Клубный день поэзии. Композиция № 1. Прочитана в Домжуре 26 ноября 2015 года

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ . НОТА «МИ»

 

(послевоенное)

Лишь радость маминого вскрика,

Колючесть папиных бровей,

И скрипку – маленькую  скрипку,

Случайный воинский трофей…

 

Я больше ничего не помню

О том далёком мирном дне –

Он был как праздник новогодний:

Плясали тени на стене,

 

И люди плакали счастливо

Почти отдельно от теней,

А скрипка пряталась пугливо,

Как очевидец сиротливый, –

Мы не притрагивались к ней.

 

Наверное, она умела

Любить и, властвуя всецело,

Влюблённых опалять огнём –

Но тут как будто онемела

В плену невольничьем своём.

 

И много дней она, немая,

Жила у нас не на виду

До той поры (какой – не знаю),

Как бабушка моя родная,

Семью от голода спасая,

Её сменяла на еду.

 

Отец о торге том проведал –

И, отказавшись от обеда,

Он слёг с инфарктом от того,

Что будто бы  кого-то предал

Или навек ушла Победа

Из рук наследника его…

 

А я, признаться, и не чаял

Той скрипкой овладеть сполна –

Чужой осталась мне она,

Лишь вспоминал о ней печально…

Как вдруг однажды  зазвучала

Во мне волшебная струна.

 

Я зарыдал во сне – мне пыткой 

Казались бабушкин обед,

К обеду сваренная рыбка,

Отца бессильная улыбка

И наша импортная скрипка,

Которой затерялся след.

 

Вторая смена

Да будет горн!

Да здравствует линейка!

Сосновый бор,

За ним узкоколейка,

Где между шпалами

зеленый молочай,

Где после грома вспыхнула свеча

И небо стало бело-голубым.

Я это лето тоже не забыл.

И помню: ты была ужасно рада,

когда в футбол у первого отряда

Мы выиграли лагерный финал.

(Мне в той игре поставили фингал.)

Перед грозой нас мучила истома,

А вечером пришло письмо из дома.

Письмо из дома: «Слушайся врача.

Купайся меньше. Кушай. Не скучай».

«О, господи, какая ерунда волнует их!»,

Подумал я тогда

И до сих пор не написал ответа…

Вторая смена. Середина лета.

 

Сердцебиение

Что такое стихи и поэзия?..

Для кого-то – любовь и печаль.

Для кого-то – хожденье по лезвию,

Когда жизни постылой  не жаль.

 

Этим видятся крылья могучие

И полёт  высоко  над землёй.

Те взволнованы: слёзы горючие

Льются тайно над чьей-то бедой.

 

Ну а этот, восторгом охваченный,

Суждено ему в бездну упасть.

И останется  долг неоплаченный,

И погаснет безумная страсть…

 

Пусть в душе кутерьма и распутица.

Погоди, не спеши ты к реке.

Всё увидит, поймёт и заступится

Муза мудрая с кружкой в руке.

 

Разве есть у кого-то сомнение,

Что  поэзия -  ритмы, стихи –

Человечества сердцебиение,

Где божественны даже грехи?..

 

                 Леониду Филатову

Домишки, укрытые снегом,

кривые скелеты берез.

Повязана времени бегом,

глазею до рези и слез.

Равнина, гора, мелколесье,

плетенье мостков и стропил,

могилка случайная вместо

кого-то, кто жил здесь и был.

На санках согбенная тетка

ребенка везет налегке,

нескоро, видать, довезет-то,

жилья не видать вдалеке.

А дальше на белых просторах

под красным, как жар, кирпичом,

строенья растут, по которым

придут полоснуть кумачом,

ножом, топором и обрезом

и красным, как жар, петухом,

чтоб снова огнем и железом

и стадом – за пастухом.

Привольно, и скрытно, и скудно

раскинулась вечная Русь,

люблю тебя сильно и трудно,

жалею, не знаю, боюсь.

   ***

Мы ругаем тебя, Россия,

Позволенья не испросив...

Без оглядки. 

         С размахом.

                              Сильно.

Как и водится на Руси...

Нет,

       на сердце не держим

                                      камень -

Видно, это у нас в крови,

Что ругаем тебя, ругаем...

Задыхаемся…

                        от любви.

Из поэмы “Записки умника”

Пятниста, пятниста Сенатская площадь;
Цыганка в монистах рубашку полощет.
А чья же там кровь, на рубашке той белой?
—Того, чье в Неву было брошено тело.
А кто он — лакей, половой иль сапожник,
По белой рубахе признать невозможно.
Пятниста от крови Сенатская площадь,
И ржет с голодухи цыганская лошадь.
Студено стекает с рубахи водица,
Рубаха цыгану всегда пригодится.

 

Лунный восход

В низине рыдала и выла собака.

Луна из бездонных космических вод,

кровавая, лезла от хлада и мрака

на тихий, уютный земной небосвод.

 

Одно за другим загорались окошки

домиков дачных. И все, день угас.

Собака в низине стонала. А кошки

с небес не сводили прищуренных глаз. 

 

Домишки осели, притихли безмозгло.

Низина темнела, туманом полна.

На наш обжитой небосвод,

к нашим звездам,

чужая, огромная лезла луна.

***

Заржавел куст рябины под осенним дождем.

Лоскутами обвисли промокшие листья.

Как всегда обреченно в предзимье живём,

принимая за кровь красных ягод сокистья.

 

И смородины лист задубел-загрубел,

он в соленья для вкуса уже не годится.

Оставляет предзимье нас всех не у дел –

королевскую ль рать, иль гражданские лица.

 

Ветер в окна бросает сопригоршни брызг,

сквозняки по щелям всё пронзительней дуют.

Все знакомые люди рассорились вдрызг,

за пустые понятья друг с другом воюют.

 

Что за мёртвое время – предзимья пора…

Раздирает рассудок от дикого страха:

то ль за взгляды не те – обухом топора,

то ли с фронта на вечную память – горсть праха.

 

Опадает с рябины последний листок

и по лужам плывет перевернутой лодкой.

У предзимья сегодня кровавый исток.

Добела не отмыть ни словами, ни водкой.

***

Измучены бессонницею города,


Дома бездыханно чернеют окнами,


Натянуты, как нервы, антенны и провода


Над громадами каменными и бетонными.


 

В этом городе улицы сдавлены,


И я, как птица полузадушенная,


Как будто всеми навсегда оставлена,


Как старая пластинка недослушана.


 

Небо хмурое, серо-синее,


Ни звезды, ни даже облака.


Что же сделать, чтоб остаться сильною,


Не застынуть в печальном облике?


 

Вспомню светлое, немного грустное -


Летним вечером звезды низкие,


Старый дом, наполненный звуками,


Голосами родными, уже не близкими.

 

На плахе. Мария Антуанетта

Как я легко взошла на плаху!

Засохшего цветка острей

Здесь древесина кровью пахнет –

Всей непролитою моей –

 

Кипучей бешеною кровью,

Что яда слаще, мёда злей,

Чернейшей  -  в  темноте альковной

И алой - в свете площадей.

 

Я  неземное  утешенье

В минуту смертную нашла –

Стою – бессмертное растенье

За миг до лезвия ножа.

 

Стою – склонилась – на колени –

Извивы локонов – наверх.

Всей низкой жизни веселее

Мой безудержный низкий смех.

 

Смеюсь в объятьях лютой страсти,

От наслаждения – смеюсь –

Смеюсь от боли, как от счастья,

Смех вплавлен в жизненный прикус!

 

Во сне рыдают смехом дети,

Хватая простыни в щепоть.

И мне в лихое лихолетье

Дал простынь зацепить Господь –

 

Всю голубую простынь неба

В ажурах тонких облаков.

Ведь смерть всегда,  всегда – победа –

Освобожденье от оков –

 

От страхов, слухов, лести, фальши,

От лжи, что разжижает кровь –

Смотри, народ, по-настоящему

Падёт здесь королевский лоб!

 

Взаправду – шея – лебединая –

Её желал, таясь, холуй –

Отдаст, отдаст ей гильотина

Свой сладострастный поцелуй!

 

И – зарычит зверино площадь,

Молясь, рыдая и кляня!...

К ботинкам палача отскочит

Лихая голова моя.

 

И я узнаю миг свободы –

И – сверху – вниз – опять наверх!

Я отдаю себя народу

В число его бессчётных жертв.

 

И будет сладостно и пылко

Твердить, что воля – удалась.

И каждый выучит затылком,

Как сладко окрыляет казнь!

 

Помолчим

Давай немного помолчим.

Когда слова острее бритвы,

Мы не дадим простора им,

И вспомним тихие молитвы.

 

Упрёки ложные, поверь,

Наносят раны, что кинжалы.

Не обойтись нам без потерь,

Когда мы холодны, как скалы.

 

Лишь только нежности порыв,

Той, что мудра и молчалива,

Поможет совершиться диву,

И не скатиться под обрыв.

 

Давай немного помолчим,

Сердцами вверившись надежде,

И снова трепетно, как прежде,

Друг другу руки подадим.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НОТА «СОЛЬ»

Воспоминание о последнем дне каникул

Пускай с утра задерживают рейсы

Сплошные грозовые облака,

Сквозь них пробьются, словно эдельвейсы,

Четыре габаритных огонька…

 

Во «Внуково» антенны укачало

Ветрами бесконечных перемен,

Опережая осени начало,

Кружится лист вокруг твоих колен.

 

А ты стоишь, загаром похваляясь,

(Сейчас тебя таксисты позовут),

Смешная, длинноногая, как аист,

За лето позабывшая Москву.

 

И дождь, как тот ударник с танцплощадки,

В своем усердии бездарно беспощаден,

Выстукивает в памяти слова:

«Поедем в лес.

Там желтая листва».

***

Я приду к вам из апреля


По ручьям и по лугам


Из эфира и капели


В платье светлом Боттичелли


Всем цветы раздам.


 

Расскажу: у нас, в апреле,


Уж леса зазеленели,


Птицы те, что прилетели,


Ждут вас по садам.


 

Я желаю, чтоб в апреле


Вам приснились детства сны.

Все плохие предсказанья,


Злые предзнаменованья


Опрокиньте на рассвете


В реки звонкие весны.


 

Реки во море вольются,


Значит, все худое, стылое,


Больное, синева морей


Растворяет и уносит,


А на берег тихо бросит


Только жемчуг просветленья


Да янтарь волненья 


От любви моей.


 

Ранним утром легким шагом


С заплетенною цветами


Светло-русою косой


Я приду к вам непременно


И прольюсь росой.

 

 ***

Редкий случай: на бульваре – никого.

Слева-справа шелест мимолетных шин.

Разогрелось и сияет молоко

из стаканов фонарей. Ты не спеши.

 

Места много: прошагаем вразнобой,

посмеемся и поплачем невпопад,

покудесим над нескладною судьбой,

поколдуем, вызывая снегопад…

 

Успокой на вечер дребезжащий нерв.

Полегчает на плечах твоих тоска.

Этот добрый дядя-милиционер

лишь покрутит молча пальцем у виска.

 

Женщина

Когда «Песнь песней» Соломона

Слагалась  в царственных дворцах,

Превыше  Бога и Закона

Любовь восславилась в  сердцах.

 

Не меркнет издревле сценарий:

В любовном трепете  уста,

И между спелых  полушарий

Как луч, распятие Христа.

 

И смотрит старец умилённо:

Се – жизнь, и в яви, и в мечте.

Её несёт в себе Мадонна,

И с ней Спаситель на кресте!

 

Ревность

Я ревную тебя…

                             Боже правый! –

Сердцу годы, увы, не броня.

Говорливый, весёлый, кудрявый,

Мой соперник сильнее меня.

 

Он романтик, он дерзок порою,

На мечты и посулы богат,

Он судьбой увлечён, как игрою,

Никаких не боится  преград.

 

Он как ангел – лишь воображаем,

Ты не знаешь о нём ничего.

Но когда я тебя обижаю,

Ты нет-нет да и вспомнишь его.

 

Знает он о любви лишь по книжкам –

Я свою через  годы пронёс.

Но ревную тебя как мальчишка:

Затаённо, нелепо, всерьёз.

 

Да, ты рядом со мною, ты – дома,

И надёжен мой давний причал,

Но ревную к себе, молодому,

Как, бывало, к другим ревновал.

 

И хоть годы вернуть не смогу я –

Не соперник мне юный двойник:

Я, родная, тебя не ревную –

Просто, видно, люблю за двоих.

***

Ведьма с ласковыми глазами

Тихо спит на моем плече…

Мне давным-давно предсказали

Этот гиблый полет к свече.

 

Это все мне давно известно.

Ночь, как губы твои, нежна…

Неслучившаяся невеста,

И, господь хранил, не жена.

 

Жена

- Мое замужество? Не спрашивайте!

Страшное дело!

Вообразите!

Увидел женщину с букетом ирисов,

Высокую, в шелках,

И так изменился,

Что не слушается

Даже врача.

Ходит теперь,

Опираясь на трость.

Смотрит в ту сторону,

Куда скрылась незнакомка.

Живу, затаив дыхание.

Ведь он – мой муж!

Купил котелок,

Какие теперь не носят,

Говорит, что именно такой

Идет джентльмену,

Помахивающему тростью!

Он теперь себя так называет.

Шутит,

А у самого глаза полны

Слез.

Что мне делать?

Как спасти мужа?

Ах, это невозможно?

И надеяться, говорите вы,

Не на что?

Тогда

Закрою глаза:

- Нет ничего этого!

Стисну зубы,

Не издам

Ни звука.

И не сдвинусь

С места.

И не станет

Ни этой женщины

В шелках,

Ни расцветших ирисов,

Ни трости,

Ни котелка!

Это я вам говорю.

 

           Иоганну Себастьяну Баху

Я живу, как в органе,


В своей старой квартире,


Трубы-форточки открываю


попеременно четыре.


 

Как живется в органе,


правду вряд ли скажу-


Дело тут не в  обмане -


В расходящейся гамме,


Что я сердцем пишу.


 

Только с западным ветром


Вдруг послышалась фуга -


Я соседей стесняюсь,


Я дрожу от испуга.


Мир звенит, изменяясь,


Звуки, как колдовские дожди.


В них почти растворяюсь,


Ноты стонут в груди.


 

Исчезает реальность,


И рассудок, и смысл,


Я меняю тональность,


Где басовый регистр?


 

Только кто там у двери,


Затихает орган...


Ни за что не поверю,


Никому не доверю...


Это Вы, Иоганн?..

 

***

Запоминать не обязательно

Банальность вечную одну:

Твоя любовь –

              мой круг спасательный…

И омут, где я утону.

 

Еще раскаиваться будем,

Что понимание придет:

Нелепы мы, когда не любим, –

Как птицы,

                    сшибленные влет.

 

Мужчина

Старый,

          старый воин,

Который видит души погибших

И никому не признается в этом,

Чтобы не казаться странным,

Прославленный многими победами

В боях,

           в которых никогда не оберегал

                                                                    свою жизнь,

плакал сегодня оттого,

что так и не встретил женщину,

которой он смог бы отдать все.

 

НЕ-МУЗА

Казалось, птицей взлечу на небо,

Увижу сверху – где быль, где небыль.

Сребристой рыбою нырну в поток -

Пьянящим будет судьбы глоток.

Ковыль-травою в степь разольюсь,

Вокруг колёс его узлом завьюсь.

И расстаралась. И дан был жданный.

Но не смогла ему стать желанной.

С небес упала. И захлебнулась.

Трава увяла. Я обманулась.

 

Брожу потерянно по листьям палым,

По отпечаткам кленовым, алым.

 

Любви служила самозабвенно –

В разрыв аорты, до спазма в венах.

Но опаленным крылом не-музы

Махну устало - в разрыв союза

Неутоленного соучастья,

Не оправдавшегося женского счастья.

Других нашёл. И другим дарил.

Пусть и попроще. Пусть и без крыл.

Но с ними жил – с душой враспах.

Со мной в обнимку, да впопыхах.

Терпели-пели – каждый в отдельную -

Любовь постылую, любовь постельную.

 

Брожу по прошлому. А в складках блузы

Саднит фантомно крыло не-музы…

 

***

Спина широкая мужская

к спине прижата узкой женской,

и пятку пяткою лаская,

всю ночь плывут они в блаженстве,

еще любим, еще любима,

постель залита светом лунным,

плывут, плывут неумолимо

одним возлюбленным Колумбом,

теплом друг друга согревая,

плывут во время, что остудит,

еще живой, еще живая,

туда, где их уже не будет.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НОТА «ДО»

Куклы за ниточки дергают кукол других.
Куклы другие сигналят по ниточкам третьим.
Мир весь запутался в нитках тугих:
Стронемся вроде к тому, да того ли мы встретим.

Куклы роятся, торгуют, летают и спят.
Куклы рожают и войны свои затевают.
Что тут поделаешь? Только вот жалко куклят.
Есть всё хотят. И беспомощно рты разевают.

Как их оставить — ничтожных, родных, дорогих…
Тут же погибнут в тисках беспощадных.
Но вырастают и дергают кукол других,
Третьих, четвертых, и сотых, и -ардных…

 

Всей-то и жизни

Всей-то и жизни – розетка листа

Травяного,

                     тропиночный росчерк…

Небо в осколках сияющих точек

Елей,

                заостренных в небеса…

 

Всей-то и жизни, что –

                          трав шелестенье

В поле открытом -

                           да запах тепла

Земляной  -

                   и над пылью легла

Сладкая влага уснувших растений…

 

Всей-то и жизни, что –

                                     сладость цветка

Полевого

                 в невзрачности скромной…

Всей-то и жизни, что – поле -

                                       – а кроме -

Поле такое, что слепит глаза!                 

                              

Одесский фотограф

Старый фотограф, добрый шарманщик,

Птичка не вылетит -  нас не обманешь.

Кот в сапогах или чертик с рогами

Красок добавят в сказочной гамме.

 

Все остальное будет реальным:

Сад. Выпускница в платьице бальном,

Бронзовый Пушкин.

Майор с «половиной».

(Все удовольствие -  рубль с полтиной.)

 

Чертик смеется, и кот удивлен.

В старом саду осыпается клен.

Осень в Одессе, пустой Ланжерон,

Старый фотограф сядет в вагон...

 

Много народу в десятом трамвае

(Мало народу в нем не бывает.)

Старый фотограф на мир не в обиде:

Он эти лица, кажется, видел.

 

Вот выпускница в платьице бальном.

(Встречи в трамвае -  это реально.)

Справа - знакомый майор в орденах,

Карточек много -  память одна.

 

...Утром он пленку зарядит в кассету,

За сигаретой сходит к соседу.

Чайник согреет на общей плите.

...Птичка не вылетит -  годы не те.

 

***

Старые собаки ходят со старыми людьми.

Старые люди ходят со старыми палками.

Прими их души, Господи, попозже, но прими,

когда они насытятся друг с дружкой перепалками.

 

Чёрная  дыра

Я поставила печку в Чёрной Дыре,

Пусть станет тепло в этой чёрной норе,

В этой узкой дыре, в этом лазе без сна,

Я в затворку печную грузила дрова –

И теперь не дышу, и не ем, и не сплю:

Я топлю.

Я топлю. Я топлю…

Я в Чёрной Дыре хочу натопить –

Я устала в космическом холоде жить.

 

 ***

О чем грустит усталый человек?

О неизведанном? О том, что жизнь – не милость?

О том, что вспомнилось забытое навек?

Душа его немного притомилась.

Душа его, как заяц на снегу.

Стреляли бы, да белым все закрашено.

Душа: уйдут, тогда сбегу.

Что у судьбы излишнего запрашивать…

Душа тиха, трепещет, будто лист.

Сердчишко бьется, мечется в тревоге.

И слышится в ушах разбойный свист.

И думает душа о всемогущем Боге.

 

(моя теория относительности)

Старость – это время синтеза:

Все дела твои подсудны.

Оправданья – относительны,

Приговоры – абсолютны.

 

Заблуждения простительны

Под влиянием минуты.

Но… ошибки относительны –

Результаты  абсолютны.

 

Раз предашь святую истину –

Поздно каяться прилюдно:

Поведенье – относительно,

Уваженье – абсолютно.

 

Надо оставаться искренним

В разноликом море людном:

Окруженье – относительно.

Убежденья – абсолютны.

 

Ордена на чьём-то кителе,

Кто-то пал в сраженье лютом…

Все парады  относительны,

Лишь  Победа – абсолютна.

 

Жить борцом или просителем,

Посчитав, что спорить глупо?

Диктатуры – относительны,

Только судьбы – абсолютны.

 

Как истории носители

В чьей-то памяти подспудно,

Мы уходим относительно –

Остаёмся абсолютно.

 

И на  внуков упоительно

Удивляясь поминутно,

Мы стареем относительно,

Молодеем – абсолютно.

 

***

Мы переедем в новый дом

(на самом деле – ветхий, древний!)

и безмятежно заживем.

А покосившиеся стены

и в хмарь текущий потолок

теплы, шершавы, деревянны…

А за окном чертополох,

слоеные ломти тумана,

а над туманами – луна,

полна, упруга и медова.

Звон комариный у окна.

Я счастлива.

У нас все дома.

 

Разговор

Старший сын.

Как хорош он под парусами.

Как хорош он, слушающий другого,

Как хорош он, провожающий поезда.

Переплывший столько водных пространств,

Улыбается безбрежной улыбкой:

-- Будь спокойна!

Ты отправилась в путь.

Плыть в одиночестве – не значит быть одинокой!

Мы станем приносить тебе добрые вести!

Не думай о нас!

И не избегай своего.

Мы так гордимся тобой!

- Ты говоришь это как сын? – спросила.

Он покачал головой.

- Нет. Я говорю тебе это как человек,

Повстречавшийся на своем пути

С другим человеком.

 

ФИНАЛ. НОТА «ЛЯ» МАЖОР

***

Шубы, плащи, сарафаны,

Легинсы, сланцы, банданы…

В декаду вместился сезон.

 

Мгновенно морозы забыты,

Мгновенно все окна отмыты

И мусор на свалку свезен.

 

Березы, сережки, пыльца…

Солнце, сиянье лица.

Первый румяный загар.

 

Прогулки, свидания, ночи.

Под окнами кто-то хохочет.

Новый любовный угар.

 

Последних ветров ураганы,

Первой грозы барабаны,

И, наконец, водолей.

 

Фонтаны забили. И трели –

Стыдливо пока,  еле-еле –

Пробовать стал соловей.

 

***

Мне осень напевала в тишине


Простые позабытые мотивы


О том, как зябнут звезды в вышине,


Как листья облетевшие красивы...


Мне осень толковала мудрость книг:


Мол, ни о чем печалиться не стоит,


Мол, все пройдет, и только этот миг


Чего-то значит и чего-то стоит. 


Мне осень говорила о любви, 


Шутила и смеялась, не смолкая,


И шорохом ноябрьского дождя


Звучала эта музыка простая. 


Мне осень говорила... Капал дождь...


И лист щеки коснулся, облетая....


И день прошел, и дождь прошел - ну что ж! 


Осталась эта музыка простая: 


И в снежно-белоснежной тишине


Я слышу позабытые мотивы


О том, как зябнут звезды в вышине,


Как листья облетевшие красивы...

 

БЫЛИ ИСПОЛНЕНЫ СТИХИ Нины Аллахвердовой («Жена», «Мужчина», «Разговор»), Валерия Володченко («Мы ругаем тебя, Россия», «Ведьма», «Когда не любим»), Виктора Злобина («Сердцебиение», «Помолчим», «Женщина»), Марины Князевой («На плахе. Мария Антуанетта», «Всего-то и жизни», «Черная дыра»), Ольги Кучкиной («Леониду Филатову», «Спина широкая мужская…», «Старые собаки»), Виктора Липатова («Из поэиы «Записки умника», «Куклы», «О чем грустит усталый человек?»), Владимира Любицкого («Послевоенное», «Ревность», «Моя теория относительности»), Наталии Моржиной («Лунный восход», «Редкий случай», «Мы переедем в новый дом»), Ирины Савватеевой («Мне осень напевала»), Людмилы Семиной («Заржавел куст рябины», «Не-муза», «Шубы, плащи, сарафаны»), Лидии Титовой («Измучены бессоницей города», «Я приду к вам из апреля», «Иоганну Себастьяну Баху»), Александра Шумского («Вторая смена», «Воспоминание о последнем дне каникул», «Одесский фотограф»)

Назад к списку