, – вырезалась из номера газеты в отделе местной корреспондентской сети секретарем отдела Валентиной Петровой (дай ей Бог здоровья!) и наклеивалась в специальный альбом, размером в добрую половину газетной полосы… И вот я снова перелистываю страницы газетных вырезок в двух уже изрядно тронутых временем альбомах. Перелистываю с каким-то трепетным чувством первооткрывателя terra incognitа. Боже мой! Сколько же газетных материалов было написано и передано за годы работы на Дону, Ставрополье и Северном Кавказе! Какие пласты Времени спрессованы в типографских строчках! Всё это трудно пересказать, это надо было увидеть…
Два альбома Памяти. И на каждой пожелтевшей странице – улеглись между строк километры дорог. И встречи, встречи… Сотни героев газетных публикаций оставили свой неравнодушный след в моей душе, а я для них был посланец – полномочный представитель! – любимой «Комсомолки». И это чувство окрыляло, придавало особый смысл каждодневному газетному поиску. Хочу особенно отметить: главная молодежная газета страны навсегда заверила творческие биографии своих корреспондентов – в том числе и мой труд – печатью собственной ценности.
Как быстрокрыло время! Более 30 лет прошло с тех пор, как мою многолетнюю работу в «Комсомольской правде» – собственным корреспондентом, заместителем редактора по отделу сельской молодёжи, заведующим отделом местной корреспондентской сети, &nbr /dash; прервала запись в трудовой книжке: «освобожден от работы в редакции в порядке перевода в газету «Известия»…
Впрочем, я не был оригинален в таком выборе. Его сделали задолго до меня золотые перья «Комсомольской правды» во главе с Алексеем Аджубеем. И вполне закономерен был переход в «Известия» – по возрасту! – второго и третьего поколения молодежных журналистов, моих коллег – Анатолия Иващенко, Инги Преловской, Кима Смирнова, Валентина Ляшенко, Льва Корнешова, Валентины Николаевой, Николая Боднарука, Юрия Данилина, Владимира Мусалитина, Леонида Капелюшного, Юрия Орлика, Татьяны Чантурии…
Более 32 лет тому назад покинул я шестой этаж, на который привела мечта работать в лучшей газете страны. Среди газетных репортажей и весомой аргументации аналитических статей, в многоголосье новостей и многоликой суетности будней затерялись годы. Но память-то не затерялась, она со мной, с моими чувствами!