Ульяна Скойбеда. Фрагменты будущей книги

Ульяна Скойбеда – одно из самых ярких перьев современной «Комсомолки». Как автора ее всегда привлекают темы скандальные, пограничные, где добро и зло, черное и белое, праведное и греховное сплавлены воедино и журналисту нелегко найти ту грань обзора, с которой ситуация становится вполне ясной. К тому же Ульяна – провокативный автор, она выражает свою позицию порой эпатажно, вынуждая читателя не только обратить внимание на свой текст, но и отреагировать на него эмоционально, бурно. Поэтому к самой журналистке по фамилии Скойбеда так неоднозначно общественное мнение: кто-то ей рукоплещет, а кто-то угрожает расправой.
Парадоксально: ее, автора антифашистских статей, обвиняют, случается, и саму в националистических предпочтениях. Ульяна, действительно, гордится своими казачьими корнями, считает себя патриотом России, что не мешает ей защищать чеченскую девочку от русского насильника, выступать против скинхедов и прочих фанатичных образований. Поводом для таких негативных оценок ее позиции дает все та же яркость «с перехлестом» полемических аргументов. Серьезным уроком для нее стала ситуация с публикацией в личном блоге на сайте КП отповеди либеральным хулителям Победы в Великой Отечественной: тогда в пылу полемики журналистка применила, как ей казалось, аргумент «по аналогии», пожелав оппонентам представить, что это из кожи их предков фашисты наделали абажуров. Чувство меры на сей раз изменило автору. Несмотря на публичные извинения, заметка стала причиной вынесения газете предупреждения Роскомнадзора.
Таланту Ульяны уже тесновато в газете. Ее привлекает исследование психологии человеческих поступков в экстремальных ситуациях, экзистенциальная мотивация действий. То есть литература в чистом виде. Тем более, что стилистически Скойбеда одарена щедро. И она начинает собирать свою первую книгу прозы. Пока это поиски. Но и по представленным фрагментам можно убедиться, что книга будет яркой и необычной, как все, что делает ее автор.

СКОЙБЕДА Ульяна Борисовна
Родилась 20 октября 1975 года в Москве. Гордится казачьими корнями. Окончила факультет журналистики МГУ им.М.В.Ломоносова (1998).
Работает в «Комсомольской правде» с 1997 года. Занимается журналистскими расследованиями, обращаясь к остро актуальным, скандального характера ситуациям. Освещала скандал, приведший к отставке генпрокурора Российской Федерации Юрия Скуратова (1999). Во время второй чеченской кампании защищала мирных жителей республики, пострадавших от военных действий: жила в лагере чеченских беженцев, брала интервью у родителей убитой полковником Будановым чеченской девушки Эльзы Кунгаевой (2001). Активно освещала расследование перестрелки между местными жителями и уроженцами Кавказа в екатеринобургском поселке Сагре (2011), доказывая альтернативную версию: бандитского нападения на поселок не было, а была обоюдная «стрелка», в ходе которой сагринцы перестреляли безоружных «городских».
Один из главных в стране специалистов по реабилитационным центрам для наркозависимых. Первой в стране подняла проблему т.н. «бандитских» центров, где наркоманов пытают и лечат голодом (2003). Отрицательно характеризовала новые религиозные движения в статье «Кто и зачем вербует паству из наркоманов». В результате ее публикации суд города Хабаровска закрыл церковь «Благодать» за многочисленные нарушения законодательства Российской Федерации.
Автор ряда антифашистских публикаций, стала объектом травли банды скинхедов (2013).
Лауреат премии «Искра» в номинации «журналистское расследование» (2009) за серию публикаций о финансовых пирамидах и коррупции в МВД; премии Правительства России в области печатных СМИ (2012).

(Энциклопедия «Журналисты России. ХХ-ХХ!»)

Литературный эксперимент, не претендующий на документальность
ЛОБАНОВ И ТОСКА: ИСТОРИЯ РАСЧЛЕНЕНИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ
Исповедь убийцы (основано на реальных событиях): попытка художественного осмысления нашумевшей трагической истории, случившейся в начале года в среде маргиналов новой формации

В нашем доме был ад.
«Жить с тобой – это ад», - сказал я жене, и она ответила мне тем же.
Мы разводились, это было проговорено. Мы только не знали, как делить детей: Машу, Игоря и Тимура.
Вернее, не так: Карпа, Карпа и Карпа. Все сошлось на одном ребенке.
На своей странице в Фейсбуке я запостил прекрасное: фото девятимесячной девочки в пластиковом ведре.
Карпов приносят с рыбалки: так наша дочь Маша стала Карпом.
До этого, еще в животе, Инна звала ее рыбой:
«Жить с большой рыбой внутри очень смешно: вы ей и «зайка», и «лапонька», и «кс-кс», и «скажи что-нибудь», - а она улеглась вниз головой и не обращает на вас никакого внимания. В утробной тишине рыба занята важными вещами: она формирует, например, ушки. И, например, лапки...».
Дважды я разводился, и дважды дочери оставались с женами. Мне казалось это нормальным.
Но не теперь.
Определенно, не теперь...
В ночь со 2 на 3 января.
Я аккуратно отнес тело в ванную. То, что недавно было Инной, еще сохраняло гибкость, и вошло целиком: колени согнулись, полуоткрытый рот лег на круглую дырку слива.
Тут мне, наверное, стало дурно: я вдруг услышал, как иннин низкий с хрипотцой голос читает: «Вновь я посетил...». Мертвые губы задвигались...
- Мама! – вдруг прозвенело в ночном коридоре.
Игорь – семилетний иринин сын.
Я выскочил наружу: кажется, жена кричала, когда я ее... не помню. Значит, ребенок слышал.
Я поймал мальчишку уже на входе в кухню, худенького, в белой пижаме в машинках:
- Леша, где мама? Какой-то стук... Мне что-то приснилось!
Сердце сжалось: птенец, не надо тебе на кухню, там лужа крови, не ходи. Стук – это же я ножом... Профессиональный поварской навык: десять ударов в секунду. Учудили мы с твоей мамой, нет у тебя больше мамы, но ты не бойся...
Вслух, обычным своим веселым голосом (старался, не знаю, как получилось):
- Мама уснула, Игорь, мы с ней поругались... Все будет нормально, иди, спи!
Развернул, легонько придал ускорения по попе.
Только потом подумал: пижама белая, а руки, наверное, в крови...
Мы с Иннкой познакомились в одной конторе, производившей развлекательный контент для телевидения. У нее были темные волосы и руки с тонкими запястьями. В руке она обычно держала рюмку с коньяком, запястья были видны.
Я легкий человек. Я шучу с дворниками и улыбаюсь встречным девушкам на улице.
Девушки говорят, что я похож на Леонида Парфенова и Микки Рурка.
А Иннка была похожа на Джулию Робертс, по крайней мере, по позиции: рот...
Буквально через две недели Иннка побрилась налысо и стала похожа на тифозного заключенного. Еще через неделю мы жили вместе, в ее квартире. Жарили сырники, пили вино...
Все очень легко.
...Когда Инна забеременела, я не огорчился и не обрадовался. Я вообще не ждал Машу: в день, когда Иннка рожала нашего первого ребенка, я стоял на коленях перед одной силиконовой воблой, которую потягивал уже лет восемь.
Вобла прыгала в такси по звонку и ехала ко мне среди ночи, вобла снимала с меня носки и ботинки, когда я пьяный валялся у нее в коридоре после казино... Я ведь игрок. За игрой пью.
Вобла занимала мне деньги: она была топ-менеджером в международной корпорации, и за восемь лет я выдоил из нее полмиллиона. Пятьсот тысяч рублей, может, чуть больше. Она платила мои долги... Наверное, это любовь.
Об Иннке она, конечно, не знала (узнала, когда в соцсети идиоты стали поздравлять нас с рождением ребенка), и Иннка не знала о ней. Зачем?
Зачем расстраивать женщин, если все может быть так хорошо? Если можно уходить на работу, оставив на столе букет белых тюльпанов и тарелку свежих сырников? Я люблю готовить, я повар...
И все довольны!
Кому-то сырники, кому-то – на такси в ночь!
Никто никогда не говорил мне, что я плохой любовник. « Свинья, скотина», - говорили: «Плохой любовник», - нет. Женщинам со мной хорошо.
...Вы, может быть, хотите спросить: а эта силиконовая вобла – чем хуже Инны? Почему та, а не эта?
Да нипочему. Ничем.
Вобла уже была – отработанный материал: она и так отдавала тепло своего тела и деньги за призрачное «быть вместе», а Иннка хотела продать квартиру, чтобы заняться со мной малым бизнесом: открыть кафе. Это была моя давняя мечта – открыть кафе...
А потом родилась Карпуха.
Мне сорок лет, у меня были в анамнезе две дочери и баб - без счета.
И я не знал, что счастье можно родить...
Далее, как говорят у нас в Фейсбуке, следует мимимишный пост счастливого мужчины:
«Карп (сидя на горшке):
- Я хочу к бабушке.
Я:
- К какой?
Карп:
- К бабушке Кате.
Я:
- Карпушон, у тебя есть бабушка Ира и бабушка Лена. Нет Кати.
Карп:
- Эх-хе-хех... нет у меня бабушки Кати... очень это грустно».
Да, забыл сказать: внешне Маша оказалась – вылитая Инна. Один в один.
Ночь на 3 января.
Я резал ее, как барана.
Это не метафора: я резал много баранов, баранина – моя специализация.
Вернее, специализация кафе «Тоска», которое я назвал в честь жены (Тоска - ее ник в интернете, красивое слово, и потом, ведь это она дала деньги... Прогиб засчитан).
Мы делали жареную баранину, баранину с мятой и тархуном, а, когда кафе не стало (мы прогорели довольно быстро, за полгода) – пельмени с бараниной. Круглые красивые пельмешки, одна штука – десять граммов, в килограмме сто пельменей. Я раскатывал на кухне тесто и лепил, раскатывал и лепил... Ирка развозила заказы по Москве.
Баранов мы брали из одного хозяйства под Ростовом, и разделывали просто в ванной: мы же никак не оформляли бизнес...
Так вот: принципиальной разницы между человеческим телом и тушкой барана нет. Все то же самое. Связки, сухожилия...
Теперь я думаю, у меня включились какие-то защитные механизмы: я вообще не понимал, что режу Инну, мать моих детей: тело, которое родило детей.
Это была просто – работа.
Руки... ноги...
Только когда я выходил из ванной  - мне надо время от времени прочищать слив и курить, - перед тем, как вернуться обратно, прямо перед дверью, на меня накатывала дурнота, и я понимал, что НЕ ХОЧУ туда...
Такая длинная пауза ужаса.
А когда я преодолевал себя, заходил внутрь и продолжал что-то делать, эмоции снова отключались. Было ощущение, что я смотрю кино: очень личное, очень страшное, но кино.
«Когда я умру и попаду в ад, точно знаю, что именно меня ждет. Я буду резать бесконечную миску салата на бесконечный корпоратив работников налоговой инспекции...», -  мой Фейсбук, почти за месяц до этих событий. Оказывается, надо было написать: «бесконечную ванну салата. И резать. И резать. И резать...».
Важная деталь – вода. Если вы разделываете тело в ванной, магазинные средства - вся эта разрекламированная цветная хлорка - мимо. Органику, кровь и животный жир смывают только специальные кислоты, которых нет в свободной продаже... или вода.
Вода смывает любой грех, как подвенечное платье.
У нас с Иннкой не было подвенечного платья: я женился в джинсах, как пижон, а она в бежевом костюме: расползшаяся от родов... Какая чушь лезет в голову.
Да, еще одна деталь – голова.
Ее всегда трудно отчленять, обычно для этого берут топор. Или хорошие ножи: вот у меня - японские...
Потом я разложил части тела по пакетам и вынес на балкон. Часть вынес и раскидал по соседним помойкам. Потом мыл пол...
Вся работа заняла несколько часов.
Курил в туалете: на балконе больше не мог.
Когда все это началось?
Наверное, когда кафе сдохло.
У меня есть опыт ведения бизнеса «для своих». Я не хотел, чтобы к нам ходили чужие, условные бабы с семечками. Я хотел – чтобы шкаф с книжками, и посетители могли оставить закладку – а дочитать в следующий раз. Чтобы могли сидеть на подоконнике... Кухня - наилучшая: мы даже сыры старались покупать те, которые любили френды из ЖЖ – наши предполагаемые посетители. Мы даже провели среди них специальный опрос.
Еще нарды, детский уголок: мы же сами знаем, как тяжело куда-то деть спиногрызов...
И я – хозяин, который восседает на почетном месте и потчует гостей. Подчеркиваю – не обслуживает посетителей, а потчует гостей, лично...
Такая модель закрытого клуба: определенная среда, атмосфера. Я даже разворачивал людей «с улицы», которые мне не нравились («Извините, у нас закрыто, случайно табличку не повесили»), а со своих не брал денег: завел гроссбух, в котором друзья могли записывать свои долги – и отдавать через неопределенное количество времени (или не отдавать вовсе, вот так, да)...
Почему мы прогорели?
Мы выходили в «ноль», почти, и для не успевшего стать модным, нового места это норма. Я знаю ресторанный бизнес.
Надеялись раскрутиться, старались привлекать людей акциями, бесплатным вином...
Видимо, просчитались. Накопились долги и арендодатель нас выставил. К тому времени мы вложили в аренду и ремонт помещения все, что у нас было, всю иркину квартиру. Красными кирпичами своды выложили...
Иннкина квартира была выстраданная. Отец Игоря был женат: узнав, что Иннка беременна, он купил ей однушку в Реутове и сбежал в Израиль. До этого моя бедная девочка десять лет скиталась по подвалам, клоповникам и «впискам», то есть коммуналкам, в Питере...
«У меня много лет не было дома, и я думала, его не будет никогда, - писала Иннка в ЖЖ. – Теперь я открываю ключом дверь своей квартиры - и так будет всегда. Но я всегда помню, как оно, когда этого нет...». В общем, счастье иметь дом трудно понять тому, кто не спал с бомжами на лавочке.
И вот пришел Леша Лобанов и забрал это счастье.
Хочешь, девочка, конфетку?
А нету.
Иннка начала пить...
Детей к этому времени было уже трое. Жена пыталась избавиться от младшего, Тимура, но я недрогнувшей рукой сфотографировал тест на беременность (две полоски) прямо на фоне жены, сидящей за компьютером и мониторящей абортные клиники.
И выложил в сеть.
По-подлому, да...
Зато действенно.
Обалдевшие друзья стали присылать Инне поздравления, и ей пришлось смириться...
Я люблю детей. Я был рад, что есть Игорь: я, а не Иннка, водил его по дурацким кружкам, где малыши собирают пирамидки и лепят из глины (модная затея). Когда иннкина мать летом забирала его на Украину, я писал ему письма:
«Привет, брат Игорек!
Кто, если не я, напишет тебе про то, как живут мать твоя, сестра твоя, брат твой и няня твоя?
По порядку. Мать твоя живет и здравствует в обычной манере своей. То есть ложится под утро, а просыпается к обеду. Но не обедает, а смотрит, хоть и не без тревоги, но радостно на то, что есть у нее ты, сестра твоя, брат твой и няня твоя.
Сестра твоя, Карп, тоже не изменилась за то время, пока не видели тебя глаза мои и не слышали уши мои. Ест плохо, орет громко, падает часто, знает два слова: «хочу» и «не дам» и ждет, пока все соберутся, и станет вас опять: ты, мать твоя, сестра твоя, брат твой и няня твоя.
Брат твой, Тимурчик, говорить не изволит, зато спит крепко, ест много, бегает быстро и хочет все, что нельзя, а что можно - презирает. Но няня твоя, мать твоя и сестра твоя терпят его, так как родня как-никак...
Няня твоя - гуляет, ест, спит, говорит и думает. То есть, с виду, обычный человек. Но мы-то знаем, что, на самом деле,она - ангел, которого послал нам великий Чупа-Чупс, к радости тебя, матери твоей, сестры твоей и брата твоего.
Ну а про меня сказать нечего, так как я только и делаю, что скучаю по тебе и больше ничем не занят. И от этого стал толстый и волосатый до такой степени, что дети окрестные разбегаются с криками и давятся попкорном.
Целую тебя в темя!
Твой Леха - жарена картоха».
Я люблю детей. А вот Иннка, похоже, нет...
3 января.
Дети проснулись в девять.
- Я хочу вот эту с кнопочкой! Нет! Хочу с кнопочкой! Он забрал! Есть хочу! Не буду есть... Я кочу на колени! Папа, я хочу на колени. Нет! На руки хочу. Я хочу на этот стул сесть. Это мой стул! Тумирчик! Отдай! Папа! Я на тот не хочу, я хочу на этот стул! Тимурчик! Отдай! Папа, он меня ударил!!!
Это у нас всегда так. Ходят слухи, что они вырастают, но... Шепотом: зачем растут?
Я накормил детей кашей: каша – единственное, что может ненадолго зафиксировать их на месте. Про маму спросили – сказал, что уехала.
Потом позвонил няне, которая должна была выйти на работу только завтра.
Няня наша, как я уже говорил, – ангел, которого послал нам Великий Чупа-Чупс... И дело даже не в том, что мы задолжали ей сто тысяч рублей.
Иннка не знает, как одеть детей, не понимает, как вывести троих на улицу... То есть, не понимала. Детей было слишком много, жена не просто не могла в одиночку ухаживать за ними – ей было физически сложно существовать с ребятней в одной квартире.
Вот потому мы, по уши в долгах, при неработающей жене,были вынуждены платить няне...
Нет, я не могу сказать, что Иннка - идейная лентяйка. Она очень хотела работать: ходить куда-то в офис, выпивать в соседней кофейне чашечку кофе.
Но была маленькая проблема: жену отовсюду увольняли на второй день.
Апофеозом было увольнение с места секретарши. Начальник сказал: «Инна как-то не так смотрит...», - и, бейте меня ногами, я понимаю, что он имел в виду...
Очень своеобразная. На своей волне. Очень депрессивная: ее друзья называли это: «внутренний катастрофизм, очень красивый, впрочем; постоянное хождение по краю бездны, в которую можно сорваться в любую секунду».
Ага, попробовали бы они жить с этой бездной и этим красивым катастрофизмом. Долго находиться рядом с Инной было совершенно невыносимо...
...Отправил няню гулять с детьми.
Сопротивлялась: по ее мнению, дети простужены.
Сам еще раз все мыл.
Потом большую часть дня сидел в ступоре, не мог двинуться. Вид свой неважнецкий объяснил похмельем и расстройством от ссоры с женой.
Няня поверила.
Перечитывал давнюю запись в Фейсбуке:
«Инна Тоска:
- Капа везет Игоря на сервировочном столике, следом Тимурчик везет свою машину. И вот так они с диким грохотом туда-сюда, туда-сюда..
Алексей Лобанов:
- Гыгыгыгы.
Инна Тоска:
- И тут раздался взрыв - столик сложился».
Смешно до слез...
В ванну няне сказал не заходить: вроде как, там поломка. Дверь зафиксировал.
Вечером в ванной купал детей...
Понимаете, мне не казалось, что все ТАК плохо. Мы все-таки живем в квартире, а не на вокзале. Причем в хорошем районе, в сталинке: нас бесплатно пустил друг, уехавший в Канаду.
Что ни говори, многодетность – это тренд: сразу все ахают и норовят подать копеечку.
А мы не гордые!
Вещи на детей, все абсолютно, нам собирали друзья в ЖЖ – а Иннка еще и выражала недовольство ношенностью и некомплектностью. Самое смешное: френды тут же покупали новые!
Кто и когда еще так устроится?!
Да, у меня были долги, но не такие, чтобы я не мог отдать их за всю жизнь...
В любом случае, мне казалось: если супруги оказались в каком-то месте, то они шли туда вдвоем, рука об руку.
А у нас виноват был я один.
Я «не обеспечил», «проср...л» квартиру. Теперь с детьми по углам, забитым чужим барахлом:
«Квартира забита под завязку хламом, он лезет из каждого шкафа, огромные антресоли просто утрамбованы. Здесь вещи какой-то семьи лет за шестьдесят, наверное... Капа и Игорь открывают какой-нибудь ящик, вываливают все на пол и довольно урчат, и вот уже весь дом усеян баночками, коробочками, мелкими деталями конструкторов, сломанными машинками и еще черт знает чем...
Собираешься выбросить баночку из-под йогурта - а дети вопят - дай, мы с ней будем играть. Мой муж тащит в дом все, что ни попадя, ему почему-то нужны все проводки и куски проводков, старые ковшики, неработающие магнитолы, а также предметы невыясненного назначения.
Думаю, это что-то психическое», - пост жены в ЖЖ.
Мой пост:
«Черт! Совершенно не понятно, как на Фейсбуке описать историю о том, как жена кидает в тебя большой кухонный нож и не промахивается, чтобы стало понятно почему мы уже третий час обсуждаем тезис, что псих это я».
Постоянные истерики, рыдания: «Я в ж...пе!».
Перестала следить за собой: сальные волосы, траурные ногти. При этом посты: «Хочу духи, пахнущие, как тонкошкурный узбекский лимон»...
И про что-нибудь золотистое.
Золотистый закат или вечер...
Я терпел... как мог.
Сорок тысяч в месяц на няню (обычные люди столько платят за одного ребенка) и сорок тысяч за квартиру (пока мы не переехали сюда, к другу на Войковскую) – столько в Москве заработает не каждый мужик.
А я зарабатывал – и при этом должен был утешать неработающую, не следящую за детьми тунеядку.
Нет, пардон: она по двенадцать часов в сутки сидела за компьютером и писала какие-то обзоры детских автокресел и эссе на тему «Хорошо ли быть многодетным?».
Знаете, сколько стоит такое эссе?
Рублей пятьсот...
Да, забыл: домашним хозяйством Инна тоже не занималась.
Мой пост:
«Идеальное утро - это когда встаешь в шесть, выпиваешь за два часа четыре кружки кофе, доедаешь армянскую брынзу, делаешь запас слоеного теста, варишь крем, кормишь детей кашей и разбудив жену, уходишь на работу. Идеальным вечером допекаешь коржи, собираешь Наполеон и оставляешь его на видном месте.
Хочу быть домохозяйкой. Ничего тетки в счастье не понимают».
4 января.
Подал заявление в полицию.
Надо, потому что няня. Пьеса «ушла-и-не-вернулась» должна быть как по нотам.
Вежливые, все приняли.
Через несколько часов опергруппа пришла домой: светила специальными ультрафиолетовыми фонариками, искала кровь.
Я хорошо все вымыл: в  ванной что-то светилось, но это... грубо говоря, когда в доме есть дети, по-другому и быть не может.
Ходили мимо балкона, не зашли.
Идиот я, что раньше не вынес.
Знаете, что происходит, когда люди разводятся?
Они перестают переодеваться друг при друге.
Встает блок: рядом в квартире – чужой человек.
С чужим человеком становишься вежливым. Максимум дистанции.
Сейчас в интернете модно рассуждать с религиозных позиций: «Поженились – тяните лямку, что бы там ни было. Страдайте».
Вы бы смогли так?
Я бы смог... Если бы не сцены. Если бы и жена вела себя холодно и отстраненно, а не как буйный сумасшедший, свихнувшийся на слове «деньги».
Дважды Инна рассказала мне историю, как в детстве написала мелом под прабабкиными иконами: «Бога нет», - и как прабабка сказала: «Бог посадит тебя за это на хлеб и воду». Прокляла пятилетнего ребенка.
Мы пили виски, когда Инна рассказывала это, но жена, парадоксально, верила в проклятье – и ревела...
«Главный поиск у Достоевского – поиск не Бога, а денег», - из иннкиного ЖЖ...
Знаете, когда уже ПОРА разводиться?
Это когда страшновато идти домой: ведь дома – ТОТ человек...
Я не знал, что делать.
Я не мог бросить Инну, как всех остальных, стряхнуть, как использованный презерватив.
При том, что моя жена – маргиналка, гражданка Украины, почти бомж и двадцать лет живет в нашей стране без документов, - надеяться, что наш гуманный суд оставит детей со мной? Не смешите.
При этом не могло быть и речи о том, что Инна сможет одна содержать детей.
Петля, ловушка: «Выхода нет»...
«Однажды мы поехали с Карпом нанести визит бабушке с дедушкой: вышли из поезда, идем, болтаем, поем песню по десятому разу...
И тут я зачем-то решил представить, что забыл Карпушона в вагоне и он едет на следующую станцию. И так, знаете, мне колени свело, такой ужас обуял, что я чуть руку бедному ребенку не сломал. Сел на скамейку, пролепетал что-то невразумительное и несколько минут реально отдышаться не мог...
Мораль: по-настоящему, кроме детей меня уже ничего не интересует».
5 января.
Была дознаватель из ОВД.
Тимур кашляет, няня была права. Наверное, бронхит.
Игорь завелся спрашивать: «А у нас есть еда? А сколько у нас еды? А нам всем хватит еды?».
Дознаватель косилась. Я бы тоже косился.
Тоже мне, Павлик Морозов... Как будто мы так часто голодали.
Няня без перерыва звонит на ирин телефон. Телефон лежит на антресолях, с отсоединенной батарейкой.
Не могу спать, совсем.
В Новый год я работал. Я же повар: в ресторане - полный зал народу, праздник и конфетти.
Вернулся утром 1 января, спал. Утром 2-го поехал обратно, на уборку.
Хозяйка вышла и сказала, что можно оставить все, как есть: ресторан прогорел и я могу забрать мои вещи.
Раньше она не могла этого сказать, конечно.
Я забрал мои ножи и уехал.
Дома сказал жене, что меня уволили, и что хозяйка в качестве расчета дала бутылку текилы и бутылку виски.
Инна очень расстроилась.
Потом случился какой-то чудесный семейный вечер с выпечкой печенек. Капа таскала Тимурчика на руках и вопила песню про елочку, Игорь ухмылялтся одобрительно... Вижу все это, как сейчас. Последние счастливые моменты.
Около десяти дети легли спать, а мы с Инной поставили на стол подаренную выпивку.
Мы оба понимали, что расстаться слишком проблематично, и глухо пытались восстановить равновесие. Но очень скоро разговор съехал в проезженную в грязи колею:
- продал квартиру;
- нет денег.
Дуры-подруги в новогоднюю ночь накрутили Инну, что я у любовницы: «Лобанов?! На работе? О чем ты говоришь!».
Моя дурында смотрела «Реальную любовь» - душещипательный фильм о любви, и писала в Фейсбук посты о том, что в сорок лет жизнь только начинается, через несколько месяцев можно будет проверить. Там, в недалеком весеннем будущем, существует зеленая травка и запах цветущих вишен... А может, и не существует.
Ей напели, что я собираюсь ее бросить, и чтобы она требовала денег. Алиментов и прописку для детей (все наши дети не оформлены, потому что жена не знала, как к этому подступиться: любая попытка зарегистрировать дочь и сына наталкивалась на отсутствие документов у самой Инны).
Не помню, что я отвечал. Слово цеплялось за слово, всплыли все старые обиды...
Тут она ощерила свои желтые зубки и сказала ключевую фразу:
- Когда-нибудь ты уйдешь, а когда вернешься, детей в квартире уже не будет...
В глазах у меня побелело...
Я плохо помню, что происходило дальше. Помню, что пытаюсь душить Инну шнуром от колонок, стоявших на кухонном столе. Помню, что держу свой японский нож, а как бью – уже нет. Почему-то мне кажется, что я хотел избавить ее от мучений: асфиксия же...
Понимаете.
Потом помню, как сижу на стуле с ножом в руке, курю, прихожу в себя, а Инна уже мертва.
Передо мной лежит мертвое тело, которое я даже не идентифицирую, как мертвое.
...Все, что я делал дальше, наводит на мысль, что у меня был четкий план, желание уйти от ответственности. Может, я и убийство спланировал...
Это не так. В тот момент я сидел и думал, что надо звонить в полицию.
Но тут же подумал о детях.
Мама в морге, папа в тюрьме...
Что будет с ними?
6 января.
Открыл Фейсбук и написал:
«Пропала Инна, моя жена. Вышла из дома 3-го утром и не вернулась. В полиции говорят, что вернется и все будет нормально. Но чем больше проходит времени, тем меньше я верю в это «нормально». Для понимания ситуации, скажу, что ушла она после ссоры. Но я могу поверить в любой расклад, кроме того, что она ушла и не сообщила. Если все-таки среди наших общих знакомых есть кто-то, кто знает что с ней, просто скажите, что она жива. Пост пока только для друзей».
Писал для полиции, в ответ – сотни встревоженных комментариев. Предлагают искать Ирку через сотового оператора: запросить все соединения. Предлагают временно забрать детей, предлагают деньги...
Какой-то идиот придумал вывесить на балконе баннер: «Инна, вернись». Типа, она ходит по окнами и обиделась.
Отвечаю всем.
Сразу прошу только не предлагать гадалок и экстрасенсов. Тошнит...
...Игорек сегодня интересовался, почему мы с Земли не падаем в космос? Я что-то на скорую руку рассказал о гравитации и теории относительности, бросил вверх камень и спросил, почему он падает вниз.
Игорь понимающе покивал, а Карп презрительно фыркнул: «Это от того, что мы так хотим».
Надо сказать, я с ним совершенно согласен.
Привиделось: Инна входит в комнату (дети катаются клубком) и говорит с возмущением:
- Вот эти люди, которые пишут, что детские голоса звенят колокольчиками, - они живых детей когда-нибудь слышали?
Пошел, допил текилу.
Мучаюсь: все меня ищут. То есть Иннку.
Тело лежит на балконе: теперь вынести его некуда, полный район волонтеров.
С другой стороны...
В Питере Инна торговала вонючими беляшами на рынке, ела наркотические «грибочки» и ночевала у каких-то гомосексуалистов. Играла в казино за бесплатный салат оливье: украшала собою досуг бандитов.
Неужели со мной и с детьми было хуже?
Чем я ей не годился?
8 января.
Волонтеры обходят район, клеют листовки. Каждый второй пост в ленте: «Инна, вернись!».
Цирк...
Люди, я не хотел, простите.
Вывесил в Фейсбуке пост с просьбой за небольшие деньги подвозить Игоря в школу. Живем на Войковской, школа на Белорусской (это единственное учебное заведение, куда согласились взять ребенка без прописки). Мне же надо выходить на работу, я договорился.
Вышло еще лучше: знакомая временно дала машину. Будем налаживать жизнь без Инны.
Приехали корреспонденты, пришлось мучительно давать интервью:
- Мы не теряем надежды...
Плохо сказал. Частица «не» означает, что надежды нет, и я об этом знаю.
Ночью перетащил наконец страшные сумки в машину.
Нет эмоций уже. Кончились.
9 января.
Ездил на машине на Петровку, Иннка – в багажнике.
Наглость – второе счастье.
Подозреваю, что телефоны слушают и за квартирой, наверное, уже следят.
Сделают, наконец, поквартирный обход соседей, возьмут записи камеры в подъезде и увидят, что Иннка никуда не выходила. И конец.
Тролли в Фейсбуке настойчиво рекомендуют «проверить мужа»: якобы кто-то слышал, как ночью мы ругались с Инной на балконе.
Баню, они тут же вывешивают посты: «Нашлась, жива!», - и смотрят, как я буду реагировать.
Особенный аспид - Геннадий Чичиков: психолог, который подбивал к Иннке клинья и притащил ее работать на радио в «Комсомолку» (рассказывать, что основная проблема семьи: нет денег). Прямо в печень впился. Подключил газету, публикует какую-то непотребщину с явным указанием: я – убийца.
Травят, как волка. Приемчики...
На Петровке я проходил полиграф, реакция – ноль. Не я убил.
Объявился Максим из Израиля, отец Игоря, тот самый женатик.
Получается, Игорька у меня заберут.
Игорек, прости.
10 января.
Няня почему-то косится.
11 января.
Приехали вечером. Следователь, молодой парень, лет двадцати, светленький.
- Ну-с, - говорит, - давайте мы у вас все осмотрим.
Да я что? Смотрите, что хотите.
Тимурчик с ключами от «Шкоды», где только взял?
Следователь – цоп:
- Это ключи от машины?
А я ему говорил на допросе, что не вожу, у меня даже прав нет.
- Ээээ... это, как бы, знакомых. Даже не знаю, где она стоит...
- Пойдемте, поищем.
Как я не хотел идти...
Машина – багажником в сугроб, я специально воткнул, чтобы не открыли.
- Отгоните.
Сел, спокойно отъехал.  Можно было дать по газам, но... все же понятно. Куда я там убегу. Как без Карпухи жить...
- Откройте багажник.
Открыл, там сумки; следователь протянул руку, и тут я в последний раз попытался спастись:
- Не трогайте, это личные вещи хозяйки машины. Вы не должны их трогать...
Не слушает, потянул ручку. Туго набитая сумка открылась, там краешек...
Я дрогнул:
- Не надо: это она.
- Кто?! – взвизгнул кто-то из оперативников.
- Она...
Следователь потом спрашивал: «Ты обманул миллионы людей и полиграф – и за десять дней не смог избавиться от улик?»
Да, гражданин следователь.
В нашем с женой доме был ад, но я так и не смог ее выкинуть.
 

Другая версия
Исповедьжертвы (основано на реальных событиях): попытка художественного осмысления нашумевшей трагической истории, случившейся в начале года в среде маргиналов новой формации

ПЕРВЫЙ СОН ИННЫ ТОСКИ
«Сон сидит внутри, как лист кровельного железа.
Изъять надо.
Я в странном месте. Ангар, железный и гулкий, где-то что-то капает, скрежещет, сыпется ржавчина, холодно.
Я с бумагой стою в очереди. Я понимаю , что беременна и мне рожать через две недели. Ребенок начинает шевелиться внутри. Меня охватывает ужас, потому что я не знаю, мальчик это или девочка, потому что мы ни разу не были в больнице, потому что здесь я стою уже очень давно, и тебя уже давно нет.
Рядом небольшая компания каких-то молодых людей, человек семь. Они столпились над двумя – юноша прижимает к себе мертвую девушку. По лицу его поятно, что у него все закончилось.
Я смотрю на них и думаю: «Хотя бы так. Ну вот хотя бы так»...
Ребенок внутри шевелится. Первый мой ребенок далеко отсюда, и у него все хорошо. Он вынесен за абсолютные скобки.
В ангаре еще есть люди. Здесь у всех дела равновеликой важности, одного масштаба.
Они одинаково бессмысленны и безнадежны. Несмотря на то, что стоят с разных концов отрезка «жизнь»...
Видно, что девочка в красном шелковом платье.
Я отдаю бумагу в безымянное окно. С этого момента от меня больше ничего не зависит».
«Я НИКТО И ГОВНО»
Я родилась в «шахтерской жопе» – городе Снежное Донецкой области. «Россию я не люблю вовсе», считаю, что это «полная и уже безвозвратная ..., убивающая своих граждан». Я никакую страну не люблю, но эта вызывает «чувство зашкаливающего омерзения».
Меня часто спрашивают: почему же я живу здесь, а не возвращаюсь в Украину?
Возможно, потому что я не вижу большой разницы между Россией и Украиной. Возможно, потому что, когда в 17 лет я уезжала учиться в Питер, никакой отдельной Украины не было.
Российское гражданство не является предметом моих мечтаний (я уже не могу сказать точно, нужно ли мне вообще российское гражданство. «Перед каждым походом в инстанцию тошнит, как в школе перед экзаменом: вот сейчас мне будут рассказывать про форму ВТРОНДГЫПЦ-674К94К93, а я – плести байки о своем бедственном положении... какая занудная тоска»). Я бы хотела жить в теплой не в смысле климата, утопающей в розах стране...
Чтобы эмигрировать, нужно знать языки и иметь какую-то профессию. А «я никто и говно». Я по году училась на биофаке, в театральном и на философском факультете, что, строго говоря, не является незаконченным высшим образованием.
«Ты какая-то вялая», - говорит мама. «Инфантильная, - говорят приятели, - за тебя вечно кто-то что-то решает, у тебя низкая самооценка». Мне нужно сделать лоботомию, чтобы я перестала думать об этом. Я патологически неуверенный в себе человек. «В жизни я преимущественно мечтательно валяю дурака».
В 18 лет я решила, что я поэт. О, я в любом мусорнике могла отрыть такое количество символов и знаков, что мама не горюй... Я была «сама себе лирический герой»: «у меня мозги иногда совсем зашкаливали в смысле придумывания каких-то правильных и прекрасных ходов, которые нужно было срочно претворить в жизнь, то есть я в прямом смысле пыталась создать из своей жизни некое произведение искусства».
Например, «прочла в предисловии к томику Цветаевой выдержку из ее дневника: «Поэт должен быть бездомен», - и осуществила это на практике». Нет, я понимала, что здесь есть и метафизическая составляющая, но я просто взяла и уехала в чужой город, «стремительно расслаивающийся на бедных, очень бедных, нищих, бомжей... Бомжами были забиты все вокзалы и все парадняки». Клубы, «чьи названия похожи на психические заболевания, и грибы, эта аутентичная питерская фишка, манок для заезжей публики». Умирали знакомые и знакомые знакомых, мои друзья спивались, все мои подруги делали аборты по нескольку раз.
Помню вписку на Свечном: «престарелый гей Папа Сережа глазок свой положил на одного мальчика, изумрудноглазого. Мальчик попросил сымитировать с ним любовь, чтобы папа Сережа отвалил. Сымитировали. Имеем первый секс во спасение абсолютно постороннего мальчика от абсолютно постороннего пидораса.
Потом какая-то вписка на Охте, подойти к такому-то за травой (обязательно)», потом подруга «с кем-то быстро трахалась в близком парадняке, я ее понуро ждала. Дома она ко мне приставала, мне уже было абсолютно все равно»...
Первые три года в Питере я пыталась весной обнаружить цветущие абрикосы. Я была глубоко потрясена, когда мне сказали, что абрикосов там нет. А еще «я приезжала в какой-нибудь ленинградский спальник (новостройки везде одинаковы), смотрела на светящиеся в темноте янтарные ядра чужих окон и рыдала от бессилия и злости».
То есть, «с одной стороны, я очень ...ево жила, а с другой, наблюдала себя в некоей позе отверженного героя и поправляла складочки на тоге». Все тяготы стали частью очередного каменного цветка.
А теперь я пытаюсь избавиться от привычной шизофрении: ведь выяснилось, что я бездарна.
Единственное во мне от поэта – я вижу сны.
ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ СНЫ ИННЫ ТОСКИ
«Я веду за руку мальчика лет четырех – в снегопад, через какой-то старый двор. И одновременно смотрю нам в спину, а снег валит медленными хлопьями. Мальчик в шубке и перевязан пуховым платком».
Никогда не изведанное прежде ощущение, что держишь за руку своего ребенка.
«Когда же мы уже куда-нибудь придем».
Я много лет хотела сына, не имея никакой возможности родить его. Я не умею строить отношения, поэтому самым продолжительным было что-то около года или меньше.
В тот Новый год я разозлилась: написала заветное «Хочу сына» на листочке, сожгла бумажку и запила шампанским пепел. «Небесная канцелярия - организация правильная: невразумительная каша из «хочу счастья» или «хочу, чтобы все было хорошо» отфильтровывается, а конкретные желания принимаются к рассмотрению».
В ту же ночь привычный сюжет сна про цигейковую шубу изменился: младенец «прижимается ко мне лицом и рот в рот передает нечто - пять серебряных антикварных перстней, крупных - янтарь, лазурит, малахит»... Я довольно долго держу их во рту, а дитя «улыбается со знанием дела».
Знающие люди перевели: сон говорит о желании замужества со значимым человеком. Мужчина не сможет бросить своего ребенка. Ребенок – больше не цель, а средство...
Максим бросил нас, когда Зайке было три месяца.
Он был женат, и мне было страшно спрашивать, любит ли.
Я говорила себе: спрошу завтра.
Но и завтра хотелось походить еще с незабудкой-надеждой.
Потом начала внутренне собираться, примерять ответы...
Вдруг какая-то уверенность, что ничего страшного не произойдет, просто мнительная дурочка и не так поняла!
Спросила, практически в шутку, кокетничая, поправляя волосы.
Он посмотрел так сочувственно, будто разбила в кровь коленку.
«Слова «все будет хорошо» в этом ЖЖ под запретом».
«МНЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО»
- Доктор, мне очень плохо.
- Ну расскажите что-нибудь.
- Пожалуйста, разрежьте мне голову, выньте оттуда все эти липкие части, промойте и положите обратно. Или не кладите, оставьте так. Я часто думаю о смерти. Имею привычку думать о смерти. Я думаю, что меня ожидает небытие. Небытие – это вовсе не страшно. Только сознание может фиксировать – в бытии ты сейчас или где-то еще...
«Я часто думаю, ну вот почему я не замужем.
Такая вроде бы хорошая».
«Определенно я несчастная женщина: я даже никогда не была в отпуске ни с одним из любимых мужчин. Я никогда с ними не танцевала. Никогда не летела в самолете. Никогда не была на даче. Никогда не слышала: «Я хочу от тебя ребенка». Никогда не покупала вместе книг. Никогда не знала про завтра.
Так и не дошло ни разу – ни до оргазма, ни до предательства...
Вчера снился тонущий закрытый вагон метро – там нужно было обдумать некую итоговую мысль. Обдумала – не страшно и не сложно.
Нет, все-таки страшно. Но не сложно.
В школе на уроке алгебры было такое задание «упростить выражение».
Сначала какие-то скобки, дроби, степени – на полстраницы.
А в итоге или a + b, или a».
«Иногда я не понимаю, почему Бог разрешает человеку глядеть в бездну».
«Какая все же тоска, когда некого просто взять за руку».
ЧЕТВЕРТЫЙ СОН ИННЫ ТОСКИ, ПРОВИДЕНИЕ
«Женщины иногда (или часто) совершают ошибку такого рода: пусть с другими Он вел себя ужасно (например, топил в ванне), но со мной Он так никогда не поступит, потому что... Если начать отвечать себе, почему, то придется нести что-нибудь несусветное, вида «Он любит меня по-другому» или «Он изменился».
Хотя скорее всего Он никогда не утопит вас в ванне в единственном случае – если ванна больше никогда не попадется ему на глаза.
Тем не менее в жизни всякого человека есть эволюция его личных историй. И какая-то становится последней. И вот встретятся две фигурантки – скажем, третья и вот эта самая последняя. О чем бы им поговорить? Третья-то всегда расскажет про то, что за ванна была, и какой свет, и как руки на шее держал, и как все внутри стало водой...
Последняя даже может не искушать судьбу, а утопиться самостоятельно».
«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! НЕ ГРУСТИ НИ О ЧЕМ!»
Он появился в моей жизни, когда я со всей очевидностью поняла: моя женская судьба не сложилась. На мне уже «никто не женится. Моей вины в этом нет: мир – система рулетки, а не система заслуг». Мне просто не повезло.
Он был настоящий и теплый, осязаемый после бесконечных бесплотных фантомов. Я, в 35 лет, впервые могла написать в ЖЖ «мы». «Может быть, мы когда-нибудь исправимся вдвоем» или «мы валяемся и смотрим кино», - и это была фан-тас-ти-ка.
Маленькое словечко «мы» - и жизнь плавно потекла в сообщающийся сосуд: наполнила его, стоит, побулькивает». Теперь, даже если я рассказывала историю совсем про себя, все равно чувствовала эту трубочку от «я» к «мы», спрятанную под оборками платья. Я не одна...
«Я помню, как первый раз почувствовала себя счастливой: первый раз после детства. Я шла по Васильевскому острову, по Большому проспекту, там рос куст сирени. Она цвела. Я смотрела на него минут десять, я была счастлива. Сказала себе: «Запомни, как это, и всегда фиксируй». И запомнила»...
Теперь, с А., «счастья было – целый Финский залив». Он писал мне смс: «Я люблю тебя! Не грусти ни о чем!». Он утешал меня, если я, по обыкновению, садилась поплакать...
Опрос в ЖЖ: «Что вы видите, не вставая?».
Мой ответ: «Тарелка с гренками, изжаренными заботливым А., стакан из-под фильтра для воды с белыми тюльпанами (источник тот же), настольное зеркало (в которое я заглядываю в поисках себя)».
А он в своем журнале разместил идеальное расписание воскресного дня:
«1. Пить.
2. Торт с черной смородиной.
3. Вареники с вишней.
4. Встать с кровати.
5. Чтобы квартира сама убиралась.
6. Вернуться в кровать.
7. ... (непечатное)».
ПЯТЫЙ СОН ИННЫ ТОСКИ
«Мне снится секс с женщинами. Это плохие сны. Не люблю их». Мне хочется быть совсем другой женщиной (а раньше, когда-то давно, хотелось быть совсем другим мужчиной).
«СТРАХ – ЭТО ТЯЖЕЛАЯ ЖИДКОСТЬ»
Предчувствовала ли я смерть?
Нет.
Несчастье?
Да. Не сразу. С момента, когда рухнули наши надежды: закрылось первое кафе.
Это случилось через два с половиной года совместной жизни: А. лепил дома на продажу пельмени («кухня стала домашней в полном смысле этого слова»), и я вдруг поняла, что это сцена из «Богача, бедняка...». Не хватало подвала и бутылки виски. Вы помните, в том фильме все кончилось плохо... Вокруг бегали наши дети.
Звук вокруг, знаете, есть такая функция у современной техники.
«Меня постоянно мучал вопрос – хорошо ли живется ребенку в многодетной семье? Мне кажется, что взрослые обыкновенно идеализируют это развеселое детство.
В реальности ребенок, у которого есть братья и сестры, имеет возможность испытать редкие удивительные ощущения. Вот, например, Малыш, который учится вставать на ножки, держась за бортики кроватки. Если он в семье один, то это его достижение будет всеми замечено, Малыш будет затискан, и все ему скажут, какой же он молодец и зайка.
Но бывают сестры двух лет, которые выпрыгивают из-под кровати, отцепляют пальчики Малыша, и Малыш валится в кроватку, заливаясь слезами, - а сестра хохочет и бежит рассказать маме о проделанной работе.
Или вот чтение. Сестра двух лет хочет про Мойдодыра. Брат ее пяти лет хочет про Хоббита. Поверьте, хотят они этого всегда одновременно, а еще могут подраться из-за стула, потому что каждому необходимо сидеть вот именно на этом».
- У Игоря в каше больше варенья! Я хочу всех человечков себе! Я хочу красить всеми кисточками! Я не дам ей «Лего»! Это мое «Лего»! АааАааау (это Малыш, он тоже хочет «Лего»). Нельзя бить Машу! (это кричит сама Маша). Она забрала мой грузовик! (это кричит Игорь). АааАааау (это Малыш, он тоже хочет грузовик). Мааааааааамаааааа!!! (это рев, иногда тройной).
А мог бы быть идиллический день, когда все варенье, все «Лего», весь грузовик и вся мама – твоя безраздельная собственность...
Я всегда считала, что родить ребенка просто. Ну, не просто, но не охренеть как сложно: вкалывать девять месяцев на работе сложнее. А вот как технически вывести троих детей гулять, если один самостоятелен, но через дорогу его нужно переводить за руку, вторая ходит, но медленно и не за руку, а третий еще не сидит.
Вот как?
«Из девайсов есть только прогулочная коляска, у которой крайне своевременно потерялись ремни безопасности».
Купить что-то новое – не предлагать...
Хроническое безденежье. Денег всегда чуть меньше, чем впритык (беременная я спала на полу, и могу сказать: это мучительно и неполезно). Постоянные переезды. Показательные посты в ЖЖ: «Ненавижу собирать вещи. Какое счастье, что у меня нет фотографических альбомов и фамильных сервизов. Хорошо было бы приезжать в каждую новую квартиру – а там коробка с новыми вещами, как в гостинице», - и тайные слезы о горшке с молочаем, стоявшем в моей квартирке в Реутово, – единственном доме за годы скитаний.
Молочай был зеленый, а шкаф, на котором он стоял, красный, теплый ветер надувал белую занавеску, и на полу лежали солнечные пятна. Маленький Игорь поил из бутылочки соком вырезанного на кроватке ангела...
Квартира была продана ради кафе. Мечта – ради мечты.
«Посмотрела «Братьев Карамазовых». По-моему, главный поиск у Достоевского – поиск не Бога, а денег».
Как вы думаете, оправдана такая история: мама получает меньше, чем няня, тем не менее мама работает? Я всегда «получала мало и очень мало», но «после произошедшего сесть дома с детьми – это ...дец»...
«Читаю «Американскую трагедию» Драйзера. Мне кажется, это про меня.
«Если из некоторых ячеек внутри вынимать любовь и выбрасывать ее, то ячейки непроизвольно начинают заполняться страхом. Страх – это тяжелая жидкость. Ячейки вместительные».
А., как всегда, оптимистичен и весел.
СМЕРТЬ
Он не пришел ночевать. В Новый год.
«Я, конечно, охренительно готовлю, только есть никогда не хочу. И вот, ничего такого не делала. И правильно».
«Почистила мандаринку, включила телек. В окне снег. Лампочки мигают».
«Люди, особенно женщины, похожи на зелень, что лежит в изобилии в торговых рядах на рынке. Ее очень много, ее трогательно опрыскивают водичкой, чтобы в течение дня не теряла товарный вид и зеленела. Что-то такое с ней делают ночью, не знаю... Но утром на рынке уже новая зелень».
Страшно быть товаром, который пустили в расход...
«Мне всегда все изменяли» (признаться в таком – как пришить себя автоматной очередью). Однажды я проводила в ЖЖ опрос: «какой из человеческих пороков кажется вам самым непростительным?» Лидером, кажется, стала глупость.
Мне же тяжелее всего прощать человеку вранье. Если вранье накапливается – исчезает доверие. Исчезает доверие – появляется контроль. Появляется контроль – исчезает любовь».
«Отвратительное дело – апатия. Непривычное. Невроз куда краше, а с этой трясиной вообще не знаю, что делать».
Шампанское заканчивается.
Уложила детей, говорила им «что-то бессвязное про то, что мы здесь жить не будем, а уедем далеко-далеко... И как там, в «далеко» (в «далеко» очень хорошо).
Будет, будет это «далеко», я вам пообещаю...
Разве здесь есть что-то для нас? Разве здесь мы кому-то есть?»
Вспомнила историю четырехлетней давности, еще до А.: «я шла домой, фонари, лужи, пустая улица. Услышала за спиной, так надрывно: «Уходи и забирай свои вещи... Иди куда хочешь... Живи у своих родных и люби их... Кого хочешь люби...», - девушка раскачивалась в такт своим выкрикам в телефонную трубку. Во второй руке у нее была веревка от маленьких розовых санок, в которых сидела девочка лет полутора в розовом комбинезоне. Я тогда подумала: как хорошо, что никто не может меня бросить».
«Реальная любовь» скачалась в каком-то незнакомом переводе, вообще другое кино. Я, конечно, еще не Эмма Томпсон, нелюбимая мужем женщина при детях... Но уже и не Миа, его красивая любовница. Любовница теперь не я. Эх, эх!
«В телевизоре говорят, что в сорок лет жизнь только начинается. Через несколько месяцев можно будет проверить».
Срок годности на молоке – 13 мая 2013 года. Как это радостно осознавать, что где-то в пространственно-временном континууме существует 13 мая 2013 года. Там, среди цветущих яблонь, буду существовать и я... А может, и нет.
«Идеальная смерть – это исчезновение. Такое полное физическое отсутствие вдруг».
Я была на похоронах, давно, это было чудовищно. Нелепо, фальшиво и стыдно. Вообще это, конечно, подстава: живешь сам, а хоронят тебя другие. На вкус других полагаться не приходится.
На моих похоронах будут читать Бродского: «Вот я вновь посетил эту местность любви, полуостров заводов...».
А. пришел.

СКАЗКИ

ТРИ ЖИЗНИ РОДИНЫ-МАТЕРИ
Правдивая Рождественская история
“ИГРАЙ, ЯША, ИГРАЙ!”
Ее купили в 1970 году, в отделе сувениров в универсаме “Москва”: копию скульптуры “Родина-мать зовет!”, что на Мамаевом кургане. 15 рублей 80 копеек - не шутка при средней советской зарплате 120 рублей.
Маленькую Родину-мать поставили на пианино, за которым разучивал гаммы мальчик Яша.
- Играй, Яша, играй! - говорила ему бабушка, Роза Соломоновна.
Муж Розы Соломоновны, Михаил Моисеевич, был районным гинекологом. Золотые руки, врач от Бога: попасть к нему можно было только по блату.
- Опять в какую-нибудь п...ду смотрит, - жаловалась Роза Соломоновна русской соседке, когда Миша опаздывал к обеду. - Он же по улице идет - думаешь, лица видит?...
Соседка охала, Яша играл, Роза Соломоновна протирала пыль с пианино.
Родину-мать уважали. Чтобы она не поцарапала полировку, под нее подстелили самовязанную кружевную салфетку.
В 79-м году Михаил Моисеевич умер. Евреев стали легко и масово выпускать из СССР, и Роза Соломоновна начала собираться в дорогу. Каждый день она приходила к соседке, сидела у нее на кухне и парадоксально причитала:
- Надо ехать... Климат, говорят, там ужасный. Яша в институт поступил, только у него стало налаживаться. Мишина могила здесь... Надо ехать.
Много вещей взять с собой было невозможно: весящую под семь кило Родину-мать отдали соседке.
БЕЗ МЕЧА И ПОД ДВЕРЬЮ
У соседки в двух комнатах в хрущовке жили муж, двое детей и старая бабушка. Шкафы были отчаянно забиты старыми чертежами (муж работал в НИИ инженером), ношеной детской одеждой, на шкафах громоздились до потолка чемоданы, на стене висел велосипед.
Родину-мать поставили подпирать дверь, которая постоянно норовила закрыться; меч отвинтили и положили в хрустальную вазу в серванте: не дай Бог, кто-нибудь упадет и напорется.
В пыли, без оружия, Родина-мать простояла на стоптанном паласе все 90-е годы. Роза Соломоновна сперва звонила, а потом перестала.
Грустное время.
ВИФЛЕЕМСКАЯ ЗВЕЗДА
- Знакомые отдают, - с порога сказал мне муж. - Такая, как на Мамаевом кургане, и с историей. Ее сначала предали, поменяли на другую Родину, а потом использовали в качестве гнета: только капусту с помощью нее не квасили...  Прямо история нашей страны в миниатюре. Может, мы согласимся ее приютить? На помойку ведь выкинут...
Я задохнулась от нахлынувших чувств.
Теперь Родина-мать стоит у меня на компьютере. Именно ее я вижу, когда пишу свои заметки. Наверное, поэтому они получаются такими, какими получаются: патриотичными и просоветскими, вызывающими у одних восторг, а у других зубовный скрежет. По крайней мере, мне хочется верить, что она, Родина, меня поддерживает.
Меч мы вложили воительнице обратно в правую руку, а левую она простирает: зовет... Кого и куда?
В Рождественский Сочельник я повесила Родине-матери на ладошку Вифлеемскую звезду.
Соединение двух несоединимых символов вовсе не кажется мне неправильным или глумливым.

ДВЕ ГАЛАТЕИ
Непридуманная история подмосковных статуй Рабочей и Колхозницы
Они стояли на обочине дороги – две статуи: Рабочая и Колхозница. Рабочая грациозно закатывала рукав робы, держа в руке гаечный ключ, Крестьянка скромно, даже печально, рассматривала сноп колосьев.
Девушки были сестрами, знаменитая Женщина с веслом приходилась им родной тетей.
Место, где стояли наши скульптуры, вовсе не было скучным: над ними стрекозами пролетали легкие самолеты, вдоль дороги росли серебристые тополя, а небо было синим и ярким. Аллея вела в аэропорт, и мимо девушек то и дело проезжали «эмки», да еще несколько раз в году приходили пионеры и отдавали салют.
Колхозница после этих визитов становилась как будто еще грустнее: скульптор, отливая представительниц двух главных советских сословий, невольно нарисовал и две стороны женской натуры. Чувствовалось, что рабочая изящно выполняла бы стахановскую норму, была отличницей ГТО и кружила голову начальнику цеха, а вот крестьянка варила бы борщи... Она немного жалела, что скульптор не догадался положить ей на руки гипсового младенца вместо охапки злаков.
Иногда в гости к девицам прибегал каменный лев с соседнего подмосковного шоссе. Лев передавал приветы и рассказывал новости: на одном доме переругались мемориальные доски, теперь обе дуются и даже развернулись профилями в разные стороны. Далеко, в другом городе, установили фонтан с фигурками играющих детей. Тете с веслом в парке Горького отломали голову...
Девушки ахали, жизнь шла своим чередом.
Войну они, честно говоря, не заметили. Сначала «эмки» и самолеты стали летать очень быстро, а потом скульптуры сняли с кирпичных постаментов и заколотили в ящики. В скуке и темноте статуи пролежали несколько лет.
Когда девушек достали (ух и обрадовались они друг другу и солнечному свету!), жизнь изменилась. Тетя бесследно исчезла, фонтан с детьми в Сталинграде уничтожили бомбежкой (об этом, утирая слезы кисточкой, рассказал тот же верный друг лев).
Зато прямо перед статуями уставили пост ГАИ! Машин теперь было значительно больше, чем прежде, и Рабочая иногда развлечения ради хватала с высоты своего трехметрового роста пьяненьких водителей.
Но – тшш...
Она это делала глубокой ночью, когда милиционеры спали на дежурстве, а водителям, разумеется, никто не верил.
Так над кудрявыми головками пронеслось еще пятьдесят лет.
- Ты постарела, - сказала однажды Рабочая подруге.
Колхозница печально кивнула: в ее боку была выбоина с футбольный мяч, а вместо одной руки торчал ржавый прут.
- Сегодня мы умрем, - тихо отозвалась она. – Ах, если бы еще один только раз пионеры...
Лев говорил им, что пионеров много лет как не существует, как не существует и заводов с колхозами, но девушки не могли в это поверить. Тогда лев посадил сестер на спину и отвез в закрытый, никому не нужный аэропорт...
С этого момента барышни стали хандрить.
По ночам с кладбища к ним приходили шкафообразные мраморные парни в пиджаках и с золотыми фиксами (скульпторы умудрялись золотить мрамор). Памятники гнули пальцы, говорили про лаве и обсуждали, каким оброком обложить мемориал цыганскому барону при входе на кладбище.
- Мне страшно, - сказала Рабочая и заплакала. – Мы лишние в этом мире, мы другие. Теперь все коммерсанты, все продают и покупают. Им не нужны самолеты, и они не растят хлеб...
На другой день барышень снесли. Люди в оранжевых комбинезонах выкорчевали их и бросили под забором. Сестры валялись, расколотые надвое, гипсовые и поруганные. Лев приходил поплакать над останками...
- Ой, - сказала Рабочая.
Первым делом, увидев вновь синее небо, она оглянулась и нашла глазами сестру.
Колхозница была рядом, и она была... больше не белая! Ровный слой бронзовой краски покрывал гипсовое тело и колосья, как чудесный турецкий загар, о котором рассказывали памятники бандитам.
Наши статуи стояли на ступеньках какого-то магазина, вычищенные и отреставрированные. Один коммерсант нашел их обломки на свалке и заплатил хорошие деньги, чтобы поставить на крыльце нового супермаркета несуществующие символы ушедшей эпохи.
- Я верил, - плакал лев. – Вы – в том месте, где продают и покупают... как символично...
Лев смущенно показал девицам выводок котят. Коммерсант – тот самый, построивший магазин, - отгрохал себе загородный дом, и на воротах посадил дешевых уродливых львиц.
- Смотри, самолет, – сказала Рабочая Колхознице.
Та склонилась к колосьям.